– Вы говорите о… моих родителях, сэр, – наконец сказала она. – Значит, вы знаете и о том, кто моя мать?
– Мать? Гм, она утонченная леди и большая красавица, разве не так? Мой сын влюблен в нее по уши, хотя ему, пожалуй, меньше лет, чем тебе. Мало кто не признает, что она дивно хороша собой.
– Так кто же она, моя мать? Вы ее знаете? – Элис умоляюще схватила его за руки. – Ее фамилия Беквит?
– Беквит? Нет, конечно. Понятия не имею, откуда это имя взялось. Может, его звучание напомнило кому-то, как ты шмыгала носом, когда была маленькой? – Дункан покачал головой, улыбнулся девушке и похлопал ее по руке. Даже расстроенная, она казалась ему очень милой. – Ну будет, будет. Вытри-ка слезы, юная мисс, – проговорил он, успев забыть, почему она плачет.
– Мне придется плакать еще очень много, сэр, – прошептала Элис. – Даже страшно подумать сколько.
– Да ладно уж, отчего так? Ты молодая, красивая, родители у тебя богатые. И хоть они тебя стыдятся и никому не показывают, смотри, какая хорошенькая ты выросла! Твоей вины в этом нет, мисс. Конечно же нет.
– Меня стыдятся, сэр? Вам это известно? Я стала позором для моей матери и поэтому она не хочет меня знать?
– Ну разумеется, как же иначе? Ведь среди всех женщин мира не найдешь ни одной, которая добровольно легла бы в постель с собственным отцом, и я готов утверждать, что миссис Аллейн вовсе не исключение. Ведь я видел их, мисс… Ах, лучше бы я тогда сразу ослеп и ничего не узнал! Но я видел, как он занимался этим богопротивным делом, и я видел, что она испытывала к нему отвращение.
Дункан покачал головой, но от этого движения земля у него под ногами накренилась, к горлу подступила тошнота, и он замолчал.
Девушка притихла.
– Я… я не понимаю, – прошептала она сдавленным голосом, и по тому, как она это сказала, можно было догадаться, что она все-таки начала понимать, в чем дело.
У Дункана появилось смутное и тревожное чувство, что он сказал слишком много.
– Молчи и никому не рассказывай! – с тревогой сказал он. – Будь хорошей девочкой. Это очень большой секрет. Даже для остальных слуг, которые в других случаях обычно в курсе того, что происходит в доме. Об этом прознал один я. – Он хотел приставить палец к носу[93], но промахнулся, попытался улыбнуться и не смог. – Держись, моя девочка. Ты еще только расцветаешь, но твое время придет. Ты станешь писаной красавицей, и тогда кто догадается, что столь славная девушка родилась от такого гнусного союза? У тебя ее синие глаза, а кроме того, хоть у нее волосы темные и блестящие, мне доводилось слышать, что многие мужчины предпочитают светлые головки, как у тебя. Так что не плачь, дорогая, не плачь.
Он великодушно взмахнул рукой, но от резкого движения потерял равновесие и пошатнулся. Элис Беквит смотрела прямо перед собой, в ее глазах читалось презрение к самой себе, лицо выражало совершеннейший ужас. Дункан не мог понять ее горя, но почему-то чувствовал, что стал его причиной.
– Может, я могу чем-то помочь, юная леди? – спросил он неуверенно.
– Нет, сэр, вы и так мне достаточно помогли, – ответила она тихим глухим голосом.
Дункан Уикс, сгорбившись, смотрел мутными глазами на Рейчел, которой казалось, что ее вот-вот начнет мутить от нервного напряжения и чувства гадливости.
– Вы хотите сказать, что Элис была дочерью Джозефины Аллейн от… лорда Фокса, ее отца? – Рейчел сглотнула и почувствовала в горле какую-то горечь.
– Она была для него не такой, как все. Он ею дорожил.
– Это не доказательство, – возразила Рейчел сдавленным голосом. Я порождение гнусности. – Джозефина Аллейн отзывается о своем отце очень уважительно. Она чтит его память и высоко держит честь своей семьи.
Я знаю, когда моя мать лжет. Она занимается этим всю жизнь.
– Я вез ее в церковь, когда он умер, миссис Уикс, – мрачно заметил Дункан, – и в карете Джозефина не пролила ни единой слезинки. А по дороге с кладбища, когда лорд Фокс уже лежал в могиле, она улыбалась под черной вуалью. Она улыбалась и была куда менее печальна, чем когда-либо.
Он брал, не спрашивая. И это семья Джонатана.
– О боже. Но… Я не могу в это поверить… Кто угодно, только не миссис Аллейн! И вы рассказали об этом Элис?
– Не думайте ничего плохого о миссис Аллейн. Она была молода, неопытна и беззащитна. Во всем виноват лорд Фокс, и вы найдете множество женщин, которые расскажут вам, что это был за человек, потому что он всегда добивался своего. А что касается мисс Беквит, то, да простит меня Бог, я ей действительно все рассказал. – Дункан в отчаянии опустил голову на грудь, его рот скривился.
«Хорошо, что он наконец помер, – вспомнились Рейчел слова Пташки. – Элис никогда не оставила бы меня лорду Фоксу».
Дункан снова тяжело закашлялся и вытер рот грязным носовым платком.
– Я слышал, она вскоре сбежала. Кинулась навстречу бог весть какой судьбе. Но как я вспомню, какое лицо у нее было, когда я с ней разговаривал, язык не поворачивается ее осуждать. Бедная девочка.
Они еще долго сидели молча. Рейчел с трудом могла поверить в то, что услышала, но на задворках ее сознания вертелась темная мысль, незваная и непрошеная: «У мужчин горе и ярость часто идут рука об руку. А если Элис открыла Джонатану глаза на его семью, которая оказалась и ее семьей тоже, кто знает, как далеко могло зайти его горе?» В таверне было жарко и душно, но Рейчел дрожала, словно от холода. «Если это правда, она приходилась ему сразу и теткой, и сестрой. Но какие тому есть доказательства, кроме догадки старого пьяницы?» Рейчел вдруг поняла, что единственный способ узнать правду, это услышать ее от самой Джозефины Аллейн. «Потому что доказать ничего нельзя, все это лишь домыслы и предположения, разве не так? Ничего подобного просто не могло быть, потому что Элис была найденышем. И я знаю, да, знаю, кто ее настоящие родители».
– Где находилась Элис до того, как Фокс привез ее в Батгемптон? И как Джозефина могла родить ребенка до свадьбы, сохранив это в тайне? – спросила Рейчел.
Дункан устало пожал плечами:
– Кто знает, где они поместили крошку? В каком-то другом месте, у кормилицы, которой хорошо платили, чтобы та держала язык за зубами. За год… за год до того, как Джозефина вышла замуж, Фокс отвез ее в Шотландию. Поездка должна была смягчить для них обоих горе, вызванное утратой леди Фокс, так это объяснялось. Но могла быть и другая причина. Сроки вполне подходящие и, насколько я понимаю, соответствуют возрасту мисс Беквит. Вскоре после возвращения в Бокс Джозефина стала женой мистера Аллейна и таким образом вырвалась на свободу.
– Она говорила… – начала было Рейчел, но поперхнулась. – Миссис Аллейн мне как-то сказала, что два года замужества, проведенные вдали от Бокса, оказались самым счастливым временем в ее жизни.
– Скорее всего, так и было. Судьбе этой бедной леди не позавидуешь.
– Но почему она вернулась в отцовский дом после того, как овдовела?
– Он всегда брал то, что хотел, – тихо проговорил Дункан. – И она всегда оставалась в его власти. Всегда.
В этот миг сзади раздался голос, громкий и раздраженный, который потряс Рейчел еще сильнее, чем то, о чем рассказывал Дункан.
– Какого черта? Что здесь происходит?
– Мистер Уикс, я… – замялась Рейчел. Она изо всех сил пыталась встать, однако ножки стула, юбка и стол, похоже, мешали ей это сделать.
– Что «я»? – переспросил Ричард, глядя на нее жестким и злым взглядом.
– Послушай, мой мальчик, ты не должен осуждать… – начал Дункан Уикс. Он попытался подняться на ноги, но не смог.
Ричард сжал руку Рейчел железной хваткой и потащил жену к двери.
– Отпусти! – крикнула Рейчел.
– Ричард, ты не должен быть с ней таким резким! – слабым голосом крикнул Дункан им вдогонку.
Ричард повернулся назад и наставил дрожащий палец на отца.
– А тобой я займусь позже, – пригрозил он, после чего Дункан испуганно замолчал.
Они вышли из таверны на уличный холод. Снег больше не падал, но серые дома едва виднелись сквозь туман, который опустился на город, словно мокрое холодное покрывало.
– Чем ты здесь занималась? – Ричард взял Рейчел за локти и привлек ее к себе. – Я запретил тебе знаться с этим человеком, но вот ты сидишь рядом с ним, и вы, похоже, уже сдружились!
– Он теперь и мой отец, мистер Уикс. Он беден и болен, но он мне по душе! Нам надо пригласить к нему врача, и как можно быстрее. Он неплохой человек, – сказала Рейчел, которой придало храбрости чувство негодования, и почувствовала, как руки Ричарда стискивают ей локти, оставляя синяки.
– Что ты хочешь этим сказать? – встряхнул он ее и оскалился, точно собака.
– Он пьет, но этим, похоже, грешит все мужское население Бата. Зато твой отец не таскается по девкам, не лжет и не бьет женщин!
– Что? – остолбенело спросил Ричард, после чего, казалось, онемел, и Рейчел почувствовала, как ею овладевает страх, а желание противостоять мужу слабеет.
– Что? – остолбенело спросил Ричард, после чего, казалось, онемел, и Рейчел почувствовала, как ею овладевает страх, а желание противостоять мужу слабеет.
– Я знаю о Пташке. О том, что между вами было. И уверена, она у тебя такая не одна, – выпалила Рейчел.
Глаза у Ричарда расширились.
– Боже, клянусь, я убью эту маленькую шлюшку!
– Именно то, что ты ее избил, открыло мне твою истинную сущность!
Ричард отпустил ее и провел руками по волосам. Затем он встал к ней боком, поднес руку ко рту и искоса поглядел на Рейчел.
– Я знаю про тебя все, – продолжила Рейчел. – Например, мне известно, что ты был влюблен в Джозефину Аллейн! Неудивительно, что она тебе так помогала. Вы тоже были любовниками? Рассказывай! – Ричард занес руку, чтобы дать ей пощечину, и Рейчел закрыла глаза. Вокруг них клубился туман. – Смелее, сэр. Зачем заниматься этим при закрытых дверях? Пускай видит вся улица, как муж лупит жену.
На миг Ричард застыл в прежней позе, напоминая каменное изваяние, с рукой, поднятой для удара. Но потом он ее опустил и снова повернулся лицом к Рейчел, по-прежнему полный гнева, но уже готовый признать поражение.
– Рейчел, ты должна была меня полюбить. Я думал, ты все исправишь в моей жизни.
– Мне не за что тебя любить, – возразила она.
– Воистину меня еще не любила ни одна женщина, – сказал он уныло. – Какая странная судьба – получить такое красивое лицо, но так и не изведать женской любви.
– Думаю, Пташка тебя когда-то любила.
– Пташка? – покачал головой Ричард. – Она любит одну чертову Элис Беквит. И Джонатана Аллейна.
– Джонатана? Она его ненавидит.
– Любовь, ненависть… Разве зачастую это не одно и то же? – проговорил Ричард и посмотрел на нее таким загадочным взглядом, что Рейчел не смогла прочесть, что тот означает. – Возможно, со временем я стану ненавидеть и тебя.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Рейчел, с трудом сдерживая дрожь в голосе.
– У нас впереди куча времени, миссис Уикс. Практически целая жизнь. Поэтому, если любви между нами нет, в наших сердцах остается много свободного места для совсем иных чувств.
Его ледяной взгляд был настолько твердым, что Рейчел почувствовала тяжесть сказанного и поняла: это бремя правды, и ей не остается иного выбора, кроме как взвалить его на себя.
– Отправляйся домой и жди, – велел Ричард. Холодный туман забирался под одежду. Рейчел поежилась. – Только попробуй ослушаться.
– Куда ты пойдешь? – спросила она.
– Не твое дело.
– Вернешься, чтобы выбранить бедолагу-отца?
– Этого старого дурака? – Ричард покачал головой. – У меня есть дела поважнее. Отец, судя по его виду, и так скоро помрет. Не стоит тратить на него силы. – Ричард подошел к Рейчел на шаг ближе и зло улыбнулся. – Лучше я приберегу их для тебя, милая женушка.
Он повернулся и зашагал прочь. Его слова подействовали на Рейчел как удар в живот, и она ощутила, что ее силы стремительно убывают. «Он на это способен, и он это сделает. Я в его власти». Рейчел охватило отчаяние, холодное и глухое.
* * *Пташке снились лошади. Они бились в агонии с выпученными глазами, умирая от пулевых ранений. Кровь струилась из их черных ран. Проснулась она мокрой от пота, ощущая слабость и дрожь. Картины войны в Испании, описанные Джонатаном, не шли у нее из головы, но Пташка решительно твердила себе, что это ничего не меняет. Такие ужасы, какие пережил он, способны приучить к насилию кого угодно, и это лишь еще одно доказательство того, что Элис убил именно Джонатан. Собственно, так и было. В то же самое время по каким-то непонятным причинам Пташка чувствовала, что ненависть к Джонатану улетучивается. «Это не извиняет того, что он сделал. Его нельзя простить». Ей чудилось, что она ощущает гнилостный дух. Ту невероятную вонь, которая исходила от Джонатана, когда он объявился в Батгемптоне в лохмотьях, оставшихся от формы, прямиком из Коруньи. Теперь она знала, что это был запах человека, который прошел много миль в обнимку со смертью, злобной спутницей, все время державшей наготове свои ядовитые зубы и острые когти. Пташка раз десять сморкалась, а затем принималась усердно нюхать самые ароматные пряности, которые имелись на кухне, – корицу, гвоздику, маринованную свеклу и масло перечной мяты.
– Что с тобой, ты моя помощница или трюфельная свинья?[94] – недоуменно ворчала Сол Брэдбери, но Пташка только пожимала плечами.
«Если это сделал он и я в конце концов узнаю это наверное, то как мне следует поступить? – Она помешивала кофейные зерна в поставленной на огонь сковородке, ожидая, когда те поджарятся, и вдруг поняла: – Разницы нет». Пташка застыла на месте и оставалась в таком положении до тех пор, пока едкий дым горящих бобов не заставил прибежать Сол, которая, чертыхаясь, захлопала полотенцем по сковороде. Разницы нет.
В середине дня она вышла на улицу; ее мучило неясное, но неотступное желание скорее попасть домой. Дойдя до причалов, Пташка не нашла там ни Дэна Смидерза, ни другой баржи, которая бы в ближайшее время собиралась отплыть на восток, а потому Пташка отправилась по бечевнику пешком. Этот путь был более долгим, но ей не хотелось ждать. Пташка чувствовала, что оказалась в тупике после долгих лет сомнений и поисков истины. И вот обнаружилось, что ее силы иссякли и гнев выгорел, как огарок свечи. «Разве в этом есть смысл? Все так, как говорила миссис Уикс, – ничто ее не вернет. Ничто ничего не изменит». Когда Пташка дошла до окраины Батгемптона, она остановилась, растерла замерзшие щеки и потопала онемевшими ногами. Обычно Пташка, не раздумывая, шла прямиком к нынешнему жилищу Бриджит, но теперь ей захотелось повернуть на север, к той ферме, которая когда-то была ее домом – первым, который она помнила.
Пташка подошла к воротам, ведущим во двор, и встала рядом с ними, глядя на то самое глинистое место, где она впервые встретилась взглядом с Элис. «Моя спасительница. Моя сестра». Деревья с тех пор стали выше, ветви были обнажены, но несколько скукоженных листьев на них все же осталось. Теперь здесь гнездились не скворцы, а грачи. Они кричали, недовольные ее присутствием, и их чужие голоса разносило эхо. Неясная тень, видневшаяся в разрывах тумана, казалась призраком того дома, который она когда-то знала. Из кухонного окна струился желтоватый свет, совсем как в тот вечер, а из трубы бесшумно поднимался дым, темно-серый на фоне сумрачного неба. Куры по-прежнему копались в земле, выискивая зерна. Из свинарника доносилась привычная вонь. Под навесом виднелся стог сена. Гнедая лошадь с сонными глазами прислонилась мордой к воротам конюшни. Пташка смотрела на все это, и ей почти верилось, что она может подойти к двери дома, распахнуть ее и увидеть стоящую у плиты Бриджит, раскрасневшуюся от жара, а в гостиной, поджав под себя ноги, Элис будет сидеть в кресле у камина, читая стихи, или какой-нибудь роман, или одно из писем Джонатана. От этой мысли у нее встал комок в горле, оно заныло, как ушибленное колено, и Пташка заколебалась, готовая шагнуть вперед, словно все привидевшееся существовало на самом деле. «Ничего не изменилось с тех пор, как я впервые здесь оказалась. У меня ничего нет. И сама я никто».
Она пошла дальше, к трактиру «Георг», а затем повернула к платному мосту через Эйвон. По дороге туда Пташка встретила несколько фермеров и деревенских жителей. Никого из них она не узнала, да и те не обратили на нее внимания. Холод и туман располагали к тому, чтобы замкнуться в себе, смотреть под ноги и помалкивать. Пташка вышла на мост, перегнулась через парапет и стала смотреть на серую реку. Она не могла ощутить ее легкого влажного аромата – его перебивали запахи напитавшегося водой луга и дыма из далеких печных труб. Холодный камень парапета вытягивал тепло из ее тела, но Пташка этого не замечала. С того места, где она стояла, было видно дерево влюбленных – теперь это была едва заметная в наступающих сумерках темная масса склонившихся к воде оголенных ветвей, похожая на сгорбившегося человека. На порыжевшей траве лежал иней. Он покрывал и алые плоды на кустах шиповника, и ягоды боярышника на густых живых изгородях, растущих вдоль дороги. У берега, где течение замедлялось, образовалась корочка льда, под которой плескалась вода. Пташка глядела на дерево влюбленных так долго, что у нее заболели глаза и выступили слезы. Но вдруг она увидела, как под ивой что-то шевельнулось.
Не решаясь моргнуть и сомневаясь, не померещилось ли ей это, Пташка стала всматриваться в сгустившиеся тени, ожидая, не повторится ли замеченное ею движение. Через секунду оно повторилось, ошибки быть не могло. Там кто-то стоял, укрывшись под ветвями. Пташка судорожно вздохнула, чувствуя, как в ней проснулась отчаянная надежда. «Если Элис и вправду сбежала, если осталась в живых… она бы сюда вернулась. Вне всяких сомнений». Пташка без колебаний пролезла сквозь живую изгородь, не обращая внимания на шипы терновника, оставляющие царапины на руках и ногах, выскочила на луг и заспешила по высокой траве, тяжело дыша и время от времени сдувая капли с кончика носа.