Я ушла с обеда встревоженная и подавленная. Мне было больно видеть, как расстроена моя дорогая Нэнси. Я пошла пожелать ей спокойной ночи и снова выслушала рассказ о том, как ужасно страдала Мэри, какой жестокой была Инквизиция и как она, Нэнси, ненавидела Сисси Браун.
Я провела с ней около часа, и вдруг погас свет. На мое предложение переночевать у меня в номере Нэнси ответила отказом.
— Я не боюсь привидений, Маргарет. И не испугаюсь, если Мэри ночью придет сюда, в спальню.
Я уезжала рано утром на следующий день, поэтому попрощалась с Нэнси, расцеловав ее и пообещав позвонить, как только вернусь в Нью-Йорк.
Если Нэнси не боялась привидений, то я и подавно, и все же, проходя мимо церкви по пути к себе, в гостевой корпус, я невольно содрогнулась. Смутный силуэт церкви, темные школьные здания, длинные тени, отбрасываемые старинными уличными фонарями на газон и тропинку, ведущую к старой Коптильне, шелест ветерка в ветвях гигантских, обрамляющих газон вязов — все это вместе взятое, как говорили в старину, повергло меня в дрожь.
Однако еще больший страх я испытала, войдя в свой номер. Я отчетливо слышала, как кто-то ходит у меня в спальне, а потом этот кто-то выключил там свет и появился в проеме двери, ведущей в холл.
— Добрый вечер, миссис Барлоу.
Я сразу же узнала ее, хотя мы не виделись с тех пор, как я покинула «Брайдз Холл». Те же худые плечи, те же некрасивые, грубые руки, впалая грудь, редкие волосы, — изрядно поседевшие, гладко зачесанные назад и затянутые тугим узлом на жилистой шее, все тот же унылый, враждебный взгляд, тонкие, плотно сжатые, без намека на женственность, губы. Это была Гертруда Эйбрамз, кастелянша. Я выдавила из себя любезную улыбку и бодро воскликнула:
— Гертруда, рада вас видеть! Как поживаете?
Она не ответила на мое приветствие, по-видимому, уловив в нем фальшивые нотки. Ее лицо оставалось, как всегда, неприязненным.
— Я пришла проверить, не упустила ли горничная чего из вида, — сказала она холодным тоном.
Я заверила ее, что номер в идеальном порядке. И в самом деле, постель была разобрана, ночная рубашка вынута из моего чемодана и аккуратно разложена на кровати, а дорожный швейцарский будильник поставлен на ночной столик. Мне вдруг пришло в голову, что она находилась здесь по какой-то другой причине, но по какой именно — я не могла себе представить.
И на этот раз ее ответ прозвучал сухо и не слишком любезно:
— Очень хорошо, мадам. Тогда — спокойной ночи.
Я пошла проводить ее до дверей. Я не могла избавиться от ощущения неловкости и предприняла последнюю попытку разрядить ситуацию, сказав:
— Гертруда, Нэнси говорит, вы были близки с бедняжкой Мэри. Я потрясена случившимся. Должно быть, вы очень переживаете.
Она обернулась и, глядя на меня в упор, выпалила:
— Нет, я была с ней не ближе, чем со всеми остальными ученицами. Не знаю, откуда Нэнси это взяла.
Я постояла в дверях, пока она не исчезла в темноте, а вернувшись в номер, первым делом опустила жалюзи и плотно задернула шторы на окнах, обращенных в сторону леса, скрытого за сплошной непроницаемой черной стеной ночного мрака, потом разделась и пошла в ванную.
Стоя под душем и смывая нежную, ароматную пену дорогого французского мыла, которое было приготовлено для меня в ванной, я пыталась отвлечься от мыслей, связанных с «Брайдз Холлом», и переключиться на планерные состязания, в которых мне предстояло участвовать в субботу. Но события последних дней снова и снова проносились у меня в голове, а позже, уже лежа в постели с выключенным светом, я погрузилась в воспоминания о годах моего собственного ученичества, которые всю жизнь пыталась вытравить из памяти. Потом я уснула, не преминув мысленно отчитать дочь за то, что она настояла на своем и определила Нэнси в «Брайдз Холл». Я с нетерпением ждала утра, когда смогу уехать отсюда.
Глава 6
Однако убежать от себя, как оказалось, нельзя. Даже озирая с высоты семнадцати тысяч футов живописные просторы сельских районов Виргинии, расстилающееся до самых голубых гор лоскутное одеяло из зеленых и коричневых квадратов полей, я мыслями и душой оставалась в своей alma mater. За звуками моего собственного размеренного дыхания, резонируемого кислородной маской, которую я надела, достигнув высоты в двенадцать тысяч футов, мне слышался приглушенный гул сотен девичьих голосов в столовой, азартные восклицания на спортивной площадке и взволнованные слова Нэнси: «Маргарет, никакого несчастного случая не было. Мэри покончила с собой. Это знают все».
У меня был одноместный планер из стекловолокна, немецкого производства, весом чуть меньше двухсот двадцати килограммов, с размахом крыльев около пятнадцати метров. Красивая надежная малогабаритная машина, хотя кабина казалась тесной из-за громоздкого наспинного парашюта, и в ней было душно, как в теплице под палящими лучами солнца.
Суть состязания заключалась в том, чтобы суметь подняться на максимальную высоту в течение двух часов с момента старта. Стартовое время каждого пилота определялось путем жеребьевки. В состязаниях планеристов IV класса участвовало четырнадцать человек, и мы стартовали с интервалом в десять минут. Поскольку состязания начались в одиннадцать часов утра, а мне достался седьмой номер, я стартовала ровно в полдень. Это было самое благоприятное время для старта, поскольку именно в полдень, под воздействием солнечного тепла, над поверхностью земли активно формируются восходящие потоки воздуха. Планерист, подобно парящей в свободном полете птице, «нащупывает» такой восходящий поток и, «оседлав» его, легко взмывает вверх.
Когда я отцепила буксировочный трос и мой планер перешел в свободное скольжение на высоте пятисот футов от земли, я ощутила блаженную тишину, и только слабый ветерок шелестел у меня за спиной. Мне посчастливилось почти сразу же поймать мощный восходящий поток диаметром в несколько сот ярдов, который успел вознести мой планер почти на три тысячи футов, прежде чем рассеялся. Затем мне попался еще один восходящий поток, поднявший меня уже на девять тысяч футов. Некоторое время мой планер свободно парил в воздухе, пока не попал в третий восходящий поток, хотя и не столь мощный, как второй, но тем не менее сумевший в медленном спиралевидном вращении поднять мой планер почти на двенадцать тысяч футов.
Это был прекрасный — лучше не бывает — день для планеризма, но моя неспособность сосредоточиться не позволила мне выйти в победители, и даже несколько сделанных мною фотографий оказались неудачными. Я упустила один поистине гигантский восходящий поток диаметром никак не менее пятисот ярдов, который, несомненно, вознес бы меня на двадцать одну тысячу футов и даже выше. Именно такой высоты сумела достигнуть очаровательная моложавая вьетнамка, прежде занимавшаяся гребным спортом. В студенческие годы, в Нью-Йорке, мы обе были заядлыми спортсменками, и время от времени отправлялись в путешествие на воздушном шаре. Последний раз мы «плавали» над Скалистыми горами в Канаде.
На этот раз мы с победительницей получили такое удовольствие от состязаний, что условились встретиться в следующее воскресенье и провести новые, уже неофициальные, состязания. У меня к тому же будет повод снова навестить Нэнси.
Я переночевала в Вашингтоне, отобедав вечером с давними друзьями. Проснулась я сравнительно рано в отличном настроении, поскольку мне удалось избавиться от мыслей и о «Брайдз Холле», и о Мэри Хьюз.
Но мне не суждено было продлить это состояние души. Не успела я подойти к стойке, чтобы оплатить гостиничный счет, как сидевший в холле человек поднялся из кресла и направился ко мне.
— Доброе утро, миссис Барлоу.
Я повернулась и увидела мужчину, смутно напоминавшего незнакомца, которого я встретила в день моего приезда в «Брайдз Холл», — он тогда стоял в дверях церкви и улыбался мне. Я была застигнута врасплох и буквально опешила от удивления. Но это и в самом деле оказался он: те же глаза, та же копна непокорных темных волос, та же стройная фигура и та же кошачья грация. Только сейчас на нем были великолепно сшитый темный костюм, белая рубашка и строгий галстук. На вид ему можно было дать лет сорок пять.
Он улыбнулся так же, как тогда в «Брайдз Холле», и представился:
— Лейтенант Майкл Доминик, Отдел по расследованию убийств полиции штата Мэриленд.
А потом достал из кармана бумажник и предъявил мне свое личное удостоверение с фотографией и данными, касающимися его владельца, а также значок полиции штата, приколотый на внутренней стороне лацкана.
— Приношу глубочайшие извинения, миссис Барлоу, за беспокойство, причиняемое в такой прекрасный день и к тому же в столь ранний час. Не согласитесь ли выпить со мной чашечку кофе?
Я обрела наконец дар речи и задала, как мне теперь кажется, дурацкий вопрос:
А потом достал из кармана бумажник и предъявил мне свое личное удостоверение с фотографией и данными, касающимися его владельца, а также значок полиции штата, приколотый на внутренней стороне лацкана.
— Приношу глубочайшие извинения, миссис Барлоу, за беспокойство, причиняемое в такой прекрасный день и к тому же в столь ранний час. Не согласитесь ли выпить со мной чашечку кофе?
Я обрела наконец дар речи и задала, как мне теперь кажется, дурацкий вопрос:
— Это официальное приглашение?
Улыбка исчезла с его лица.
— К сожалению, да. Я хотел бы побеседовать с вами по поводу Мэри Хьюз.
Едва он произнес имя девочки, как я подумала: «О Боже, этот человек — офицер полиции, значит, Нэнси права».
— Вы имеете в виду несчастный случай? — спросила я и выжидающе уставилась на него. Догадывалась ли я, что услышу нечто более страшное? Видимо, да. Вероятно, я прочитала что-то в его глазах, потому что вдруг почувствовала стеснение в груди. Это был страх.
— Несчастный случай, да. Так было заявлено о случившемся. Боюсь, однако, что на самом деле все обстоит гораздо серьезнее.
Теперь я знала, — если угодно, можете считать это интуицией, — но я и в самом деле знала. И старалась изо всех сил не обнаружить своего знания, поэтому спросила для отвода глаз:
— Думаете, это самоубийство?
— Нет, — спокойно возразил он. Теперь он уже не улыбался, и глаза его выражали суровую решимость. — Нет, мы считаем, что это не самоубийство. И не несчастный случай. У нас есть достаточно оснований утверждать, что в данном случае речь идет об убийстве.
Ну вот, так оно и есть. Я не помню, что происходило в последующие несколько минут, помню только вертевшиеся на языке вопросы: откуда ему известно, кто я? Как он разыскал меня здесь? Зачем я ему понадобилась? Но я не успела задать все эти вопросы и тем более выслушать и осмыслить ответы на них, потому что мои мысли пошли уже по иному руслу. Когда Майкл Доминик сделал заказ и отпустил официанта, я спросила, на чем основывается заключение полиции.
— На медицинской экспертизе. С балкона ее сбросили уже мертвой.
— О Боже! — воскликнула я. — И сколько же времени прошло до того, как ее сбросили с балкона?
— Минута. Возможно, даже меньше. Ее удушили колокольной веревкой. Затянули петлю у нее на шее, а потом столкнули с балкона вниз, — сказал он и, должно быть увидев, какое впечатление произвели на меня его слова, виновато добавил: — Простите, но мы абсолютно уверены в этом. Все было именно так.
Наконец я взяла себя в руки.
— Вы, конечно, сообщили об этом Эллен Морни?
— Разумеется. Вчера, после заключения патологоанатома, мы окончательно утвердились в своем мнении и сразу же довели его до сведения мисс Морни и мисс Карр.
— Как они намерены поступить? Закрыть школу? Они известили воспитанниц о заключении полиции?
— Ну, они не намерены делать ни того, ни другого. — Он криво усмехнулся. — Но поскольку мы будем продолжать расследование, я не сомневаюсь, что скоро девочки сами все поймут. Что же касается Морни и Карр, то они заявили о своем твердом решении продолжать занятия как обычно, стало быть, школа не закрывается. Морни собирается обсудить этот вопрос с попечителями и уверена, что сумеет заручиться их согласием. Это поможет разрядить обстановку. Я склонен считать избранную ею тактику правильной.
— Вы думаете, воспитанницам «Брайдз Холла» никакая опасность не грозит?
— В данный момент — нет.
По твердому убеждению полиции, сказал он, убийство совершил отнюдь не пришлый маньяк. Любой незнакомец, проникший на территорию школы, был бы немедленно обнаружен Кертиссом или кем-нибудь еще из его команды. Кроме того, аутопсия не зафиксировала каких-либо следов сексуального или физического насилия, что было бы неизбежно в этом случае. Трудно также предположить, пояснил он, что Мэри могла застать в церкви грабителей, потому что красть там попросту нечего. Равно как и у нее самой. Столь же маловероятно, считал он, что Мэри могла стать свидетельницей чего-то такого, чему не место в церкви. Он был убежден, что убийство совершено преднамеренно и кем-то из своих.
Доводы лейтенанта показались мне убедительными, но когда, оправившись от шока, я обрела способность мыслить логически, я встревожилась не на шутку. Коль скоро Нэнси дружила с Мэри, она чисто случайно может знать нечто такое, что способно обернуться уликой против гипотетического убийцы. И я поделилась с ним своими опасениями, сказав:
— Моя внучка была, пожалуй, единственной подругой Мэри.
— Нам это известно. Но я не думаю, что вашей внучке грозит какая-либо опасность. К тому же мы тщательно ее охраняем. На территории кампуса находятся мои люди в гражданской одежде, они постоянно держат ее в поле зрения. Вы хотели бы забрать ее домой?
— Не знаю, — сказала я. И это была правда. Я и впрямь не знала, как в данной ситуации следует поступить. Нэнси, конечно же, ужасно огорчится, если окажется единственной, кого заберут из школы домой. Кроме того, находясь дома, она все равно не сможет абстрагироваться от случившегося и, пока не завершится следствие, будет думать, что, возможно, ей тоже грозила опасность.
— Ну, а как считают ее родители? — спросил он.
— По-видимому, они будут полагаться на мое мнение, — сказала я и наконец задала интересующие меня вопросы, а именно: зачем я понадобилась ему и каким образом он смог меня отыскать.
— В школе я узнал, куда вы направились. — В его голосе сквозило недовольство. Он явно не привык отчитываться в своих действиях. — О планерных соревнованиях много писали газеты. Полиция во Франт-Рояле разыскала кого-то, кто слышал о вашем намерении заехать в Вашингтон. Мы обзвонили все здешние отели, вот и все.
— Но зачем? — не унималась я.
Он снова улыбнулся, как бы извиняясь за свою докучливость.
— Это еще не все, — сказал он. — Когда я узнал, что в четверг в «Брайдз Холл» приезжает некая миссис Барлоу, которая, — если верить тому, что рассказывала ее внучка своим подругам, — участвовала в расследовании серии убийств на острове Марты, я связался с тамошней полицией и навел необходимые справки. Мне сообщили, что вы им очень помогли.
На меня нахлынули воспоминания о том кошмарном лете. Я готова была убить Нэнси — значит, она все-таки нарушила данное мне обещание и рассказала подругам о происшествии на острове Марты. Я предприняла тогда свое собственное любительское расследование и, как оказалось, помогла полиции в раскрытии чудовищного преступления. Но мне хотелось вытравить эту историю из своей памяти навсегда.
Должно быть, обуревавшие меня чувства лейтенант Доминик прочел на моем лице, потому что извиняющимся тоном добавил:
— Они также рассказали мне, какими чудовищными по своей жестокости были эти убийства. Простите, если я коснулся болезненной для вас темы.
— Да, тема для меня действительно болезненная, — сказала я, — а теперь, лейтенант, пожалуйста, переходите к делу. Чего вы от меня хотите? Информации, касающейся школы? Боюсь, что не смогу быть вам полезной. После окончания школы я фактически не поддерживала с ней никаких связей. И находясь там накануне вечером, я не видела и не слышала ровным счетом ничего, что могло бы представить для вас интерес.
— Вы правы, — согласился он. — Но у вас, безусловно, возникла бы некоторая ясность в отношении случившегося, если бы вы задержались в школе на недельку или дней на десять.
Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что сразу же угадала дальнейший ход событий. Первым моим побуждением было немедленно бежать прочь. Лейтенант Доминик — обаятельный мужчина приятной наружности, но он еще и полицейский офицер, а я зареклась никогда в будущем не иметь дело с полицейскими, расследующими то или иное преступление, и тем более убийство. Я подхватила свою сумку и поднялась с места.
— Простите, лейтенант, об этом просто не может быть речи.
— Пожалуйста, миссис Барлоу, сядьте.
— Нет, лейтенант. Я приезжала навестить Нэнси. И навестила. Сейчас я возвращаюсь домой.
— Ну что ж. Поступайте, как считаете нужным. Я не вправе оказывать на вас давление. Но я думаю, что вы должны остаться ради Нэнси.
— Что вы имеете в виду? Вы же сказали, что ей гарантируется надежная охрана.
— Лучшей и единственно реальной гарантией безопасности для Нэнси, равно как и для всех остальных воспитанниц школы служит выявление человека, убившего Мэри. И вы могли бы в этом оказать нам неоценимую помощь.
Он жестом указал на мой пустующий стул.
— Миссис Барлоу, я прекрасно понимаю ваши чувства и все-таки… ну, пожалуйста.
Мало-помалу я сдалась и села.
Он подался всем корпусом вперед и, пристально глядя мне в глаза, сказал: «Спасибо», — потом сразу же перешел к делу:
— Мы буквально сбились с ног, но если быть абсолютно откровенным, то надо признать, что на сегодняшний день нам известно лишь одно: совершено убийство. У нас нет ни единого свидетельства, ни единой зацепки, способных помочь в установлении личности преступника. А по опыту я знаю, что практически у всех, на кого может пасть подозрение, найдется алиби. Ну, а чтобы проверить, у кого алиби действительное, а у кого — ложное, потребуется немало труда и времени. О выявлении же мотива преступления и говорить не приходится. К тому же в данном случае мы имеем дело с закрытым учебным заведением, с замкнутым и весьма специфическим миром, в котором обитает примерно четыреста человек, и почти все — особы женского пола.