Должна признаться, это меня сразило. Будь он хотя бы не такой черный!.. Оказалось, что это суданец, который несколько лет назад целых восемь лет учился в Польше. Вернее, теоретически он учился, а на практике занимался всяким нелегальным бизнесом, из-за чего его в конце концов вышибли вон. Он подружился с этим моим земляком и приехал в Данию погостить, а заодно и найти новое поле деятельности.
Поскольку я ни с того ни с сего вспомнила про такое, воспользуюсь-ка случаем и приведу здесь языковые недоразумения, в результате которых польский язык время от времени подкладывал мне свинью...
Алиция что-то покупала в киоске на Ратушплаце – естественно, в Копенгагене. Я стояла рядом.
– Пить хочу, – сердито сказала я. – И вообще, поторопись, мне пописать надо.
– Вы уж решитесь на что-нибудь одно, – сурово и неодобрительно произнес бородатый тип у меня за спиной, – а то у вас конфликт потребностей получается.
Затем я напоролась на лайнер «Стефан Баторий» [01].
Я все-таки очень привыкла, что в Дании меня никто не понимает. В зале ожидания порта я должна была встретиться с матерью Эльжбеты, Марысей, которая ехала в Канаду и транзитом везла для меня вареники. Толпа с «Батория» бурлила вокруг нас.
– Мать честная, ну и толстая же бабища! – неосмотрительно вякнула я.
Марыся тревожно вздрогнула, а баба посмотрела на меня таким взглядом, что каждый порядочный человек на моем месте пал бы трупом от стыда. Я совершенно забыла, что эти с «Батория» знают польский не хуже меня.
В Польше мы обе с Алицией три дня водили по городу двух французов, прилизанного блондинчика и негритянку. Замученные французским языком, мы слегка потеряли голову и забыли, где находимся. Французы польского не знали, поэтому при них мы могли говорить все, что угодно, лишь бы на лице была улыбка и приятная гримаса. В кафе в Вилянове я пошла с девицей в туалет, где темнокожая красавица сидела невыразимо долго. Потерявшая терпение Алиция вместе с парнем ждали возле дверей.
– Что вы делали в этом сраче столько времени?! – с милейшей улыбкой во весь голос спросила она при нашем появлении, пытаясь скрыть раздражение.
– Это не я, это она, – возразила я, прежде чем успела заметить, что все головы повернулись к нам. Общественность в кафе сидела исключительно местная...
Забыла я и о некоторых алжирских перлах. Туда редко приезжал кто-нибудь, хорошо владеющий французским языком.
Одна дама отправилась на базар, непременно желая купить кило пуговичины. Речь шла о баранине, она, естественно, перепутала le mouton и le bouton, барана и пуговицу, и настаивала на своем. Вторая для разнообразия требовала полкило вестибюля. Естественно, она имела в виду печенку, большую такую, foie, только почему-то у нее из этого вышло foyer, то есть вестибюль. Результатов этих попыток я не знаю, все-таки, думается мне, вернулись они домой с покупками, потому что арабские рынки и не такое видали.
Рекорд поставило мое младшее чадо, Роберт. Он пришел на сук, алжирский базар, и стал болтать с арабом, настоящим, местным, в бурнусе и тюрбане.
– Vous-etez Russe? – спросил араб.
– Non, et vous? – ответил Роберт, не задумываясь.
В переводе это звучит не столь светски и блестяще, как по-французски, тем не менее:
– Вы русский?
– Нет, а вы?
Суть в том, что всех наших черт драл и холера трясла, когда их принимали за русских. Мы не желали быть родом из Советского Союза. Видя, какой эффект произвел его ответ, Роберт стал с огромным успехом применять его всюду и повсеместно, и вполне может статься, что тем самым он многим дал информацию к размышлению, потому что все наши с большим энтузиазмом его поддерживали.
Кроме того, я свято уверена, что немедленно после того, как этот последний том я отдам в печать, мне тут же станут напоминать и прочие языковые курьезы. Ничего не поделаешь, поезд ушел, пусть сами и пишут дополнения и поправки.
Опять же, понятия не имею, с чего это я вдруг стала писать про языковые хохмы. Ведь собиралась-то я повести рассказ о наследстве.
Тетя Ядзя несколько раз звонила, огорченным голосом рассказывая, что у нее страшные проблемы. Умерла какая-то дальняя родственница, степень родства раз и навсегда осталась для меня тайной, но вроде бы мать родственницы и моя бабка были двоюродными сестрами, а может, и вовсе седьмая вода на киселе. По крайней мере, какой-то общий предок у них был, а сразу после войны и покойница, и ее мать какое-то время жили у бабушки на Праге, потому что им некуда было деться, они все потеряли. Тетя Ядзя и бабушка им помогали, как могли. Длилось это недолго, родственницы быстренько встали на ноги, и семейные связи почти порвались.
Не знаю, что делала мать, особа уже в то время немолодая, но знаю, что дочка стала работать у ювелира и занималась этим делом всю жизнь. Ну ладно, сразу признаюсь. Эту историю я воткнула в «Две трети успеха» и сейчас мне надо как следует напрячь мозги, чтобы сообразить, что я выдумала, а что было на самом деле.
Ювелир был, это точно. Замуж эта дочка тоже выходила. Муж у нее был человеком весьма зажиточным, хотя не помню, чем он там занимался. Детей у них не было, после смерти матери у этой родственницы никого из близких не осталось, а у ее мужа была сестра. Он загодя составил завещание, в котором единственной наследницей назвал свою жену. Если бы жена умерла раньше, чем он. то наследницей стала бы сестра. Он умер, завещание вступило в законную силу, а жена пережила его на много лет.
Обе они, и жена и сестра, питали друг к другу острейшую неприязнь и вообще не виделись. У этой дальней родственницы бывала тетя Ядзя, а также многочисленные приятели и приятельницы, среди них самая близкая к покойной. У сына этой подруги, можно сказать, было две матери, потому что покойная была его крестной матерью и любила его, как родного сына, а может, и больше. Все для мальчика! Покойная на весь свет раструбила, что мальчик этот станет ее наследником, ее кооперативная двухкомнатная квартира должна перейти ему, и вообще все, что после нее останется, – пойдет этому ребенку! Тетя Ядзя эту историю знала и мне рассказывала ее раз двадцать.
Родственница умерла, и началась свистопляска. Чуть не плача от обиды и возмущения, тетя Ядзя мне рассказывала, что понятия не имеет, как ей теперь быть. Она чувствует себя обязанной выполнить последнюю волю покойницы, а золовка покойной, та самая сестра мужа, вцепилась в это наследство, как обезумевшая гарпия. Крестного сына нет, он давно вырос и по контракту работает не то в Германии, не то в Ливии, его мать пытается отстоять для него хотя бы квартиру, но тоже не может ничего сделать, потому что письменное завещание никогда не было составлено, золовка наняла адвоката-мошенника, сует всем в нос то старое завещание брата, утверждая, что у нее есть права, ключи от квартиры растащили разные люди, поэтому теперь в квартиру можно войти только всем вместе и так далее. Тетя Ядзя поневоле во всем этом участвует, поскольку один из ключей оказался у нее, – в общем, плач и скрежет зубовный, а конфликты только множатся.
Сперва я вообще не стала принимать ничего этого близко к сердцу, считая, что тут не у юродивого копеечку отняли. Раз парень сидит на работе за границей, значит, от самого дна нищеты он уже оттолкнулся, так что получит он эту квартиру или нет, для него без разницы. Постепенно вышло на свет Божий, что семья небогатая, заграничный контракт – это все, что у парня есть, кроме того, контракт краткосрочный, всего на полгода и через три месяца истекает, это во-первых, а во-вторых, родственница небось в гробу переворачивается, ведь золовка – последний человек, которого она хотела бы осчастливить своими богатствами. Они друг друга терпеть не могли, родственница была больна, золовка об этом знала и даже не позвонила, свое после смерти брата она уже получила, ну и так далее. Кроме того, лично обидели тетю Ядзю. Во время одного из совместных визитов в квартире покойницы нашли семь золотых двадцаток и разделили их очень странно: одну – матери крестного сына, одну – тете Ядзе, одну – соседу снизу, одну – другу дома, одну – адвокату, одну – золовке, а последнюю – зятю золовки. Откуда вообще тут взялся этот зять и какое ему дело до этих двадцаток?! А тете Ядзе хотелось бы получить только барометр, который там висит на стене, и еще маленький шкафчик. Она бы и взяла, только не знает как, на спине ведь не потащишь...
Она была так огорчена, что мне стало ее жаль, и я обещала устроить ей транспорт для перевозки. Витек, муж Малгоси, моей племянницы по мужу, работал в те времена таксистом. Я его наняла, мы поехали за тетей Ядзей и ее шкафчиком.
Как всегда, визит в квартиру покойницы состоялся при многочисленном стечении заинтересованных лиц. Я вошла туда, не имея понятия, во что вляпалась.
Атмосфера потрясла меня сразу, стоило мне перешагнуть порог. Бурлящая внутри толпа состояла не из людей, а из голодных стервятников, гиен и шакалов. Жадность и злоба прямо-таки искрили в воздухе, все смотрели друг другу в руки, а хуже всех, действительно, была золовка, выделяющаяся даже в этом изысканном обществе. Барометра на стене уже не было, его забрал зять золовки, надутый спесивый недомерок.
Я с места в карьер завелась. Ах ты, черт, знай я раньше, уж я бы им показала...
В конце концов, если уж на то пошло, так единственной родственницей покойной была тетя Ядзя и ее братья, в том числе мой отец, а после отца – я. Родственницы этой я вообще не знала, в глаза ее не видела и плевать хотела на наследство от совершенно чужого человека, но, стоило бы мне раньше увидеть эту стаю голодных кладбищенских гиен, клянусь головой, я бы вмешалась! Только для того, чтобы сделать им назло, потому что аж руки чесались. Встать бы на пороге и заявить:
– А вы что тут делаете?! Узы крови распространяются только на мою тетку и на меня Я наследница, отдавайте ключи и вон отсюда со скоростью света!
Отобрать бы у них ключи, хоть бы и силой, и никого не впускать. Тетя Ядзя всю свою жизнь была безукоризненно честным человеком, она в точности выполнила бы все прижизненные пожелания покойной, а мерзкая золовка с ее еще более мерзким зятем накрылись бы медным тазом!
Злая, как собака, на самое себя, что так поздно этим занялась, я стала вынимать книги из книжного шкафа в углу и устроила розыгрыш. Опустившись на колени, я открыла запертую нижнюю часть шкафчика и громко воскликнула:
– Ах! Я нашла сокровище!!!
Это был верх легкомыслия, потому что они меня едва не убили. В следующий миг мне на голову обрушилась вся толпа, и я едва не влетела башкой в шкаф. Спасло меня только то, что я уперлась руками.
Сокровище было самое настоящее и имело вид огромного запаса туалетной бумаги. Я великодушно разделила его на всех, большую часть отдав тете Ядзе. Затем я заявила ей, что она должна взять не только шкафчик, но pi письменный столик, о котором, как я знала, она мечтала в душе, а также хрусталь, причем одну вазу для меня, поскольку я тоже наследница. Никто не осмелился и слова поперек сказать, видимо, я проявила достаточно энергии, но их рожи доставили мне колоссальное удовольствие. До сего дня у меня хранится огромная хрустальная салатница, которая нужна мне, как телеге пятое колесо, я ею не пользуюсь, но это Все равно что трофей с поля боя. Мебель для тети Ядзи мы забрали, и на этом история кончилась. Квартиру, правда, обобранную, получил в результате крестный сын родственницы, так как пять человек согласным единодушным хором подтвердили, что вместе выслушали волю покойной. Это называется устным завещанием.
* * *
Кстати, о Витеке. Таксистом он прослужил два года, поскольку в тот период люди, меняющие профессию, были освобождены от налогов. После первого года работы ему пришлось продлить разрешение на индивидуальную трудовую деятельность, и он отправился в налоговую инспекцию.
Через два дня Витек с подробностями все это рассказывал мне, периодически вздрагивая от пережитого ужаса. Так вот, пришел он туда в двенадцать
ДНЯ.
– О, пан сегодня уже не успеет, мы работаем до трех, – бесстрастно заявила ему девица в соответствующем кабинете.
Витек, зная жизнь не по учебникам, спросил, не нужно ли, случайно, заполнить какие-нибудь анкеты или формуляры. Он бы взял их с собой, дома заполнил, а завтра принес бы готовые.
Ах да, конечно, заполнять надо. Девица без возражений вручила ему бумаги. Их надо было заполнить в трех экземплярах, упаси Боже, не под копирку, каждый отдельно. Она с таким ударением это подчеркивала, что Витек, забрав макулатуру, весь вечер провел, заполняя бумаги.
На следующий день он прибыл туда к восьми утра и начал свое путешествие пилигрима со вчерашней девицы. Вручил ей заполненные формуляры, девица старательно их проверила, выписала его фамилию на лист бумаги и велела идти в комнату 25. Он пошел. Там другая девица просмотрела его документы, поставила галочку на бумаге с фамилией и послала его в комнату 27. Он подчинился. В комнате 27 его фамилию отметили галочкой в соответствующем списке и послали дальше, в комнату 29. В комнате 29 свершились более серьезные дела, там ему выписали какую-то квитанцию. С этой квитанцией, согласно приказу, он отправился в комнату 24, где ему выписали очередную, еще более важную квитанцию, и направили в кассу, чтобы он внес оплату.
Перед кассой выстроился длиннющий хвост, и очередь аккурат впала в панику, поскольку кассирша вышла, и неведомо было, когда она вернется и вернется ли вообще. Однако оказалось, что все не так уж плохо, вернулась она через пятнадцать минут.
К окошечку Витек подошел уже через час, заплатил, что нужно, и вернулся в комнату 24. Там у него забрали квитанцию из кассы и поставили печать на предыдущей квитанции, менее важной. С припечатанной квитанцией он снова отправился в комнату 29, где квитанция и осталась, но зато Витек получил другую бумажку, с которой обошел остальные комнаты. Наконец он снова добрался до первой девицы. Девица поставила ему печать на свидетельство об освобождении от уплаты налогов, после чего сделала самое главное, а именно: смяла в комок три старательно заполненных Витеком формуляра и кинула их в мусорную корзину.
Мы долго и всерьез вычисляли, сколько времени ушло бы у одной девицы на то, чтобы выполнить все эти манипуляции. Получилось четыре минуты, и при этом она могла работать не спеша.
Неправда, что безработица появилась только сейчас, она существовала и при минувшем строе, только ее тщательно скрывали, между прочим вышеописанным методом. Искусственно создавалась работа для администрации, причем работа настолько примитивная, что с ней могла справиться даже последняя кретинка. Но это основательно усложняло жизнь нормальным людям. Общество в большинстве своем привыкло к синекуре...
Старые распоряжения до сих пор остаются в силе. Кто должен навести здесь порядок? Я? А может быть, все-таки власти?..
* * *
О травках я, несомненно, писала, но хочу написать еще раз для пропаганды и рекламы. Я изо всех сил выступаю ЗА траволечение. Врачи в массе своей поглупели, поскольку понятия не имеют о силе трав, а иные лекари и вовсе считают, будто травы – это предрассудок. Я уж не стану уточнять, что я о таких врачах думаю, а то они примут мои слова за оскорбление и, чего доброго, при случае какой-нибудь подсыплет мне отравы...
Алиция в этом вопросе не столь категорична, хотя вообще-то она рационально смотрит на вещи и исходит из принципа, что жизнь себе надо облегчать, а не усложнять.
– Экая ты, право, – сказала она мне недавно. – Не делай из меня дурочку, разумеется, я верю в травы, но зачем искать себе лишнюю работу? Зачем кипятить воду, отмеривать это сено, заваривать, прикрывать, следить, чтобы упрело, процеживать и долго ждать результата, когда я могу проглотить пилюлю? Для того ведь и сконцентрированы в ней все полезные вещества, чтобы избавить человека от лишних хлопот.
В этом есть своя сермяжная правда, но моя душа против нее восстает. Алиция не желает выглядеть дурочкой – и не надо, а мне плевать. Вряд ли я паду в глазах общественного мнения еще ниже. Особенно после различных интервью, в которых многочисленные журналисты дали волю своей гусарской фантазии. Послушать их, так окажется, что я страстный игрок, алкоголичка, в определенной степени эротоманка, клуша, с умилением квохтающая над своими детками, впавшая в детство склеротичка, законченная идиотка, шизофреничка с манией величия и Бог весть кто еще. Я богачка, каких свет не видал, и я же продулась на скачках в пух и прах. Что бы обо мне еще ни присочинили, особой разницы это уже не составит.
Так вот, возвращаясь к травам. Травы надо собирать по-разному. Алиция издевается над этим предрассудком, постоянно поддевая меня оглядками на полнолуние, перекрестки дорог и тому подобное, и пусть потом не возмущается, что она-де ничего подобного не говорила. Но суть не в предрассудках, а в законах ботаники. Растения реагируют на атмосферные явления по-разному, душистый горошек сильнее пахнет к вечеру, некоторые растения накапливают свои целебные свойства в разных частях – корнях, цветах, листьях. Поэтому и существуют разные поры сбора трав: прежде растения собирали в разные времена года и при определенной фазе луны. В этом, кстати, и заключалось умение ведьм и колдуний, бабки руководствовались не черной магией, а самыми обыкновенными знаниями ботанических особенностей разных трав и растений.
Другое дело, что я совершенно не понимаю, как в ночную пору отличить растения одно от другого. Я не смогла бы собирать их даже при полнолунии. Надо думать, бабки полагались при этом на осязание и обоняние. Как бы там ни было, я ими восхищаюсь и мне очень грустно, что сегодня их методы не применяются. Чего уж греха таить, теперь растения собирают как попало, что резко снижает их лечебные свойства. Что же касается бормотания при этом всяких разных заклятий и наговоров, то это разве что придает храбрости собирателю...
Позволю себе еще привести совершенно конкретные примеры. В соответствующий период ранней молодости у меня на физиономии нет-нет да и появлялась разная гадость. Нет, не золотушная сыпь, всего лишь прыщики, но ведь и они способны повергнуть юное существо в отчаяние. Кто-то подсказал в качестве лечения пить натощак отвар зверобоя и ромашки. Не исключено, что совет исходил от Люцины: ведь Люцина любила природу и очень много знала. Я готова была пить цикуту, поэтому решилась и на это зелье.