Шел дождь. Я приехала пораньше, чтобы помочь Софи одеться. Меня направили на второй этаж, первая дверь налево. Я рассчитывала увидеть старомодную спальню с кружевными занавесками, безделушками и кроватью с пологом на четырех столбиках, но нашла Софи и ее наперсниц в комнате для совещаний со складными пластиковыми стульями и проектором для слайдов. Она стояла на стуле в бюстгальтере и чулках и забавно жестикулировала.
Мне пришло на ум выражение «румяная невеста», хотя она почти всегда румяная: от солнца и ветра, от смеха и плача, от гнева и вина. Теперь она буквально пылает, и я целую ее и говорю: «Здравствуй, маленький светлячок!»
Ее смешливая подруга Мейвис наливает мне вина. Она беременна и призывает меня выпить за здоровье обоих.
После того как я помогаю Софи облачиться в ее платье цвета слоновой кости с открытыми плечами, она просит меня помочь ей с косметикой, хоть и знает, что вообще-то я в этом деле не специалист. Однако ритуал приходится исполнить. Я размазываю по ее векам бледные тени и покрываю губы тонким, едва заметным слоем помады.
Мейвис говорит:
— Бог мой, Софи, ты выглядишь как шлюха!
В дверь стучится фотограф и напоминает Софи, что пора фотографироваться. Все идут следом за ней. Мы с Мейвис задерживаемся в туалете, и она со стульчака информирует меня о том, что долго не знала про свою беременность. Думала, что просто набирает вес и начинает страдать недержанием мочи. «Так что беременность оказалась для меня новостью».
Поскольку мне нечего добавить на эту тему, я рассказываю ей, что Тайни Тим[22] в последние годы жизни носил депенды, такие специальные защитные трусы. Недержанием он при этом не страдал, но идея была оригинальная.
Внизу мы присоединяемся к мужу Мейвис и другим гостям и занимаем места в том зале, где будет происходить церемония. Из этих окон обычно можно было любоваться рекой, но сейчас видно только туман, дождь и мокрую траву.
Я спрашиваю Мейвис, что было у нее на свадьбе, и она рассказывает, что вместо «Свадебного марша» выбрала композицию группы «К. С. & the Sunshine Band» — «Только так — ха, ха, ха!» — и протанцевала вдоль прохода между стульями.
А муж ее невозмутимо напевал: «Ха-ха, ха-ха».
Музыка играет. Мы ждем. Мейвис шепчет мне на ухо, что у нее опять возникла неодолимая потребность посетить туалет. Я отвечаю:
— Подумай, насколько легче тебе было бы сейчас, если бы ты носила депенды.
Когда я это говорю, Макс и Софи уже идут по проходу между рядами стульев.
* * *Вечеринку открывает оркестр, наяривающий «блуп-ятти-блуп», и Софи и Макса заставляют подняться при исполнении еврейской версии торжественного свадебного марша. По замыслу я должна была к ним присоединиться, но так и не сделала этого, чему помешали вовсе не мои трудности с самоидентификацией. Духу у меня хватало, но я не умею отбивать нужный ритм.
Наконец мы проходим к столам. Мне достается место за первым — между Мейвис и Софи. Я знаю всех присутствующих, кроме мужчины, который сидит напротив меня. Он высок и сухощав, у него оливкового оттенка кожа, высокий лоб и большие глаза. Внешность у него довольно привлекательная. Но не этим можно объяснить то, что сейчас происходит со мной. Я не испытывала подобного чувства так давно, что не могу сразу определить, что же это такое. Я даже подумала, уж не страх ли это. У корней волос меня пробирал озноб, в то время как все тело пылало.
Он улыбается мне и говорит:
— Я — Роберт.
— Джейн, — произношу я.
Когда я выхожу из полуобморочного состояния, Мейвис сообщает сидящим рядом с ней за столом, что мои комментарии относительно депендов вызывают у нее желание пописать в трусики. Она говорит, что мне следует включить Тайни Тима в свой тост, и только сейчас я вспоминаю, что от меня тоже ждут тоста.
Я обдумываю нужные слова и в то же время стараюсь не глядеть на Роберта. Я нахожусь в состоянии легкой растерянности и не успеваю собраться с мыслями, когда наступает время идти к микрофону.
— Привет! — говорю я в зал и жду, когда мне в голову придет что-нибудь путное.
Мой взгляд падает на Софи — и выход найден. Я рассказываю, как мы повстречались в Нью-Йорке после окончания колледжа и в течение нескольких лет у нас обеих была вереница дружков, но ни с одним из них мы не были счастливы. Каждый раз мы задавали друг другу вопрос: «И это все, на что мы можем рассчитывать?»
— Потом, — продолжаю я, — у нас был период, когда мы напоминали морских коньков: нам морочили голову, будто бы мы не нуждаемся в особах противоположного пола и должны находить счастье в том, чтобы заниматься карьерой.
И вот наконец Софи встретила Макса. — Тут я принимаю серьезный вид и гляжу на Макса. Я вижу, что у него приятное лицо, и говорю об этом в микрофон. И добавляю: — Макс находит, что Софи мила и добросердечна и что у нее широкая натура. И, даже осознавая себя как незаурядную личность, все же не стремится подавить ее волю… — Я устремляю взгляд в пространство, но тут слышу хохот Софи и заканчиваю: — О таком Максе Софи и мечтать не могла.
Когда я сажусь, поднимается Роберт. Я думала, что он сейчас произнесет тост, но он переходит на нашу сторону стола и просит Мейвис поменяться с ним местами.
Она отвечает «нет» и какое-то время выжидает, прежде чем уступить свой стул.
Роберт садится возле меня и говорит:
— Мне понравилось то, что вы сказали.
Я фиксирую в памяти слово «понравилось», стараясь отнести его к своей персоне в целом.
Роберт рассказывает мне, что знает Макса еще со школы, то есть почти двадцать лет. Я замечаю, как много тут друзей из Оберлина, и спрашиваю, что же связывает их на протяжении всей жизни.
Роберт отвечает:
— Таких друзей у нас больше никогда не будет.
К микрофону один за другим подходят желающие выступить.
Тост следует за тостом, так что нам с Робертом удается поговорить только во время коротких интервалов между ними. Я узнаю, что он — карикатурист, и собираюсь рассказать ему, что работаю в области рекламы, но вместо этого запинаюсь, теряюсь и говорю:
— А я собираюсь открыть собачий музей.
Тост.
— Собачий музей? — переспрашивает он и явно прикидывает, не разыгрываю ли я его. — Для разных пород?
— Наверное, — отвечаю я. — Это будет музей, где собаки смогут наслаждаться жизнью. Там будут сообщающиеся вольеры, а в некоторых будут жить белки, за которыми собаки смогут охотиться. А еще там будет галерея запахов.
Тост.
Он поведал мне, что лишь на днях приехал в Нью-Йорк из Л. А.[23] и, пока не найдет квартиру, будет жить у своей сестры. Я рассказала, что живу в старой квартире Софи, в огромном старом здании, получившем название «Дракония» из-за своих горгулий. Почти каждый жилец знает кого-нибудь из прежних обитателей. Роберт тоже знал там кое-кого, только не мог вспомнить, кого именно.
Тост.
Могу ли я прервать отпуск ради него? Могу и хочу.
Отец Софи встает и подходит к микрофону, чтобы в соответствии со своим привилегированным положением произнести последний тост. Он зачитывает стихи:
Софи покачивает головой. Макс пытается одарить своего тестя улыбкой. Роберт наклоняется ко мне и шепчет:
Макс и Софи обходят столики, беседуют с гостями. И именно в тот момент, когда мы с Робертом можем поговорить, не опасаясь, что нас перебьют, возле нас появляется изящная статуэтка в плиссированном платье.
— Джейн, — говорит Роберт, — это Аполинер.
Мне хочется сказать: «Называйте меня Афродитой», но я вовремя догадываюсь, что он не шутит.
— Садись, пожалуйста, — приглашает он ее, кивнув на стул возле меня. Но она грациозно опускается рядом с ним, словно заполняя подобающую ей нишу и тем самым заставляя его повернуться ко мне спиной. Я начинаю понимать, что я — не единственная бабочка, чьи крылышки трепещут в присутствии его тычинок.
Когда она исчезает, Роберт рассказывает мне, что она сочиняет музыку для кино и даже была выдвинута на «Оскара». Я думаю о своей собственной премии — шуточной награде за худшее из двенадцати изображений мистера Индюка.
— Мне нравится ее тога, — замечаю я.
Мы все говорим и говорим, и наконец Роберт обращается ко всем сидящим за столом, напомнив, что пора подготовить машину для свадебной поездки молодоженов.
Моросит дождь. Роберт извлекает из кустов две большие сумки и ведет нас к машине Макса.
Мейвис рисует на стеклах машины улыбающиеся рожицы.
— Очень смешно, — говорит по-французски ее муж, глядя на эти рисунки.
Роберт накачивает шину.
Когда мы удаляемся со стоянки, он говорит: «Почти уверен, что это его машина».
* * *В доме Софи сообщает, что она стрельнула сигарету, и мы отправляемся во внутренний дворик. Столы и стулья намокли, но нам удается так раскинуть ее платье, что она касается сиденья только трусиками, а ее широкая юбка покрывает не только спинку стула, но и огромное пространство вокруг. Софи напоминает мне лебедя.
Моросит дождь. Роберт извлекает из кустов две большие сумки и ведет нас к машине Макса.
Мейвис рисует на стеклах машины улыбающиеся рожицы.
— Очень смешно, — говорит по-французски ее муж, глядя на эти рисунки.
Роберт накачивает шину.
Когда мы удаляемся со стоянки, он говорит: «Почти уверен, что это его машина».
* * *В доме Софи сообщает, что она стрельнула сигарету, и мы отправляемся во внутренний дворик. Столы и стулья намокли, но нам удается так раскинуть ее платье, что она касается сиденья только трусиками, а ее широкая юбка покрывает не только спинку стула, но и огромное пространство вокруг. Софи напоминает мне лебедя.
Нам так много хочется сказать друг другу, что лучше уж помолчать. Сигарета, наверное, уже в сотый раз переходит от меня к ней и обратно, когда с криком «Вас все ищут!» прибегают маленькие племянник и племянница Софи.
Софи вручает мне сигарету и, поднявшись, произносит: «Проследи за Робертом!» Прежде чем я успеваю спросить зачем, дети утаскивают ее в дом.
Там уже кто-то выкликает: «Незамужние женщины! Девицы!» Большинство друзей Макса и Софи одиноки, и возле лестницы собирается большая толпа. Я вливаюсь в нее, впервые приняв участие в брачной церемонии в таком качестве. Софи появляется на верхней ступеньке. При виде меня она делает большие глаза, бросает мне букет, и я ловлю его.
Затем — поцелуи, рассыпание риса, и молодожены на две недели мчатся в Италию.
* * *Мне пора уходить и надо бы попрощаться с Робертом, но он как раз занят разговором с Аполинер. Я ловлю его взгляд, машу ему рукой. Он извиняется и подходит ко мне.
— Вы покидаете нас? — спрашивает он.
И провожает меня до дверей, а затем — по тропе к парковке. В эту минуту дождь прекращается, хоть небо все еще в тучах и с деревьев падают капли.
— Вот моя машина, — говорю я, показывая на драндулет-доходягу с таким количеством царапин и вмятин, словно он побывал во множестве сражений.
Роберт стоит у правой дверцы и явно чего-то ждет, поэтому я говорю:
— Я бы пригласила вас, но у меня в машине ужасный бардак.
Передние сиденья покрыты старыми мокрыми полотенцами, потому что брезентовый верх протекает, а пол усыпан обертками от расфасованных закусок после доброй дюжины дальних поездок.
Я сообщила ему, что мусор и тряпье отпугивают воров, ну а если и отбросы их не остановят, то это сделает запах шерсти мокрого пуделя.
— У вас есть пудель? — спрашивает он.
— Да, — говорю я. — Вернее, пуделиха. Изабель.
Оказывается, в детстве у него были пудели и он очень любит эту породу. Кажется, я нашла единственного в мире человека, который любит пуделей.
Роберт сообщает, что у него живет кошка.
— Кошка? — переспросила я. — Это зачем же?
— Я люблю ее, — сказал он. — Она ужасная домоседка.
И тут хлынул ливень. Сначала я подумала, что капает с деревьев, но это был самый настоящий дождь — стена воды. Роберт натянул себе на голову пиджак, подбежал ко мне, поцеловал в щеку и стремглав ринулся в особняк — скорее всего, под распростертые крылья Аполинер.
Я уселась на мокрые тряпки и постаралась сама не чувствовать себя мокрой тряпкой.
Потом Роберт постучал в окошко. Я опустила стекло. Он спросил: «Можно вам позвонить?» Я ответила: «Конечно», да так быстро, что мой голос перекрыл конец его фразы: «…насчет Драконий».
— Конечно, — сказал я снова, притворяясь, будто говорю это в первый раз. — Моя фамилия есть в телефонной книге. Розеналь.
— Розе н'Аль, Розе н'Аль, Розе н'Аль, — проговорил он быстро и исчез.
* * *В воскресенье Роберт не позвонил.
В понедельник я позвонила с работы домой, чтобы прослушать автоответчик. Набирая номер, я была в приподнятом настроении, но упала духом, когда услышала механический голос: «Новых сообщений нет». Немного спустя я еще раз набрала свой номер.
Позвонила Донна, чтобы расспросить о свадьбе, и я рассказала ей про Роберта. Мне было приятно произносить его имя, как будто при этом он появляется сам. Потом я добавила: «Но он не позвонил».
Донна спросила:
— А почему бы тебе самой ему не позвонить?
Я промолчала.
Моя верная подруга сказала:
— Должно быть, твое чувство не настолько сильное, если он не чувствует подобного по отношению к тебе.
Я спросила:
— А какие чувства у тебя к Джереми Айренсу[24]?
* * *Вернувшись домой, я увидела мигающий красный огонек автоответчика. Тихий и застенчивый голос Роберта сообщил, что он уже выехал и позвонит с дороги.
Я отбарабанила новое послание и стала рассматривать мордашку Изабель.
— О чем ты думаешь? — спросила я и прочла в ее взгляде: «Кажется, настало время для моей прогулки».
Мы обошли весь квартал и, вернувшись к дому, столкнулись нос к носу с собакой, которую никогда раньше не встречали. Это был красивый веймаранер. Изабель направилась прямо к нему и лизнула его в нос. Веймаранер отпрянул назад.
— Немного капризен, — пояснил его хозяин, увлекаемый в ту сторону, куда тянул его герр Красавчик.
— Я просто глазам своим не поверила, когда ты вот так просто подошла и поцеловала его, — сказала я Изабель, — даже не обнюхав сначала его зад.
Я приготовила салат и принялась было за чтение Эдит Уортон, но в ожидании телефонного звонка никак не могла сосредоточиться.
Потом испуганно подумала: «А вдруг он уже звонил?» В этом случае я попаду в несуразную ситуацию: единственные отношения, которые я не разрушила сразу, начнут оказывать разрушительное воздействие на меня.
Я машинально надела шлем, села на велосипед и покатила в магазин Барнса и Нобеля, что в нескольких кварталах от меня, решив почему-то, что мне удастся купить там еще один роман Эдит Уортон.
Но в отделе беллетристики ее книг не оказалось. Зато на одной из полок я обнаружила раздел «Помоги себе» и задумалась. Будь я способна помочь самой себе, меня бы здесь не было.
Тут лежали стопки книг «Как познакомиться с идеальным мужчиной и сочетаться с ним браком» — той самой ужасной книги, о которой рассказывала мне Донна. Ужасной потому, что содержащиеся в ней советы срабатывали. Преисполнившись благоговения, я купила эту книгу.
* * *Фотографий писательниц в книге — их звали Фейт Курцабрамович и Бони Мерил — не было, но, перелистнув несколько страниц, я увидела их абсолютно четко: Фейт — сдержанная сухощавая блондинка, Бони — девушка-подросток, хохотушка с ямочками на щеках. Я знала их всю свою жизнь: это они на уроках физкультуры, во время игры в волейбол, хлопали в ладоши и кричали: «Смелее в бой! В игре красивой мы никем не победимы!» Бони была моим тайным ангелом-хранителем в колледже. В служебных делах, когда я посмеивалась над своим навязчивым страхом при приеме на работу, Фейт была единственной, кто сказал: «Просто старайся делать то, что в твоих силах».
Теперь я обращаюсь к ним за ценным руководством.
Они обещают, что, следуя их советам, я выйду замуж за мужчину моей мечты, и я немедленно принимаюсь за чтение.
Решающей предпосылкой здесь является утверждение, что мужчины по природе своей — хищники и чем труднее охота, тем больше они ценят добычу. Иными словами, самое последнее дело — похлопать охотника по плечу и попросить его выстрелить в вас.
С одной стороны, я должна была бы высмеять эту книгу, потому что мне ничего не стоило нарушить содержавшиеся там правила — «клятвы», как они их называют, — но, с другой стороны, должна испытать облегчение, ибо в отношении Роберта ни одна из клятв еще не была нарушена.
Я прочитала книгу от корки до корки и наткнулась на предупреждение: НЕ БУДЬ СМЕШНОЙ!
Я подумала: не будь смешной?
«Правильно, — услыхала я негромкий бесстрастный голос Фейт. — Быть смешной — значит не быть сексуальной».
«Но я привлекательна для смешных мужчин», — возразила я.
На что Бонн ответила: «Мы не говорим, для кого ты привлекательна, глупышка! Встречайся с клоунами и комедиантами, если тебе этого хочется. Хохочи до упаду! Но сама ни в коем случае не откалывай шуток!»
«Мужчинам нравится женственность, — изрекла Фейт, закидывая ногу на ногу. — Юмор не женственен».
«Вспомни о Розанне[25]», — сказала Бонн.
«Или о тех жирных девицах с толстыми коленками из группы „Хи-Хо“[26], — добавила Фейт сухим голосом.
«А как же Мэрилин Монро? — спросила я. — Она была великой комической актрисой».
«Возможно, дело в том, что ее именем назвали ряд предметов женского туалета», — сказала Фейт.
Но я продолжала гнуть свое: «Я нравлюсь Роберту потому, что я забавная».
«Ты не знаешь, почему ты ему нравишься», — проронила Фейт.
Бонн промолвила: «В этом прикиде ты выглядишь потрясающе!»
Я ненавижу эту книгу и не желаю ей верить. Стараюсь представить себе, что я вообще знаю о мужчинах. Но единственное, что приходит на ум, — это текущий статистический отчет, гласящий, что «девяносто девять процентов мужчин предаются фантазиям о сексе с двумя женщинами сразу».