– Фаина Георгиевна, что бы вы сделали, если бы вдруг открыли границы? – спросили у Раневской.
– Залезла бы на дерево. – Почему? – Затопчут.
* * *Я не имею права жаловаться – мне везло на людей.
* * *Однажды я спросила Ахматову:
«Стадо овец… кто муж овцы?»
Она сказала: «Баран, так что завидовать ему нечего».
* * *Невоспитанность в зрелости говорит об отсутствии сердца.
* * *В присутствии Раневской однажды зашел разговор о современной молодежи.
– Вы правы, – заметила Фаина Георгиевна, – сегодняшняя молодежь ужасная. Но еще ужаснее то, что мы не принадлежим к ней.
* * *Бог мой, сколько же вокруг «безумцев»!
Летний дурак узнается тут же – с первого слова. Зимний дурак закутан во все теплое, обнаруживается не сразу. Я с этим часто сталкиваюсь.
* * *Или я старею и глупею, или нынешняя молодежь ни на что не похожа!
Раньше я просто не знала, как отвечать на их вопросы, а теперь даже не понимаю, о чем они спрашивают.
* * *Я дожила до такого времени, когда исчезли домработницы. И знаете почему? Все домработницы ушли в актрисы. Вам не приходило в голову, что многие молодые актрисы напоминают домработниц? Так вот, у меня домработница опекает собаку. Та живет, как Сара Бернар, а я – как сенбернар.
* * *Очень завидую людям, которые говорят о себе легко и даже с удовольствием. Мне этого не хотелось, не нравилось.
* * *Кто-то заметил: «Никто не хочет слушать, все хотят говорить».
А стоит ли говорить?
* * *Женщина в театре моет сортир. Прошу ее поработать у меня, убирать квартиру. Отвечает: «Не могу, люблю искусство».
* * *Соседка, вдова моссоветовского начальника, меняла румынскую мебель на югославскую, югославскую на финскую, нервничала. Руководила грузчиками… И умерла в 50 лет на мебельном гарнитуре. Девчонка!
* * *Дама в Москве: по-французски из далекого детства запомнила 10 фраз и произносила их, грассируя, в нос и с шиком!
* * *Дама в Таганроге: «Меня обидел Габриель д’Аннунцио – совершенно неправильно описывает поцелуй.
* * *Старуха-еврейка ласкает маленькую внучку: «Красавица, святая угодница, крупчатка первый сорт!
* * *– Что это у вас, Фаина Георгиевна, глаза воспалены?
– Вчера отправилась на премьеру, а передо мной уселась необычно крупная женщина. Пришлось весь спектакль смотреть через дырочку от сережки в ее ухе.
О себеЯ себя чувствую, но плохо.
* * *Я – выкидыш Станиславского.
* * *Раневская на вопрос, как она себя сегодня чувствует, ответила:
– Отвратительные паспортные данные. Посмотрела в паспорт, увидела, в каком году я родилась, и только ахнула…
* * *Когда я умру, похороните меня и на памятнике напишите: «Умерла от отвращения».
* * *– Я не пью, я больше не курю, и я никогда не изменяла мужу потому еще, что у меня его никогда не было, – заявила Раневская, упреждая возможные вопросы журналиста.
– Так что же, – не отстает журналист, – значит, у вас совсем нет никаких недостатков?
– В общем, нет, – скромно, но с достоинством ответила Раневская. И после небольшой паузы добавила: – Правда, у меня большая жопа и я иногда немножко привираю!
* * *А ведь судьба мне – мачеха!
* * *Когда я слышу приглашение: «Приходите потрепаться» – мне хочется плакать.
* * *Осип Абдулов сказал, что если бы я читала просто по радио, вещая в эфир, а не по пластинке, я бы так заикалась и так бы все перепутала, что меня бы в тот же вечер выслали в город «Мочегонск».
* * *8 марта – мое личное бедствие. С каждой открыткой в цветах и бантиках вырываю клок волос от горя, что я не родилась мужчиной.
* * *Когда моя сестра решила переехать из Парижа в Москву – это было в пятидесятых годах, – я прислала ей письмо. Работник посольства, выдававший ей визу, рассказывал, что накануне отъезда сестра пришла к нему и отказалась от поездки.
– Почему? – спросили ее.
– Я не могу ехать, – ответила она. – Моя сестра в Москве сошла с ума. Смотрите, что она пишет: «Ни о чем не волнуйся, приезжай, площадь для тебя есть». Зачем мне площадь? Что я, памятник? Нет, она явно не в себе».
* * *Я социальная психопатка. Комсомолка с веслом. Вы меня можете пощупать в метро. Это я там стою, полусклонясь, в купальной шапочке и медных трусиках, в которые все октябрята стремятся залезть. Я работаю в метро скульптурой. Меня отполировало такое количество лап, что даже великая проститутка Нана могла бы мне позавидовать.
* * *Я не умею выражать сильных чувств, хотя могу сильно выражаться.
* * *У Раневской спросили: что для нее самое трудное? – О, самое трудное я делаю до завтрака, – сообщила она.
– И что же это? – Встаю с постели.
* * *Всякая сволочь в похвальных статьях упоминает о моем трудном характере. «И я принимаю Вашу несправедливость как предназначенную мне честь».
* * *Есть во мне что-то мне противное.
* * *Окна квартиры Раневской в высотке на Котельнической набережной выходили в каменный внутренний двор. А там – выход из кинотеатра и место, где разгружали хлебные фургоны.
Фаина Георгиевна с ненавистью слушала знакомые народные выражения рабочих-грузчиков, отчетливо звучавшие на рассвете под ее окнами, а вечером с тоской наблюдала шумные толпы уходящих домой кинозрителей из «Иллюзиона».
– Я живу над хлебом и зрелищем, – жаловалась Раневская.
* * *…Наверное, я чистая христианка. Прощаю не только врагов, но и друзей своих.
* * *…Огорчить могу – обидеть никогда. Обижаю разве что себя самое.
* * *«Друга любить – себя не щадить». Я была такой.
* * *«Перед великим умом склоняю голову, перед Великим сердцем – колени». Гете. И я с ним заодно. Раневская.
* * *Меня забавляет волнение людей по пустякам, сама была такой же дурой. Теперь перед финишем понимаю ясно, что все пустое. Нужны только доброта, сострадание.
* * *Что-то давно не говорят, что я блядь. Теряю популярность.
Об актерахКогда у попрыгуньи болят ноги, она прыгает сидя.
* * *Как ошибочно мнение о том, что нет незаменимых актеров.
* * *То, что актер хочет рассказать о себе, он должен сыграть, а не писать мемуаров. Я так считаю.
* * *Получаю письма: «Помогите стать актером». Отвечаю: «Бог поможет!»
* * *Терпеть не могу юбилеев и чествований, – говорила она. – Актер сидит как истукан, как болван, а вокруг него льют елей и бьют поклоны… Такой юбилей – триумф во славу подагры. Хороший спектакль – вот лучший юбилей.
* * *Гёте сказал: «Все должно быть Единым, вытекать из Единого и возвращаться в Единое». Это для нас, для актеров, – основа!
* * *«Нас приучили к одноклеточным словам, куцым мыслям, играй после этого Островского!» 1980 году=== в Театре имени Моссовета был поставлен последний спектакль с Раневской – «Правда – хорошо, а счастье – лучше» по Островскому.
* * *Вассу играла в 36-м году… Сравнивая и вспоминая то время, поняла, как сейчас трудно. Актеры – пошлые, циничные. А главное – талант сейчас ни при чем. Играет всякий кому охота.
* * *Для актрисы не существует никаких неудобств, если это нужно для роли.
* * *– Смесь степного колокольчика с гремучей змеей, – говорила она об одной актрисе.
* * *Всегда завидовала таланту: началось это с детства. Приходил в гости к старшей сестре гимназист – читал ей стихи, флиртовал, читал наизусть. Чтение повергало меня в трепет. Гимназист вращал глазами, взвизгивал, рычал тигром, топал ногами, рвал на себе волосы, ломая руки. Стихи назывались «Белое покрывало». Кончалось чтение словами: «…так могла солгать лишь мать».
Гимназист зарыдал, я была в экстазе.
Подруга сестры читала стихи: «Увидев почерк мой, Вы, верно, удивитесь, я не писала Вам давно и думаю, Вам это все равно». Подруга сестры тоже и рыдала, и хохотала. И опять мой восторг, и зависть, и горе, почему у меня ничего не выходило, когда я пыталась им подражать. Значит, я не могу стать актрисой? Теперь, к концу моей жизни, я не выношу актеров-«игральщиков». Не выношу органически, до физического отвращения – меня тошнит от партнера, «играющего роль», а не живущего тем, что ему надлежит делать в силу обстоятельств. Сейчас мучаюсь от партнера, который «представляет» всегда одинаково, как запись на пластинке.
Если актер импровизирует – ремесло, мерзкое ремесло!
* * *Сейчас актеры не умеют молчать, а кстати, и говорить!
* * *Нельзя играть Толстого, когда актер П. играет Федю Протасова. Это все равно что если б я играла Маргариту Готье только потому, что я кашляю.
Сейчас все считают, что могут быть артистами только потому, что у них есть голосовые связки.
* * *Ну надо же! Я дожила до такого ужасного времени, когда исчезли домработницы. И знаете почему? Все домработницы ушли в актрисы.
* * *Как могли великие актеры играть с любым дерьмом? Очевидно, только малоталантливые актеры жаждут хорошего, первоклассного партнера, чтоб от партнерства взять для себя необходимое, чтоб поверить – я уже мученица.
Ненавижу бездарную сволочь, не могу с ней ужиться, и вся моя долгая жизнь в театре – Голгофа.
* * *– Я была вчера в театре, – рассказывала Раневская. – Актеры играли так плохо, особенно Дездемона, что когда Отелло душил ее, то публика очень долго аплодировала.
* * *– Ну эта, как ее… Такая плечистая в заду… (Раневская забыла фамилию актрисы, с которой должна была играть на сцене.)
О режиссерахКонечно, у каждого режиссера должна быть своя система работы с актером. Да только не нервная!
* * *…Театр катится в пропасть по коммерческим рельсам. Бедный, бедный К. С. (Константин Станиславский)…Торговали душой, как пуговицами…
* * *Я была летом в Алма-Ате. Мы гуляли по ночам с Эйзенштейном. Горы вокруг. Спросила: «У вас нет такого ощущения, что мы на небе?»
Он сказал: «Да. Когда я был в Швейцарии, то чувствовал то же самое». – «Мы так высоко, что мне Бога хочется схватить за бороду». Он рассмеялся…
Мы были дружны. Эйзенштейна мучило окружение. Его мучили козявки. Очень тяжело быть гением среди козявок.
* * *Дорогой Сергей Михайлович! «Убить – убьешь, а лучше не найдешь!» Это реплика Василисы Мелентьевны Грозному в момент, когда он заносил над ней нож! Бессердечный мой!.. (Из писем Ф. Раневской С. Эйзенштейну)
* * *Узнав, что ее не утвердили на роль в «Иване Грозном», Раневская пришла в негодование и на чей-то вопрос о съемках этого фильма крикнула: «Лучше я буду продавать кожу с жопы, чем сниматься у Эйзенштейна!» Тому, конечно, скоро сообщили об этих словах, и он прислал из Алма-Аты телеграмму: «Как идет продажа?»
* * *Трудно около гения – о чем говорить?
* * *Однажды Раневская сказала Михоэлсу – великий актер и режиссер, председатель Еврейского антифашистского комитета:
Погиб Соломон Михайлович Михоэлс.
Не знаю человека умнее, блистательнее его.
Очень его любила, он был мне как-то нужен, необходим.
Однажды я сказала ему:
– Есть люди, в которых живет Бог; есть люди, в которых живет дьявол; и есть люди, в которых живут только глисты. В вас живет Бог!
Михоэлс улыбнулся и ответил:
– Если во мне живет Бог, то он в меня сослан.
* * *Есть люди, хорошо знающие, что к чему. В искусстве эти люди сейчас мне представляются бандитами, подбирающими ключи. Такой «вождь с отмычкой» сейчас Охлопков. Талантливый как дьявол и циничный до беспредельности. (Николай Павлович Охлопков, возглавлявший Театр драмы, сейчас Театр имени Маяковского.)
* * *На днях явилась ко мне некто Сытина – сценаристка; если бы с ней не было администратора, я бы подумала, что эта женщина убежала от Кащенки, но администратор, ее сопровождавший, производил впечатление вполне нормального сумасшедшего, работающего в кино.
* * *Неистовый темперамент рождает недомыслие. Унять надо неистовость… Нужна ясная голова, чтобы донести мысли автора, а не собственный пыл! «Пылающий режиссер – наказание Божие актера! Отнял у меня последние силы пылающий режиссер…»
* * *А драматурги неплохо устроились – получают отчисления от каждого спектакля своих пьес!
Больше ведь никто ничего подобного не получает. Возьмите, например, архитектора Рерберга. По его проекту построено в Москве здание Центрального телеграфа на Тверской. Даже доска висит с надписью, что здание это воздвигнуто по проекту Ивана Ивановича Рерберга. Однако же ему не платят отчисления за телеграммы, которые подаются в его доме!
* * *…Однажды, провожая меня через коридор верхнего этажа, мимо артистических уборных, Александр Яковлевич (Таиров. – Ред.) вдруг остановился и, взяв меня за руку, сказал с горькой усмешкой: «Знаете, дорогая, похоже, что театр кончился: в театре пахнет борщом». Действительно, в условиях того времени технический персонал, работавший в театре безвыходно, часто готовил себе нехитрые «обеды» на электроплитках. Для всех нас это было в порядке вещей, но Таиров воспринимал это как величайшее кощунство.
* * *Однажды Завадский (главный режиссер Театра имени Моссовета) крикнул в запале: «Фаина Георгиевна, вы своей игрой сожрали весь мой режиссерский замысел!» Раневская ответила: «То-то у меня ощущение, что я наелась дерьма!» «Вон из театра!» – крикнул мэтр.
Раневская, подойдя к авансцене, ответила ему: «Вон из искусства!»
* * *Завадский простудится только на моих похоронах.
* * *Завадскому дают награды не по заслугам, а по потребностям. У него нет только звания «Мать-героиня».
* * *– Доктор, в последнее время я очень озабочена своими умственными способностями, – жалуется Раневская психиатру.
– А в чем дело? Каковы симптомы? – Очень тревожные: все, что говорит Завадский, кажется мне разумным…
* * *Раневская называла Завадского маразматиком-затейником, уцененным Мейерхольдом, перпетум кобеле.
* * *Творческие поиски Завадского аттестовались Раневской не иначе как «капризы беременной кенгуру».
* * *Во время репетиции Завадский за что-то обиделся на актеров, не сдержался, накричал и выбежал из репетиционного зала, хлопнув дверью, с криком: «Пойду повешусь!» Все были подавлены. В тишине раздался спокойный голос Раневской: «Юрий Александрович сейчас вернется. В это время он ходит в туалет».
* * *Он умрет от расширения фантазии. (О Завадском)
* * *Перпетум кобеле. (О Завадском)
* * *Делая скорбную мину, Раневская замечала: – В семье не без режиссера.
* * *Прислали на чтение две пьесы. Одна называлась «Витаминчик», другая – «Куда смотрит милиция?». Потом было объяснение с автором, и, выслушав меня, он грустно сказал: «Я вижу, что юмор вам недоступен».
* * *Великий Станиславский попутал все в театральном искусстве. Сам играл не по системе, а что сердце подскажет.
* * *Вижу себя со стороны, и мне жаль себя. Читаю Станиславского. Сектант. Чудо-человек. Какое счастье то, что я видела его на сцене, он перед глазами у меня всегда. Он – бог мой.
Я счастлива, что жила в «эпоху Станиславского», ушедшую вместе с ним… Сейчас театр – пародия на театр. Самое главное для меня ансамбль, а его след простыл. Мне с партнерами мука мученическая, а бросить не в силах – проклятущий театр.
* * *«Система», «система», а каким был Станиславский на сцене, не пишут, – не помнят или перемерли, а я помню, потому что такое не забывается до смертного часа. И теперь, через шесть десятков лет, он у меня перед глазами, как Чехов, как Чаплин, как Шаляпин. Я люблю в этой жизни людей фанатичных, неистовых в своей вере. Поклоняюсь таким.
* * *Эти новаторы погубили русский театр.
С приходом режиссуры кончились великие актеры, поэтому режиссуру я ненавижу (кроме Таирова). Они показывают себя.
* * *– Шатров – это Крупская сегодня, – так определила Раневская творчество известного драматурга, автора многочисленных пьес о Ленине.
* * *– Ну-с, Фаина Георгиевна, и чем же вам не понравился финал моей последней пьесы?
– Он находится слишком далеко от начала.
* * *– Очень сожалею, Фаина Георгиевна, что вы не были на премьере моей новой пьесы, – похвастался Раневской Виктор Розов. – Люди у касс устроили форменное побоище!
– И как? Удалось им получить деньги обратно?
* * *Почти полвека проработала Раневская в московских театрах. Шесть лет – в Театре Советской Армии, столько же – у Охлопкова, восемь – у Равенских в Театре им. Пушкина. В начале шестидесятых во время репетиции в этом театре ей сделали замечание: «Фаина Георгиевна, говорите четче, у вас как будто что-то во рту». Напросились.
«А вы разве не знаете, что у меня полон рот говна?!»
И вскоре ушла.
* * *Б. (артист Геннадий Бортников. – Ред.) тогда поймет, что он делает, когда перестанет говорить текст, а начнет кровоточить сердцем…
* * *– Скажите Фаине Георгиевне, – обращался режиссер Варпаховский к своему помощнику Нелли Молчадской, – скажите ей, пусть выходит вот так, как есть, с зачесанными волосами, с хвостом.
Он все еще имел наивность думать, что кто-то способен влиять на Раневскую.
Памятуя советы осторожных, он тщательно подбирал слова после прогона:
– Все, что вы делаете, изумительно, Фаина Георгиевна. Буквально одно замечание. Во втором акте есть место – я попросил бы, если вы, разумеется, согласитесь…