Глава 4
Скрипач
Бьер, в тот же день
Сидя на ослице, Анжелина с тревогой смотрела на скрипача. Она спрашивала себя, как ему удалось так быстро оказаться у входа в ущелье Пейремаль. Ведь она своими глазами видела, как он спокойно шел по улице Масса.
— Прекрасная барышня! — воскликнул скрипач. — Не надо так пугаться, я не причиню вам зла. Наоборот, я предлагаю вам свою защиту на протяжении всего вашего пути, если вы скажете, куда направляетесь.
— А если я вам ничего не скажу? — спросила Анжелина, рассерженная, но, вместе с тем, заинтригованная.
Цыган пристально посмотрел на молодую женщину.
— И все же я буду вас сопровождать, — уверенно сказал он.
— Не стоит. Дайте мне проехать, прошу вас! Вы ничем мне не обязаны, и я хочу продолжить путь в одиночестве.
Странный музыкант не мог сравниться красотой с великолепным Гильемом Лезажем, однако его окружал ореол веселости и самобытности. Этому способствовала красная кожаная куртка, а также короткая накидка из волчьей шкуры, прикрывавшая лишь плечи. Серая меховая шапка придавала ему необычный вид равно, как и длинные вьющиеся черные волосы. Анжелина нашла его привлекательным, и это смутило ее: ей стало стыдно, что она испытывает интерес к незнакомцу. Молодая женщина попыталась напустить на себя чопорный вид.
— Я не уйду, не исповедавшись, мадемуазель, — заявил скрипач. — Уделите мне несколько минут, умоляю вас, сжальтесь надо мной из-за моего разбитого сердца. Но кто разбил мое бесстрашное сердце на мелкие кусочки? Ваши глаза цвета весны! Ах, ваши глаза! Они украли этот нежный цвет у апрельских фиалок, возможно, у лилий, зацветающих в веселом месяце мае!
Очарованная его словами, Анжелина не смогла сдержать улыбку. Она знала, что нельзя слушать людей, умеющих заговаривать зубы, но все же слезла с ослицы, понимая, что играет с огнем.
— Я слушаю вас! — строго сказала Анжелина. — Говорите быстрее. Уже два часа, а в четыре темнеет.
Скрипач склонился перед молодой женщиной в шутливом поклоне. Казалось, он был счастлив, что видит ее так близко. Среднего роста, он был, тем не менее, на голову выше Анжелины.
— Мадемуазель, я просто-напросто украл вашу ослицу, — признался он. — Если бы не ваша доброта, эти ужасные жандармы бросили бы меня в тюрьму. Вы понимаете, какая печальная участь ждала меня? Грязная солома в темнице Масса, холод, черствый или заплесневелый хлеб…
— Что?! — закричала молодая женщина. — А я-то искренне верила, что вы невиновны! Вы обманули меня!
Разъяренная Анжелина хотела сесть в седло, но музыкант схватил ее за руку. От этого прикосновения женщина внутренне задрожала, словно ее молодое тело откликнулось на таинственный призыв.
— Если бы я знал, что ослица принадлежит вам, я ни за что не украл бы ее, клянусь! Но для такого бродяги, как я, ослица — это благословение, дар небес. Посмотрите на мои изношенные, дырявые сапоги. Мне приходится так много ходить по горам и долинам. В моем положении иметь верховое животное — настоящая благодать!
— В таком случае вам надо было украсть лошадь, — возразила Анжелина, отступая на шаг назад. — Мина уже старая и не может скакать галопом.
— Мина? — переспросил скрипач. — Ослица Мина! Какое странное имя для животного! Держу пари, что это вы так ее назвали.
— Вовсе нет. Я еще не родилась, когда мои родители купили ее. Но я теряю время, разговаривая с лжецом, да к тому же и вором. Я очень разочарована! Лучше бы я не вмешивалась!
Цыган подбежал к Анжелине и схватил ее за руку. Его пальцы были теплыми, и она не стала высвобождать руку. Как ни странно, девушка немного успокоилась, хотя должна была бы испугаться. Цыган жалобно умолял ее:
— Я говорил себе, что это животное с утра до вечера возит пузатого, грубого, жестокого хозяина, крупного торговца, которому не мешало бы ходить пешком. Даю вам слово, что если бы я знал, что хозяйка Мины — вы, я и пальцем не тронул бы ее. Позвольте представиться: Луиджи, принц ветров и нищеты, совершенно неспособный причинить зло такой красивой барышне, как вы. Мадемуазель, я не знаю, куда вы направляетесь, но я непременно буду вас сопровождать. Эти ущелья служат прибежищем бандитам. Я смогу вас защитить в случае необходимости.
— Скрипкой? — насмешливо спросила Анжелина.
И тут так называемый Луиджи вытащил из правого сапога острый кинжал. Анжелина испугалась. Она подумала, до чего же была глупой и наивной. Этот незнакомец очень хитер, он сумел умаслить ее, и теперь она оказалась полностью в его власти.
— Не делайте мне ничего плохого! — простонала Анжелина. — Боже мой, у меня сегодня одни неприятности! Мсье, я спасла вас от тюрьмы, я не выдам вас, позвольте мне уехать.
Родители рассказывали Анжелине о хитрости и коварстве цыган. В детстве она часто видела, как они становились табором на базарной площади Сен-Лизье. Девочкой она любовалась их деревянными кибитками, выкрашенными в красный цвет и часто украшенными резьбой. Это был другой мир, вторгшийся в спокойный городок, в котором правили священники и богатые граждане. Анжелина почти завидовала смуглым ребятишкам в лохмотьях, игравшим на берегу реки или взбиравшимся на стены Дворца епископов. Но взрослым эти кочевники с горящими глазами внушали недоверие и страх. И тут Анжелина снова ужаснулась, вспомнив о преступлениях, которые приписывали этому кочевому народу.
— Что за неприятности? — поинтересовался Луиджи, пряча кинжал в сапог. — Не стоит бояться, это смущает меня. Я не разбойник и не варвар. Садитесь на свою ослицу. Мы поговорим по дороге.
Потрясенная до глубины души, Анжелина села в седло и поправила вожжи. Мина неспешно пошла вперед, вдыхая морозный воздух своими широкими ноздрями. Молодая женщина пожаловалась:
— У меня была собака, огромная белая овчарка, но сегодня утром, в Бьере, она сбежала от меня. С ней я чувствовала себя в безопасности.
Анжелина вкратце рассказала скрипачу, как месяц назад собака пошла за ней следом и как удалось уговорить отца оставить ее у себя. Разумеется, она умолчала об истинной причине своего пребывания в долине, сказав, что знает эти места с детства. Адриена, интересовавшаяся историей своего края, рассказывала дочери легенды, связанные с массивной скалой.
«Мама говорила, что давным-давно, более четырехсот лет назад, наверху жил отшельник, — вспоминала Анжелина. — Он следил за входом в долину и разжигал костер, если следовало предупредить жителей, что к хуторам подкрадываются разбойники. Еще она говорила, что в пещере находили зубы и кости животных, живших совсем давно. Но о священниках-отступниках она говорила намеками. Те, кто их поддерживал, лишались права быть погребенными на освященном кладбище. Многие из них спят вечным сном на вершине Кера».
После короткого молчания, вызванного воспоминаниями, Анжелина грустно добавила:
— Сегодня утром на улице Бьера один мужчина плюнул на землю и посмотрел на мою собаку так, словно она была дьявольским отродьем.
— Для того ненормального овчарка, конечно, дьявольское отродье, — усмехнулся Луиджи. — А у этой собаки, случайно, нет тонкой коричневой линии на правом ухе?
— Есть! — удивилась Анжелина. — Так вы видели эту собаку?
— В конце лета меня приютил один житель хутора Бернедо[24], что по дороге к перевалу Саррайе. Он дружил с неким Сабеном Паулем, торговцем вразнос нитками, иголками и календарями.
— Это его собака?
— Нет, мадемуазель. Ваша овчарка принадлежала старику, поддерживавшему священников-отступников. Он умер в ноябре, как раз когда вы приехали в Бьер. В сумерках его похоронили на вершине Кера. Я думаю, что после смерти хозяина животное стало искать человека, которого смогло бы полюбить. Вполне возможно, сегодня утром собака, покинув вас, отправилась на могилу этого славного старика.
— Не богохульствуйте! — возмутилась молодая женщина. — Животное не будет молиться на могиле!
— А разве я сказал, что собака будет молиться? — усмехнулся скрипач. — Нет! Но животные способны испытывать искренние чувства, как и люди.
— В таком случае Спаситель расстался со мной навсегда. А я так надеялась, что он появится, когда я приеду в Бьер!
Луиджи молчал. Размашистым шагом он шел рядом с ослицей. Немного успокоившаяся Анжелина по достоинству оценила общество этого странного человека.
— Где вы живете? — неожиданно спросил скрипач.
— Довольно далеко, и поэтому я вынуждена буду заночевать в таверне Касте-д’Алю, — ответила Анжелина, твердо решив не говорить, где живет.
— Опять недомолвки! — рассмеялся Луиджи. — Но вам, мадемуазель, нечего бояться. Я чувствую, вы хотите сохранить в тайне конечный пункт вашего пути из опасения, что я приду и ограблю вашу семью. Как ни странно, но вы, похоже, не боитесь за свою честь, столь драгоценную в глазах порядочных девушек!
— Возможно, я просто держу себя в руках! — сурово ответила Анжелина.
— В таком случае будьте покойны: я не насилую женщин. Я предпочитаю, чтобы они сами отдавались мне, сознательно, дрожа от нетерпения, или даже молили меня оказать им эту честь.
Анжелина, не привыкшая к подобным речам, густо покраснела.
— Какого же вы о себе мнения! — воскликнула она. — От меня не дождетесь! У меня есть жених, и вскоре я выйду за него замуж.
— О! И где он, этот жених, который позволяет вам одной путешествовать в столь зловещих местах, да еще в снегопад? Я не одобряю его! Когда обладаешь таким сокровищем, как вы, его следует бережно хранить, не спуская с него глаз.
Эти слова задели за живое молодую женщину. Гордость побудила ее встать на защиту Гильема.
— Он учится в Париже, — солгала Анжелина. — И скоро вернется. А чуть позже мне все равно придется ездить по нашему краю днем и ночью — я собираюсь стать повитухой, как и моя мать.
Скрипач присвистнул и с удивлением взглянул на молодую женщину.
— Я был уверен, что вы барышня образованная и умеете читать и писать, — сказал он. — Я тоже учился и, хотя похож на цыгана, не всегда бродил по дорогам со скрипкой, моим ныне единственным богатством.
История молодого человека интересовала Анжелину, но она не стала ни о чем его спрашивать. Скрипач и так считал себя выше других, и ей не хотелось давать ему повод возомнить о себе еще больше. Тем не менее, Анжелина охотно поболтала бы с ним, но, подавив это желание, она заставила себя молчать и принялась любоваться суровым пейзажем, окружавшим их. Слева большие участки скал были покрыты мхом, справа несла свои стремительные воды река. Дорога была покрыта свежевыпавшим снегом; голые ветви деревьев по ее краям напоминали десятки протянутых рук, лишившихся плоти. С темно-серого неба падали легкие снежинки.
— Вы мне не верите? — воскликнул раздосадованный Луиджи. — Меня оставили у ворот монастыря, когда я только начал ходить. Монахи были моими воспитателями, они открыли для меня алфавит, арифметику, латынь… Я прощаю этих попиков за их страсть к молитвам и дисциплине, поскольку они приобщили меня к музыке. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, я, ученый сирота, сбежал. Братья хотели, чтобы я тоже стал монахом с выбритой головой. Один из них, брат Лазарь, любезно рассказал мне о моем появлении в монастыре. «Нам ничего не известно о твоей матери, но отец, по всей вероятности, был цыганом», — сказал он.
— Почему он так думал? — удивилась Анжелина.
— Наверное, из-за цвета моей кожи, несвойственного католикам, моих черных волос и жажды свободы. Его слова произвели на меня сильное впечатление. Сбежав из монастыря, я мог бы примкнуть к цыганскому табору, но я оказался талантливым музыкантом и сам зарабатываю себе на жизнь. Вот уже десять лет я брожу по дорогам в надежде обрести настоящую семью.
Анжелина прониклась состраданием к молодому человеку. Он повернулся, и лучезарная улыбка озарила его лицо.
— Я не знал ласки матери, но многие женщины сумели меня утешить, — сказал он.
— Вы сердитесь на мать за то, что она бросила вас? — спросила Анжелина.
— Нет, мадемуазель. Полагаю, у нее не было выбора. А теперь поговорим о вас!
Анжелина не имела малейшего желания говорить о себе и насупилась. Как ни странно, Луиджи понял это и не стал нарушать воцарившееся молчание.
Вскоре показались заснеженные крыши Касте-д’Алю. Небольшой городок процветал благодаря карьеру, в котором добывали точильный камень. Некогда здесь стоял небольшой замок со скромной башней, где жил сеньор, именем которого была названа деревня. Местные жители зарабатывали на хлеб тем, что продавали в Арьеже знаменитый серый камень; из него был построен хутор на соседнем плато. Что касается таверны, то это был обыкновенный деревенский дом. Три комнаты хозяйка сдавала путешественникам. За ночь, проведенную в таверне, надо было заплатить чуть менее одного франка. В цену входили также тарелка супа и ломоть хлеба.
— Вот я и в безопасности! — воскликнула Анжелина. — Благодарю вас, мсье, за то, что проводили меня.
В эти декабрьские дни солнце садилось рано, темнело быстро.
— Я прощен, мадемуазель? — спросил Луиджи. — Мне так хотелось бы стать вашим другом! На большее я не могу рассчитывать, ведь у вас есть жених.
Слово «жених» Луиджи произнес насмешливым тоном. Молодая женщина, развеселившись, остановила ослицу. Едва ноги Анжелины коснулись земли, она стала прощаться со скрипачом:
— Нам надо расстаться до въезда в деревню.
Цыган взял в свою руку ее тонкие пальцы, затянутые в кожаную перчатку, и наклонился, чтобы поцеловать их.
— Понимаю, — жалобно протянул он. — Вы не хотите, чтобы вас видели в обществе бедного бродяги. Ба, да я найду сарай, где проведу ночь, думая о вас! Скажите хотя бы, как вас зовут, и я буду бережно хранить ваше имя в своей памяти.
— Нет! Мне очень жаль, но я не назову вам своего имени, — решительно сказала Анжелина.
Взяв Мину под уздцы, она пошла в сторону деревни. Скрипач пожал плечами, а потом крикнул ей вслед:
— Тогда для меня вы будете Виолеттой! Мы обязательно с вами еще встретимся! До свидания, Виолетта!
Анжелина даже не обернулась. Экспансивный Луиджи разбередил в ней рану, так и не зажившую после странного отъезда Гильема Лезажа. «Где он? Он покинул меня в феврале, во время Великого поста, и обещал вернуться. В тот вечер — я в этом уверена — мы зачали нашего ребенка. Мы были полны страсти и отчаяния… Я не могла оторваться от него, я умоляла его целовать меня вновь и вновь…»
Молодая женщина вошла в таверну в расстроенных чувствах. На ее плечи словно легло тяжкое бремя. Она как будто сразу постарела.
Анжелина поставила Мину в конюшню, сняв с нее седло и упряжь. Здесь всегда лежало сено, стояли ведра и бочка с водой.
— Здравствуйте, мадам! — Анжелина устало поздоровалась с пожилой женщиной, сидевшей около камина. — Мне нужна комната.
— Я вас узнала! — воскликнула хозяйка. — Вы приезжали в прошлом месяце.
— И обязательно снова приеду в январе, если только не решу воспользоваться дилижансом.
— Э-э-э! Понимаю!
Протяжное «э-э-э» было свойственно языку жителей гор, неразговорчивых, но стремившихся быть вежливыми со своими собеседниками.
Анжелина прошла в узкую комнату с кроватью, одним стулом и небольшим столиком, на котором стояли кувшин и цинковый таз. Здесь ей предстояло провести ночь.
— Гильем! — вздохнула она. — Скрипач не так уж и неправ. Если бы ты любил меня так горячо, как говорил, ты бы уже вернулся.
Анжелина сняла промокшую пелерину. Снег растаял на шерстяной ткани, и теперь ее следовало просушить, повесив возле жаркого огня. Но в комнатах не топили, а Анжелине не хотелось спускаться в общий зал.
«Скоро Рождество, — думала молодая женщина. — Но… В этот вечер Лезажи ходят к мессе! Они присутствуют на службе в соборе Сен-Лизье! Боже мой, какая же я глупая! Гильем обязательно вернется домой к Рождеству! И я вновь увижу его. Я скажу ему, что у меня есть ребенок… у нас есть ребенок!
Анжелина разгладила складки юбки, сшитой из толстого коричневого драпа. Затем она провела ладонями по жакету из той же ткани, плотно облегавшему ее маленькую грудь.
— Я не должна жаловаться, — тихо прошептала Анжелина. — Анри здоров, а Эвлалия прекрасная кормилица. Самое трудное — это сообщить папе, что я выхожу замуж за Гильема и что у меня есть от него сын, прекрасный малыш, который станет законным благодаря нашему браку.
Охваченная безумной радостью, она сняла шапку и распустила свои огненные волосы, которые Гильем так любил гладить, вдыхая их аромат. Молодое тело Анжелины содрогнулось от страстного желания. Она смущенно улыбнулась. «Когда мы поженимся, то каждую ночь будем спать вместе. Нам больше не придется встречаться на опушке леса или в сени дубов. Нам не надо будет прятаться!»
Эти мысли немного приободрили Анжелину. Она спустилась в общий зал, села за большой стол и съела тарелку овощного супа, который подала ей хозяйка таверны. Суп был густой, вкусный, сваренный из картошки, репы и лука-порея. Когда тарелка опустела, Анжелина присела к камину, чтобы немного согреться. В тот вечер она была единственной постоялицей.
— Вам стоит расплатиться со мной сейчас, — сказала хозяйка. — За сено для вашего животного, кровать и ужин вы должны мне пятьдесят су. Если завтра утром будете пить кофе, добавьте еще три су.
— Нет, я уеду на рассвете, даже не выпив кофе. Полагаю, что в следующем месяце я поеду на дилижансе, так что вы меня больше не увидите.
Хозяйка таверны ничего не ответила, обиженно поджав губы. Это не помешало Анжелине хорошо выспаться. Проснувшись, она подумала о скрипаче: «А где же он провел эту морозную ночь? О, я напрасно беспокоюсь! Уж он-то на выдумки горазд!»