Конечно, в полиции собиралась не только вся сволота, была и приличная публика. Но в массе они все выглядели, как большие негодяи. Трусливые жадные и жестокие. Почти вся их орава была рабоче-крестьянского происхождения, малограмотные и крепко верующие в бога. На груди под рубашкой они носили символ своей веры, крестик на шнурочке. А дома в переднем углу убогой избы вывешивали икону с ликом господа бога, лицом, похожего на еврея. Думается, не все они были верующими, были среди них бывшие комсомольцы и даже партийцы. Одной рукой перевертыши жгли дома, грабили мирное население, а сопротивляющихся прибивали. Другой рукой тут же молились господу богу, чтобы он простил им прегрешения тяжкие. Говорят, что бытие определяет сознание. Наверное, и в самом деле так. Бытие полицаям определило их сознание. В нашей стране люди жили не все одинаково, потому и сознание у людей получилось разное. При советах в нас воспитывали любовь к родине, трудолюбие, порядочность в отношениях с людьми. Уважение к ближнему и старшему. Да и сама мораль строителя коммунизма мало чем отличалась от десяти Моисеевых заповедей христианства. Их можно было с успехом проповедовать верующим в церкви. Малограмотные русские христиане мало чего знают о своем боге. На слух же, кодекс морали строителя коммунизма в церкви вполне бы сошел за христианские заповеди пророка Моисея. Но в нашем воспитании чего-то было не учтено. Потому не все одинаково воспринимали правильные человеколюбивые коммунистические идеи. В них говорилось, что человек человеку друг, брат и товарищ в противовес общепринятому 'человек человеку волк'. Если сегодня считают, что коммунистическая мораль есть заблуждение, так как она противоестественна природе вещей, то христианские догмы есть не что иное, как сплошной вымысел и веками отредактированный пересказ сказок древних народов. Религия есть ложь, фальшь и всяческое заблуждение. Это традиция догм фальшивых чудес, которые религия обещает на том свете. Хотя всем известно, что того света не существует, и все же многие молятся и просятся в рай. Почему же люди охотно верят сказкам про загробную жизнь и не очень верят в хорошие идеи коммунизма? Ведь коммунисты обещают блага на земле при жизни, а не после смерти. Наверное потому, что проповеди коммунизма были доверены таким же малограмотным серпастым и молоткастым пастырям, как и сами слушатели. Мало кто поверит словам проповедника, если заранее известно, что он есть сын беспросыпного пьяницы и бездельника. Да еще и сам-то не отличался хорошими качествами.
Жизнь при советах была лучше, чем до революции. Можно было поразмыслить о житье-бытье человеческом, сделать свои соответствующие умозаключения. Они были сделаны. Только прямо противоположные и путаные. Может быть, в настоящей жизни так должно и быть? Ибо есть события, о которых судить вблизи бывает трудно. Нужно немного подождать и смотреть на них на расстоянии, когда они смотрятся в единстве с другими факторами и бывают более понятны. В событиях существуют причины и следствия. По-видимому, всем нашим следствиям предшествовало множество разных отрицательных причин нашего неблагополучного бытия общества. А их было много. Это вся история российского народа, угнетаемого столетиями всеми, кто был сильнее. Триста лет татаро-монгольского ига, потом триста лет собственных угнетателей в лице Романовской династии. В заключение, семьдесят лет советского колхозно-крепостного государственного бесправия. Все это отложило определенный отпечаток в характере россиянина. Выработало свой стиль поведения вроде того, зачем заботиться о завтра, ты еще доживи до него, до завтра. Если говорить конкретно о том зле, которое сотворило русского человека, так это его бесправие. Русского крепостного мужика барин свободно мог продать за деньги на базаре, выменять на животное или безнаказанно убить. Так, в старину, во времена крепостного права, барин или помещик что ли, выменял моего прадеда на собаку. Прадед был широк в плечах, обладал большой силой и ходил вразвалочку. Фамилии у него не было, а внешний вид и походку его в деревне прозвали словом 'Тефан' Так и по сей день в разных концах России живут его потомки с фамилией Тефановы.
В деревне Пургасово, Рязанской области, половина деревни носит фамилию Узбяковых, или же Узбековы, если на новый лад. Фамилия одна, но не все они родственники. Чтобы различить, кто с кем состоит в родстве, следует добавить: мы из тефонят. Тогда сразу все станет на свое место и в родословную будет внесена ясность. Сегодня с фамилией Тефановы живут, если еще не умерли, многие довольно приличные люди. Моя двоюродная сестра Таня в Казани была геологом, она принимала участие в поисках нефти в Татарии и Башкирии. Написала книги. Считается человеком заслуженным. Другой двоюродный брат был доцентом в казанском финансово-экономическом институте. Это Илья. А его сын, Володя Тефанов, имеет ученую степень химика и преподает в институте в Рязани. И еще много тефонят по российской земле вышли в людей приличных и приносят пользу России Матушке. Тефонята под фамилией Узбековы тоже многие стоят в ряду людей передовых и уважаемых. Борис Агишев, мой двоюродный брат, имел ученую степень, был доцент Военно-воздушной Академии им. Жуковского в Москве. Готовил космонавтов. Умер от белокровия. Сегодняшнее поколение Тефановых-Узбековых вышло из беднейшей среды, в прошлом крепостных крестьян. Все, чего они смогли достигнуть сегодня, все было сделано своим трудом. А еще, может быть, было немного везения и удачи.
Но все это отступление от основного рассуждения. Речь шла о полицаях. Народишко этот был никудышный. Наверное, ни у кого из них не было ни чести, ни совести, ни человеческого достоинства. На этот счет у них было свое понятие. Считалось за мужское достоинство выпить много самогона и не опьянеть, позабористей выругаться матом. Развязность, леность, неаккуратность, непредсказуемость поведения. Недаром существует выражение 'загадочная русская душа'. Но откуда ей быть предсказуемой, если на протяжении почти всей русской истории русский человек не был уверен в завтрашнем дне. Как бы ни планировал простой русский человек свои дела, завтра власть сильного сделает все иначе, по-своему, не считаясь ни с временем, ни с трудом, ни с расходами крестьянина. Потому, был ли какой смысл серьезного отношения к делу? Было лучше побыстрей, да подешевле. Как-нибудь, авось да обойдется. Где уж тут говорить о душе предсказуемой и не загадочной. Вся жизнь крестьянина, все его будущее, было сплошь загадкой, зависящей от помещика или своего барина. Все это было прошлым моего народа, проявляющееся в сегодняшнем человеке. Многие россияне таковы и сегодня.
В казаках служили люди разных национальностей, разного образования и социального положения. Потому истинное настроение казака было трудно угадать. Многие остро высказывались против евреев и коммунистов. Было ли это свое собственное, антисемитское настроение, или же дань моде, я не понял. Тогда быть евреем было опасно. Однажды, на конюшне, я поспорил с казаком. Спор был пустяковый, но казаку уж очень хотелось, чтобы было по его. Он многозначительно прищурил глаза и, в упор, изучающее стал разглядывать меня. Потом громко, так, чтобы всем было слышно, торжествующе изрек:
- Да он же жид! Братцы, глядите, я жида поймал! А ну, снимай штаны!
Кто знает, чем бы закончился спор, если бы не вмешались другие. В те времена все евреи уничтожались. Однажды мне пришлось познакомиться с юношей лет семнадцати. В Городке он был пришлым и считался цыганом, отбившимся от своего табора. Это был красивый юноша, брюнет, с вьющимися волосами, хорошо плясал и пел цыганские песни. Вернее будет, если скажу, что пел он русские цыганские романсы, которые я до войны слушал по радио или патефону. По разговору чувствовалось, что юноша был из культурной городской семьи и бродячие цыгане такими не бывают. Меня он спросил, кто я есть на самом деле, из какого города и кто мои родители. Он заметил, что я не похож на местных жителей, да еще с немцами разговариваю по-немецки. Сегодня у многих сложные судьбы, но жить приходится. Тогда я подумал, что если он не цыган, а еврей, то какие душевные переживания и страх ему приходится переживать каждый прожитый день. Сколько нужно мужества, ловкости и изворотливости, чтобы выжить в звериной стае обычных людей. Причем в стае, которая натренирована для охоты на таких людей, как он. Страх смерти и желание жить придавали юноше силы. Позже стало известно, что он действительно был еврей, и его расстреляли. Мне было жалко его, стыдно за людей и страшно. Такова еврейская судьба. Ее кровавый след тянется уже две тысячи лет. А виноваты они в том, что верующие христиане уверяют, будто бы первобытные иудеи распяли Иисуса Христа, еврея, на которого они молятся, почитая за своего бога.
Все население, жившее на оккупированной территории, жило в страхе и неуверенности в завтрашнем дне. Одни боялись немцев, другие советских. Мирное гражданское население как бы разделилось на два противоположных лагеря. Большинство считало себя советскими. Меньшая часть была за немцев. Одни высказывались против колхозов и ругали НКВД. У каждого были свои доводы и свои правильные объяснения. А еще была категория людей, которые вообще были ни за кого. Они были сами за себя и хотели они только одного - мира. Все жили рядом и, чтобы выжить, каждый что-то делал в своих интересах. Одни, чтобы защитить родину от немцев, ушли в партизаны. Другие, не любя советы, ушли служить немцам. В своих поступках люди руководствовались не только политикой. У живых людей бывает много других разных причин, чтобы поступать по-своему.
Все население, жившее на оккупированной территории, жило в страхе и неуверенности в завтрашнем дне. Одни боялись немцев, другие советских. Мирное гражданское население как бы разделилось на два противоположных лагеря. Большинство считало себя советскими. Меньшая часть была за немцев. Одни высказывались против колхозов и ругали НКВД. У каждого были свои доводы и свои правильные объяснения. А еще была категория людей, которые вообще были ни за кого. Они были сами за себя и хотели они только одного - мира. Все жили рядом и, чтобы выжить, каждый что-то делал в своих интересах. Одни, чтобы защитить родину от немцев, ушли в партизаны. Другие, не любя советы, ушли служить немцам. В своих поступках люди руководствовались не только политикой. У живых людей бывает много других разных причин, чтобы поступать по-своему.
Многие молодые парни уходили в партизаны или к немцам без всякой симпатии или ненависти к тому или другому. Просто из-за влечения молодости, жажды приключений, чтобы потом себя считать человеком бывалым. Им было безразлично, за кого воевать, лишь бы повоевать. Среди молодых парней такое тоже встречалось. Начитавшись книг и наслушавшись рассказов про войну, у ребят появлялось желание познакомиться с войной поближе. Потрогать ее еще и руками. Если выбор сделан шутя, приключения ради, то воевать приходилось по-настоящему, расплачиваясь своей жизнью. Даже если не убьют и не искалечат в боях, то характеристика, как человека бывалого, будет обеспечена на всю оставшуюся жизнь. Будет она плохая или хорошая, определят дальнейшие житейские хитросплетения. Она может оказывать влияние на ход всей последующей жизни человека. И все же, как бы ни было потом, выбор сегодняшнего дня молодежь делает без особого интереса к завтрашнему дню. Да и предугадать завтрашний день может не каждый, в сумятице разноречивых событий, в которых множество неясностей и противоречивостей, сделать правильный выбор не всегда легко даже человеку, умудренному житейским опытом.
Наверное, потому интересы сегодняшнего дня часто берут верх. В голове человека всегда бывает много неясностей, вызывающих сомнения, колебания. И, если человек живет своей обычной, размеренной жизнью, не всегда задумываясь над своими действиями, то это еще не значит, что жизнь так проста. Если чуть поразмыслить, то легко прийти к мысли, что жизнь есть творчество, где каждый свой шаг приходится осмысливать, предугадывать и рассчитывать, после чего снова появится новая ситуация, как бы продолжение первой, где опять нужно новое осмысление и творчество в новой ситуации. Впереди всегда ждет много неясного. Так уж устроена жизнь. И все же многие угадывают правильно. Если не вникать в причинность поступка, следствие, со стороны может показаться необъяснимым.
Когда меня в Михайловке задержали и посадили в амбар к казакам, то вместе со мной на полу на соломе находился русский паренек лет четырнадцати. На допросе его били и спрашивали, где находится его брат. Брат его тогда был в партизанах. Мальчика отпустили домой. Через месяц другой из партизан сбежал и брат мальчика. Как все это было, я всего не знаю, но потом обоих увидел уже в казаках. Старший брат был одет в немецкую солдатскую форму, а младший был в гражданской одежде и часто приходил к брату в казарму. Казаки знали, что он бывший партизан и переметнулся к немцам. Себя в душе они считали грешниками, но на поступок бывшего партизана смотрели, как на предательство. Фамилия перебежчика была какая-то церковная, наподобие 'Пономарев'.
Через некоторое время после появления в части Пономарева, утром эскадрон выехал из района в леса. Часть казаков ехали верхом на конях, другая часть на санях. Я ехал на санях. Ездовым была молодая девица, мобилизованная властями в извоз. Впереди, вместе с офицерами немцами ехал бывший партизан-перебежчик Пономарев. Вскоре за лесом появилось село. Как такового, его уже не было. На его месте чернели пепелища сгоревших домов, русских изб. Среди всего этого, как памятники, возвышались кирпичные трубы печей. На одной печи одиноко сидела кошка. Вокруг не было видно никаких признаков жизни. Даже чьих-нибудь следов на снегу. Где-то вдали пробежала собака. Проезжав село, никто ни о чем не разговаривал, все ехали молча. Когда выехали из сожженного села в поле, то на душе у меня потаилось какое-то подобие облегчения. Но ненадолго. Километра через два въехали в такое же сожженное село. Дома давно сгорели, а пепелища занесены снегом. На отшибе стоял полусгоревший сарай. К нему мы все и подъехали. Впереди всех выступал Пономарев. За ним двигались остальные и в конце мы на санях. Перебежчик показал место в обгоревшем сарае и казаки стали копать. Пока они копали, я решил посмотреть на то, что осталось от села. Дома сгорели все. Остались кое-где полузанесенные снегом крестьянские полуподвалы. Там кое-где лежал бедный крестьянский скарб. Было много вещей, еще пригодных к употреблению, но все лежало так, как будто было никому не нужным. Я было поинтересовался и спросил у казака:
- Где все люди?
Тот хитро заулыбался и сказал:
- Иди вон, спроси у немцев, они тебе расскажут, куда подевались люди. Нету людей. Ответ мне не понравился и больше ни у кого ничего я не спрашивал.
Перебежчик был предателем от души. Мало того, что он предал своих товарищей по отряду, да еще выдал немцам самое ценное для партизан - большой склад продовольствия. Казаки вытащили из ямы мешков тридцать или сорок пшеницы. Все это было погружено на сани и мы без помех по снегу поехали домой. Присутствия партизан поблизости никто не заметил. Когда мы проезжали через лес, немцы для храбрости по лесу дали несколько очередей из автоматов. Лес проехали тоже спокойно. Выгрузив партизанское зерно в сараи, ездовых, мобилизованных крестьян, отпустили домой.
Другой раз, примерно через неделю, весь эскадрон выехал на войну с крестьянами лесные деревни, верхом на конях. За день до этого в район прибыли немцы в волчьих шкурах поверх солдатских френчей и со значками на пилотках 'мертвая голова'. В этот день они выехали на подводах несколько раньше нас. Мы их догнали при въезде в село, в которое ехали. На середине дороги стоял брошенный советский танк. Мы его объехали стороной. Тогда у меня в голове появилась фантастическое желание: вот было бы хорошо, если бы в танке сидел русский танкист и из пулемета врезал бы по ним, всем этим казакам да немцам. Но танк молчал, и мы проехали мимо, не обращая на него никакого внимания. Куда мы все ехали, никто ничего не знал. По дороге казаки говорили, что таких складов, какой уничтожили в прошлый раз, у партизан много. Они собирают продовольствие в деревнях у населения. Чтобы партизаны не смогли восстановить свои склады снова, нужно, чтобы не было сел и людей в них.
В этот раз было не похоже, чтобы мы ехали потрошить партизанские склады. Не было саней с нами, да еще, зачем-то появились вот эти немцы в звериных шкурах. Это был недобрый признак. Может быть, в самом деле, немцы, чтобы уморить партизан голодом, решили ликвидировать их базы снабжения. Попросту говоря, уничтожить села. Это был немецкий метод борьбы с партизанами, потому они и жгут села. Сколько уже сожгли. Разговоры меня пугали, тревожили, и я все время пытался угадать, куда же и зачем мы едем. Казаки шутили, иногда пели песни: 'Ой, ты Галю, Галю молодая, спидманули Галю, забралы с собою'. Я тоже подпевал.
Немцы иногда пользовались мной, как переводчиком, потому я ехал в первых рядах ближе к ним. Когда эскадрон уже въехал в село, к нам, ехавшим в первом ряду, подъехал офицер и приказал занять дом на пригорке при в въезде в село. Так мы и сделали. Подъехав к дому, привязали к изгороди коней. Казалось, дом был пуст. Никто нас не встречал. Когда вошли, то оказалось, что там жили две молодые женщины и старуха, их мать. Встретили нас приветливо. Иначе не могло и быть, мы могли обидеться и расправиться. Познакомились, разговорились. Казаки шутили с женщинами, те тоже отшучивались и, как бы, между прочим, пытались узнать цель нашего приезда. Мы делали умные липа, что-то двусмысленно отвечали, но что-либо сказать вразумительное не могли, ибо сами ничего не знали.
Минут через пятнадцать-двадцать одна из них вышла во двор. Потом через приоткрытую дверь позвала мать, за ними вслед вышла и другая женщина. Они долго не появлялись, и кто-то из казаков решил проверить, куда это они подевались. Не прошло и минуты, как он снова вбежал в дом, бледный и растерянный. Он что-то хотел сказать, но по-видимому не мог подобрать правильных слов, стоял по середине избы и единственное, что он сказал, это было 'братцы'. Потом он сделал рукой непонятный жест и снова выбежал на улицу. Все поняли, что произошло что-то страшное. Мы выбежали вслед за ним. Над деревней стоял густой дым. Внизу в разных местах горели дома. Все сразу стало понятно, немцы жгут деревню. Женщины, хозяева дома, куда-то исчезли, а мы стояли и сверху с пригорка смотрели на дела европейских пришельцев, перепуганные неожиданным поворотом событий. Мы молча возмущались и не знали, что делать. Они же, женщины, знали, что им делать. Благоразумно, молча и незаметно, куда-то сбежали.