С поправкой на человеческую природу, что не понимает условных схваток.
Дилан унесся вперед к небольшой речушке, мы видели, как он машет руками, указывая удобное место для ночлега. Небольшая петля, с нашей стороны песчаный берег, с той – обрывистый глинистый с темными норками речных ласточек. Солнце только что опустилось, на том месте горит расплавленным металлом кровавый закат.
Лес темнеет всего в двух сотнях шагов, как осевшая на землю беззвездная ночь. Над нами могучие ветви кряжистого дуба, чуть дальше – пара дебелых ив, которые принято звать плакучими, а так везде простор, никто не подберется в густой траве или за кустами. Воздух теплый, как только что сдоенное молоко, в небе все ярче горит половинка месяца, но если присмотреться, еще можно рассмотреть и другую, похожую на призрак.
Смит оглядывался в сторону ближайшего леса. Мне показалось, что они с рыцарями заключают какие-то пари. Несмотря на мой запрет, впрочем – вялый и потому непонятный, Пес, тайком поощряемый Смитом и Диланом, притаскивал оленей, кабанов, крупную рыбу, гусей, за что Смит и рыцари его наперебой чесали, гладили, вынимали из шерсти колючки, хвалили, а кто из нас устоит перед похвалами?
Огонь разожгли такой, словно нас сядет у костра не меньше сотни. Обдирали шкуры, свежевали, разделывали туши и тушки, потрошили рыбу, затем так же старательно жарили, нисколько не заботясь, что из темноты за нами следят десятки желтых и зеленых глаз. Пес посматривал на зверей в темноте со снисходительностью льва на щенков болонки. Ингрид подсела ближе и ласково чесала за ушами, Пес полузакрыл глаза, довольно похрюкивал, морда стала донельзя глупая, как у всякого, когда гладят и чешут.
Ночью в тревожном сне я пытался взлететь, избегая погони, но отяжелел так, что и бежать не мог, за мной гонятся огромные грохочущие всадники, сердце замирает в смертельном ужасе. Дважды просыпался, словно падал в бездну, кое-как засыпал, а когда утром открыл глаза, вскочил в страхе.
Вокруг кустарник, хотя вечером здесь не было даже травы, ложились вокруг костра на роскошнейшее ложе из скорлупок желудей в три-четыре слоя. Лес по-прежнему в двухстах шагах, над нами шумит под утренним ветерком могучий дуб, от реки доносятся требовательные лягушачьи крики.
Смит раскладывает на скатерти куски холодного мяса, сыра, ломти хлеба, невесело улыбнулся:
– Как спалось, сэр… Легольс?
– Неважно, – ответил я. – Завтракаем всухомятку?
– Сэр Эбергард распорядился, – сообщил Смит. – Велел позавтракать как следует! На обед, возможно, останавливаться не придется…
Я открыл рот, хотел спросить, что за ерунда с нами, но Смит охнул, ухватился за меч. Ветерок шелестит листиками кустарников, качает ветви, но один из кустов раскачивается как будто сам по себе, мы остолбенело смотрели, как он начал выдирать из сухой земли белесые корни, мелкие корешки обламывались, на местах слома быстро выступил белый сок и мгновенно застыл, останавливая кровотечение, а куст приподнялся на растопыренных корнях, похожий на безобразную каракатицу, сдвинулся вперед, едва не завалился набок, потом еще на шажок, корни начали с усилием впиваться в твердую землю, углубляться, снова обламывались оставшиеся мелкие волосики корешков. Я почти чувствовал, как куст стонет от боли, однако продолжает вгонять корни в сухую мертвую землю, наконец опустился, листья продолжали трепетать, хотя ветра уже нет.
– Забейнист, – прошептал Смит.
– Что это? – спросил я. – Просветите невежду.
Подошел Эбергард, всмотрелся в шагающий куст, лицо хмурое, сказал скрипучим голосом:
– Из какого медвежьего угла вы, сэр… Легольс?
– Из хорошего, – ответил я. – А что, завидуете?
– Иногда, – ответил Эбергард, он не отрывал взгляда от странного куста, – очень даже весьма. Жить в глуши, крутить коровам хвосты, ничего не знать… Словом, когда земля была выжжена, кто-то из уцелевших магов сумел создать особый вид трав, кустов и даже деревьев. Особенно жизнестойки, корни запускают на неимоверную глубину, семена разбрасывают самым надежным способом, отправляя их тысячами в полет, а кроме того сами умеют, достигнув матерости, передвигаться…
– Это они самок ищут, – возразил Смит, он всегда возражал графу. – Я слышал, что бывают кусты-самцы, а бывают – самки…
Граф Эбергард проигнорировал глупость, а что глупость, он показал всем своим видом: умело приподнятая бровь, искривленная губа, объяснил мне:
– Иначе землю не удалось бы оживить так быстро. Они вот так наступают и на пустыни, и на болота. Даже горные склоны разрушают!
Смит сказал тут же:
– А потом крестьяне не знают, как от них избавиться! И жгут, и водой отгораживаются…
Граф Эбергард сказал лениво, обращаясь ко мне:
– Ерунда. Забейнисты, как вы видите, двигаются очень медленно. Защищаться вообще не могут, разве что колючки, так это от прожорливых коз. Двое мужиков с топорами легко останавливают любое наступление забейниста. Но леность простолюдинов заставляет их обращаться к магам или священникам, вместо того чтобы просто взять топоры и расчистить себе места столько, сколько нужно.
Утренний туман вместо того чтобы под напором солнечных лучей еще больше прижаться к земле и в конце концов просочиться в нее, поднялся на уровень верхушек невысоких деревьев и застыл там, похожий на молочный кисель. Сосны, кедры и могучие лиственницы выглядели странно укороченными. Я все чаще посматривал наверх, холодок вгрызся в спинной хребет и пошел растекаться по всему телу.
После плотного завтрака разобрали коней, Эбергард и Мемель поспорили, вправо или влево ехать. Я послушал и сказал твердо, что ехать нужно, как подобает настоящим рыцарям: не умничать, не искать легких дорог, а переть гордо прямо.
Рыцари довольным гулом поддержали, Эбергард посмотрел на меня пристально, но пожал плечами и сказал коротко:
– Едем прямо.
Утреннее солнце разогнало сырь, кони взбодрились, Пес нарезал вокруг отряда широкие круги, затем исчез за деревьями. Мы двигались по опушке, солнце с той стороны, мы в тени, хорошо.
Брат Кадфаэль догнал и спросил кротко:
– Брат паладин, а почему ты решил, что нужно прямо?
– Знаешь, – сказал я важно, – перед нами сложная этическая задача. Ну как в том случае, когда на развилке камень с надписью: направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – собаку потеряешь, прямо поедешь – о камень навернешься… Мы же, как мужчины, не должны выбирать простые варианты. Верно, сэр Смит?
Сэр Смит подтвердил с готовностью, что да, всем задницу надерем. Он еще на выезде облачился в доспехи, разве что забрало не опустил, и сейчас, судя по воинственно поднятым усам, ищет драки.
Брат Кадфаэль посмотрел на меня с недоверием и отъехал в сторонку чуточку обиженный.
Хребет все-таки приближается, но слишком медленно, неприметно, начинает казаться, что подкрадывается к нам ночами: в дороге смотрим по сторонам и прислушиваемся к каждому шороху, а утром окидываешь взглядом окрестности – ого, снежные пики видны куда отчетливее.
Сегодня с утра вместо игривых лесов идут чащи из угрюмых сосен, густого ельника, а вся местность выглядит не просто дикой и безлюдной, а враждебной, где из-за каждого дерева смотрят злые глаза и скалятся острые клыки.
Высланный вперед Дилан добросовестно отыскивал обходные пути мимо исполинских буреломов, сущее проклятие для коней. Сэр Смит ворчал, что погоне намного легче: им дорожку не искать, всего лишь идти по следу.
Дважды за день ухитрились заметить подозрительные группы всадников. Может, правда, по своим делам едут, но пуганая ворона дует и на воду, мы благополучно переждали в зарослях, пока те проскакали мимо.
– Шастают, – сказал Смит пренебрежительно, – восемь человек!.. Что они для нас?
– В драку не стали бы ввязываться, – сказал Мемель. – Тут же послали бы одного-двух к главному отряду.
Эбергард морщил аристократический нос.
– Просто не терпится, – обронил он холодно. – Могли бы просто сесть и ждать. Все равно все дороги на Юг идут в тупики, кроме одной. А та, как вы знаете…
Он умолк, все тоже молчали. Я тоже узнал недавно, почему все дороги обрываются. Об Ущелье не любят говорить, а когда кто-то начинает, обычно спьяну, на того шикают все, кто поблизости. Ущелье возникло в последнюю Войну Магов, буквально раскололо планету, протянувшись на тысячи миль и фактически разделив мир на Север и Юг, потому что никто не мог и подумать о том, чтобы перекинуть мост через Ущелье: и ширина непомерная, мост обрушится от собственной тяжести, и, самое главное, из-за чего не любят упоминать Ущелье, – там вход в ад. В жутком мареве бездны отчетливо виднеются огненные призраки вечно сжигаемых душ, доносятся едва слышимые отчаянные крики грешников.
Однако сейчас, по мере того, как прем в сторону Юга, иногда по намекам, по прервавшейся речи можно понять, что мыслями мои спутники идут по краю Ущелья.
Однако сейчас, по мере того, как прем в сторону Юга, иногда по намекам, по прервавшейся речи можно понять, что мыслями мои спутники идут по краю Ущелья.
Я посматривал по сторонам, страшимся собственной тени, как унизительно, рыцари едут молча, какие песни, даже разговоры только шепотом.
– Хорошо бы натравить их друг на друга, – сказал я мечтательно.
– Как? – удивился Смит.
– Не знаю, – признался я. – В мире высоких информационных технологий все возможно. Например, сообщить одним, что те их зовут желтыми червяками. А тем наябедничать, что их обозвали дохлой рыбой…
Смит посмотрел с отвращением, я улыбнулся примирительно, но все равно он посматривал с неодобрением. Даже шутить так грязновато, все-таки мы рыцари, что-то я перемудрил, воевать надо честно.
Кадфаэль часто посматривал в небо, что и понятно, монах, ждет знак свыше, я посоветовал:
– Заодно высматривай и санитаров неба.
– Кого-кого?
– Драконов, – объяснил я. – После той мелочи, что мы побили, могут послать и танки с крыльями.
Глава 13
За весь день останавливались всего дважды: поили и кормили коней, сами перекусили. Пес напрасно натаскал здоровенных кабанов, Смит пришел в отчаяние, рыцари тоже сокрушались, такую добычу да бросить, только Брайан и леди Ингрид радовались возможности ехать без остановок и отдыха.
Смит сказал мне вполголоса, что их гонит что-то совсем уж страшное. Я промолчал, а он, тут же забыв о влюбленных, заговорил о Юге, где он станет лучшим рыцарем при дворе императора, увидит все чудеса и богатства, сам добьется богатства и знатности.
Голубизна неба постепенно перешла в густую синеву, но вместо величественного заката на все небо разлилась серо-алая муть.
Граф Эбергард отъехал в сторонку, вздернул лицо, губы зашевелились, а глаза опустели, как у незрячего. Граф Мемель смотрел с испугом, но помалкивал. Наконец Эбергард опустил голову, под глазами темные мешки, лицо осунулось, а голос прозвучал странно надтреснуто:
– На тракте засада.
Сэр Смит тут же спросил:
– А обойти…
Он взглянул на меня виновато, прикусил язык. Но Эбергард ответил, как если бы спросил я сам:
– Слева ущелье, справа отвесные горы. Дорога только здесь. Через ущелье лишь птицы перелетают… да и то не все, а скалы справа такие, что муха не удержится на их стенах. Боюсь, что другого пути нет.
Холод прошелся по моему телу, я спросил нарочито бодро:
– Это вы в небе увидели?
– И в небе тоже, – ответил Эбергард сухо. – Думаете, почему там орлы кружат? Добычи здесь на равнине больше. К тому же, сэр Легольс, повоюйте с мое, будете безошибочно угадывать, где лучше поставить засаду. Все мы одинаково мыслим, все предпочитаем удобные места. Да и к тому же за это время кто-то мог на легких конях обогнать нас по дуге и успеть собрать охотников…
– За хорошие деньги, – согласился я. – Знаете что, кони у нас едва передвигают ноги. Место для ночлега здесь не хуже, чем любое другое. А утром, как говорится, что-то там мудренее.
Граф посмотрел с недоумением, но спорить не стал, мы расседлали коней и пустили пастись в кустарник. Кадфаэль, Брайан и леди Ингрид быстро собрали хворост и разожгли костер. Пес принес оленя, затем козу и двух крупных птиц, похожих на дроф.
Я заметил спокойно:
– Граф, вы не очень-то готовьтесь ко сну.
Эбергард насторожился.
– А что случилось?
– Ночью орлы спят, – пояснил я. – Для вас это, наверное, новость. Нам проще будет подобраться к засадникам. Не все будут сидеть с арбалетами наготове, верно? Оставят сторожить двух-трех, остальные будут набираться сил для схватки утром, когда мы пойдем, как идиоты, в западню.
Он кивнул, глаза его внимательно изучали мое бесстрастное, надеюсь, и весьма красивое в мужественной решительности лицо. Я повернулся к брату Кадфаэлю. Он сидит у костра бледный, глаза ввалились, челюсти плотно сжаты. Багровый огонь отражается в бесцветных глазах, и кажется, глазницы монаха, даже весь череп заполнены горящими углями.
– Ты чем-то можешь помочь?
– Увы, – ответил он с тяжелым вздохом. – Если я мог, скажем, погрузить их в сон, мы бы проехали мимо, никого не тронув… Ты это хотел сказать? Да, ты тоже не любишь проливать христианскую кровь… и не проливаешь без необходимости. Но я по своему сану вообще не могу вредить людям. Я не воин, как ты, я всего лишь смиренный монах, который несет Слово Истины в темные, погрязшие в грехе края…
Я сказал невесело:
– Но если мы поедем дальше, нас всех убьют.
Он вздохнул еще тяжелее.
– Да, но… мученическая смерть лучше, чем стать убийцей. Я не могу поднять на них руку, ибо у кого-то из них трое-четверо детей, что будут голодать без отца, а то и помрут, кто-то юн, но содержит престарелых отца и мать… Они тоже умрут, когда узнают о смерти любимого сына… Там простые люди, выполняют приказ, они не виноваты.
Я буркнул:
– Но мы не можем добраться до сволочи, что отдала приказ о засаде. Всегда на полях войны гибнут рядовые, кто даже не знает, из-за чего война. А главные сволочи за редким исключением остаются целыми всегда. Неважно, кто победит, но сволочи всегда целые… Ладно, брат Кадфаэль, твою позицию интеллигента и демократа я понял. Я сам отберу бойцов, с кем пойду в разведку.
Сэр Смит спросил удивленно:
– В разведку?
– Разведку боем, – сообщил я, – что плавно перейдет в прорыв вражеской линии Мажино и Маннергейма.
Эбергард, Смит и Дилан двигались бесшумно, явно не только в рыцарских турнирах участвуют. Чувствуется выучка тех, кто умеет сражаться в лесу и в поле, снимать часовых и драться безжалостно, насмерть. Я заставил себя отстать, глаза наконец приноровились к ночи, теперь видно отчетливо, все трое двигаются как красные призраки, трава и кусты из-за разницы в температуре смотрятся почти стеклянными.
Эбергард вздрогнул от моего прикосновения, я шепнул тихонько:
– Они вон там…
– Откуда такие идеи?
– Вижу, – сообщил я скромно. – Дорога перекрыта двумя деревьями. Невысоко, но ветки, ветки… Сразу за ними трое с арбалетами. Сволочи! Церковь же запретила это бесчестное оружие… А дальше в трех шалашах – остальные…
Он смотрел с недоверием.
– Вы что же… в самом деле все видите?
– Господь дал мне этот дар, – объяснил я и опустил взор. – За благочестие и непомерную скромность. В этих шалашах народу многовато, но… судя по сплюснутой массе, спят. Во всяком случае, лежат.
Смит и Дилан слушали нас жадно, я видел блестящие глаза, Смит дышал шумно и жарко, воздух изо рта вырывался красный, словно подсвеченный фонарем.
– Те, что в шалашах, – произнес тихонько Эбергард, – опасности для нас не представляют…
– Сейчас перестанут представлять и арбалетчики, – заверил я.
Все трое напряженно всматривались в темноту, я вытащил первую стрелу, наложил на тетиву. Еще не стрелял вот так в полной тьме, когда ни луны, ни звезд, но если цель видна отчетливо…
Первая стрела сорвалась бесшумно, только тетива звучно шлепнула по пальцам, вторая, третья. Я бил почти в упор, без промаха. Эти сволочи беззвучно роняют арбалеты и падают лицами в землю. Не говоря ни слова Эбергарду, сделал несколько шагов вперед и принялся быстро выпускать стрелу за стрелой в красные тела по ту сторону шалашей.
Пару минут там было тихо, затем раздался крик боли и ужаса. Эбергард дернулся, я сказал жестко:
– Всем сидеть!..
Они невольно послушались, в это время из шалашей метнулись красные силуэты. Кто-то падал на бегу, я торопливо выпускал стрелу за стрелой, наконец один догадался выбежать уже с горящим факелом и метнул в кучу хвороста. Вспыхнул огонь, заметались тени, я выпустил еще с десяток стрел, Эбергард поднялся, лицо жесткое, прорычал:
– Убить их всех!
Я торопливо отпрыгнул в сторону, чтобы не маячили спины своих. Стрелы срывались с тетивы до тех пор, пока Эбергард, Смит и Дилан не превратились в такие же красные силуэты, но сейчас еще и проклятый свет от костра бьет по нервам, как молотом, переводя восприятие с термовидения в реальный мир, и тут же швыряя обратно, стоит кому-нибудь заслонить огонь спиной.
У костра метались фигуры, звенело железо, люди падали с истошными криками. Мой меч уже покинул ножны, я забежал с той стороны, куда не достигает свет костра, из шатра как раз выскакивают сонные мужчины, но с обнаженными мечами, с палицами и топорами, дико орущие проклятия.
– Верно, – согласился я, – кто способен разбудить спящего – тот способен на любую пакость…
Меч рассек двоих, как снулую рыбу, прежде чем остальные поняли, что в темноте кто-то их убивает молча и быстро. Поднялся крик, бросились в сторону костра, я догнал двоих и убил в спину.
– Кто к нам с мечом придет, – прорычал я зло, – тот в орало и получит… Даже если это орало на спине.
Эбергард и Смит сражались у костра, но когда я подбежал, последний из засадников упал прямо в костер, на нем сразу же вспыхнула одежда. Дилан пробежался за деревьями, кого-то добил, я видел, как он превратился в красную тень, втыкающую меч в распростертые тела.