После завтрака, позднего сегодня, родители пошли по селу. Сашка с бабушкой смотрели в окошко, как они шли, держась за руки, по самой середине дороги. Папа раскланивался с каждым встречным, а мама скромно говорила "Здравствуйте". И их было долго видно, пока они не свернули к Митревне.
Поднялось мутное морозное солнце. Снег под шагами не хрустел даже, а трещал на всю улицу. Белый-белый снег. И совсем пустая улица.
— Ну, вот, — шмыгнула носом Сашка. — Опять ушли.
— Они же здесь, — возразила бабушка, так и не поднявшаяся со старого деревянного стула возле подоконника, на который опиралась локтем. — Они уже приехали. И никуда отсюда не уедут. Долго, недели две, наверное.
— А можно…,- Сашка замерла на миг. — Баб, а можно, я попрошу Деда Мороза, и они тогда не уедут совсем?…И ничего смешного! Я, может, скучаю без них… Я, может, ласки и тепла! И родительского внимания! Вот!
Это она уже бросила скрипуче рассмеявшемуся под кроватью домовому.
Бабушка подумала немножко для виду. Потом спросила:
— А летом-то как?
— В смысле?
— Ну, летом-то как их Дед Мороз у нас удержит?
— Да хоть бы на зиму, — вздохнула по-старушечьи Сашка, прижав к щеке указательный палец. И рассмеялась в голос:
— Да ладно, баб! Что я, маленькая совсем? Я же понимаю — работа у них.
— А у тебя? Ты не забыла о своей работе?
Сашка ничего не забыла. Родители до вечера буду бродить по гостям, а вечером вернутся к ужину. И тогда они все вместе сядут за стол, будут долго и медленно разговаривать, пить чай с вишневым вареньем из той вишни, что она сама нарвала в балке, хрумкать разным бабушкиным печивом, а под столом будет шмыгать домовой, выхватывая крошки у зазевавшегося кота. Но чтобы ничего не отвлекало от такого вечера, надо заранее сделать все, что намечено на сегодня.
Говорят, раньше вообще учились только зимой, когда на селе делать больше почти нечего. А теперь в любое время — пожалуйста. Подключайся к сети, и учитель будет заниматься с тобой. А если что не понятно, или тема, может, какая-то сложная, позовет к себе в гости. Человек пять-шесть сразу. Лето, зима — для учебы сезон значения не имеет.
Сашке вот летом даже больше нравилось учиться. Потому что летом светло. Потому что когда светло, кажется, что времени гораздо больше, и его на все хватает. И фрукты прямо с дерева. Грызть яблоко, чувствовать аромат свежескошенного сена, видеть колышущуюся занавеску — и учиться. Вот это она любила.
Но зимой тоже любила. Учиться было всегда интересно.
Она подключилась к сети и приступила к выполнению заданий, практически не подглядывая в свой "напоминальник".
Бабушка загремела за стенкой поддонами в печи. Надо было испечь пирог. И еще разного печенья к чаю.
А родители, обходя село, зашли и к учителю. Он был рад встрече, очень хвалил Сашку, говорил о ее искренности и эмоциональности, рассказывал об успехах.
— Ну, вот, например, как вам такое? — учитель вывел на большой экран, занимающий почти всю стену, Сашкино сочинение.
"Сегодня Женька долго не мог уснуть. Обычно только голову на подушку положишь — сразу и сон какой-то приходит. А сегодня все было как-то неудобно и жарко. Если же одеяло откинуть, то начинало откуда-то поддувать, и становилось холодно — тоже спать нельзя.
Женька вставал потихоньку и подходил к окну. С девятого этажа пейзаж казался фантастическим.
Слово пейзаж он знал, конечно. Это только Вика могла над ним подсмеиваться. На самом деле учили их в школе очень хорошо. И в старой, в которой он три года отучился, и в этой, новой для него. Учили и бонусы давали за хорошую учебу, как родителям за хорошую работу.
За окном было черно. Полная луна светила белым с черного неба, освещая черные многоэтажные башни вокруг их дома. Тускло светились только далеко внизу лампочки над подъездами. Освещение в городе выключали после того, как все ложились спать. Вот как гимн отыграет, как свет погасят в квартирах и все улягутся в постели, так сразу отключали свет на улицах — а зачем жечь? И это было рационально. Действительно, зачем тратить электроэнергию, если все спят?
А вот Женька сегодня не спал. Он переминался у окна и смотрел на белую луну. И думал, что вот так же могла бы глядеть на луну Сашка где-то далеко. Эта мысль показалась ему интересной, и он подсел боком, подложив правую ногу под себя, на стул возле компьютера. Но как только он попытался записать свои мысли о луне, о Сашке, о том, что далеко-далеко, как на экран выскочила заставка: "Спать пора, уснул бычок…".
Ну, да. Ему всего десять. Но не шесть!
Женька посопел, попытался потыкать в кнопки, но компьютер больше не отзывался. Пришлось снова ложиться и пытаться засыпать.
Он опять подумал, что еще можно придумать о Сашке. Потом вспомнил, как папа рассказывал, что есть фантазии полезные, есть бесполезные, а есть и вредные. Женька поворочался, выбирая позу. Ему казалось, что такая фантазия, про старшую сестру, нисколько не вредная. А учитывая, что он там немного из этнографии использовал, то даже полезная получается. Опять же язык литературный. И запятые. Надо будет завтра с папкой еще поговорить. А то он не понял, наверное. Там же ничего такого вредного нет, в сочинении. Просто такая фантазия. Как сказка. Как про Деда Мороза.
Он еще успел подумать, что как раз в этой его сказке Дед Мороз может быть. И уснул с улыбкой на губах."
— Понимаете? — спрашивал и переспрашивал учитель. — Это же вполне законченное литературное произведение на заданную тему. В нем объединяются темы социологии, политологии, истории и конечно литературы и русского языка. Сам мир, описанный Александрой — это мир возможного будущего. Или параллельный, как еще можно сказать. То есть, в чистом виде фантастика. А фантастика вещь полезная — она заставляет мозги шевелиться, работать. Так что я очень доволен вашей дочерью. И хотел бы продолжения этой истории.
Дома мама затискала Сашку холодными руками, защекотала, смеясь с ней вместе. Они валялись на Сашкиной кровати, играли с домовым, спуская ноги на пол, потом подпрыгивали с визгом и снова обнимались, щекотались и хохотали.
Папа на кухне помогал бабушке. Они уже достали тяжелый большой круглый пирог и потихоньку свалили его с железного поддона на деревянный поднос. Пирог был пышным. В центре была оставлена дырка, и в ней пузырилось сладкое, а по кухне, а потом и по всей квартире потек запах абрикосов.
— Твой любимый, — улыбалась бабушка сыну. — С вишней и с курагой.
— М-м-м, — жмурился он. — Как в детстве…
— А что, Саш…,- отодвинулась и стала поправлять прическу мама. — Этот вот твой Женька — ты его с кого списывала?
— Ни с кого. Я его сама придумала, — гордо ответила Сашка. — Он как будто брат мне. Младший брат.
— Ах, бра-а-ат? Брата, значит, хочешь? Ну, смотри, потом не жалуйся! — мама снова затормошила Сашку, уже икающую от смеха.
Папа стоял в дверях и тоже смеялся.
***
Они переехали точно по графику. В тот день, который был закрашен красным, в пятницу вечером, в то время, когда надо было начинать готовить ужин, пришла машина. На нее крепкие мужики в чистых серых комбинезонах с оранжевыми вставками и черных хромовых ботинках быстро и умело упаковали и забросили Женькины книжки, потом выгрузили из встроенной мебели боксы с одеждой и унесли вниз. Вроде, ничего почти не изменилось в квартире, но стало сразу как-то гулко и пусто. Машина ушла, а Марк сдал ключи консьержу и пошел с Женькой в новый дом.
Их новый дом оказался в старых домах. Так вот вышло. Ну, не успевают строить, объяснял дорогой Марк сыну. Нас много, тех, кому хочется в новом доме жить. А тут все же посвежее, чем прежний. И зато на месте старого точно построят башню. И может быть, в следующий раз как раз туда и заселимся. Стройка идет по плану, который не на год, а на пятилетку, а то и на перспективу большую расписан.
Квартира была такая же. Один в один почти. Ну, чуть поновее только. И техника тоже посвежее. Кухня побольше. Или такая же, что ли? Стол уже накрыт, еда готова. Картошка с мясом по-домашнему в горшочках. Такое могло долго стоять, ожидая их прихода.
Марк вставил карточку в приемное отверстие, призывно переливающееся зеленым светом. На большом экране сразу все и высветилось. Вот школа для Женьки. Рядом совсем — через дорогу. Его класс. Этаж. Как зовут директора.
Вот работа для Марка. Управа настаивала, чтобы он пошел в связь. В этом квартале, по крайней мере, им нужны были связисты. Ну, он уже работал на связи…
В понедельник они отправились в свои новые коллективы.
На работе Марк лежал в кресле со шлемом связи на голове.
Работа связиста на первый взгляд очень легкая: лежи себе, да слушай. Вот только контрольное слово каждый раз было новое. Надо было вслушиваться во все разговоры и шумы и вылавливать это слово. Но Марку никогда не везло. Вот пару лет назад его сосед услышал "ночь" и получил бонус. А Марку не удавалось услышать контрольное слово ни разу.
Работа связиста на первый взгляд очень легкая: лежи себе, да слушай. Вот только контрольное слово каждый раз было новое. Надо было вслушиваться во все разговоры и шумы и вылавливать это слово. Но Марку никогда не везло. Вот пару лет назад его сосед услышал "ночь" и получил бонус. А Марку не удавалось услышать контрольное слово ни разу.
Эта работа была даже труднее прежней, потому что приходилось постоянно напрягать слух. Когда во что-то начинаешь вслушиваться, звук усиливается, потом очищается, но если ничего интересного, то опять постепенно затухает, а ты ищешь другой разговор, другие шумы, приближаешь их, как будто рассматриваешь и снова отбрасываешь.
Поэтому его снабжение было поднято на один уровень. А еще если услышать контрольное слово — то бонус. Хорошая работа. Нужная.
Конечно, компьютеры могли сами процеживать эфир, но работа связиста создавала занятость для населения. А уровень снабжения показывал, что это не простая работа, а очень полезная для общества.
В следующую пятницу Марк пошел в школу. Она ничем не отличалась от старой. Так же расположены кабинеты, похожие учителя, похожие улыбки и рассказы о новом ученике, который, вы проследите обязательно, чуть отстал вот в этом месте, но зато, какой молодец, вот тут читал даже больше, чем по программе. Ему дали графики вхождения в график для сына. Чтобы не опережал и не отставал от других.
В конце, как обычно, Марк спустился в маленький кабинет школьного психолога. Психолог тоже был как в старой школе — плечистый крепкий мужик в строгом сером костюме. Он задавал такие же вопросы, что-то записывал, а в конце, вернее, когда Марк думал, что уже конец разговора, предложил прочитать сочинение сына.
"Сашка разбегалась, отталкивалась самыми кончиками пальцев, и взлетала, широко расставив руки, а ноги, наоборот, плотно сжав вместе. Потому что если ноги будут болтаться, то сразу сверзишься, и тогда — синяки и шишки, которых и так хватает.
Началось это давно, в самом начале лета. Она тогда вышла в степь, которая ковылем колыхалась под полынной горечи ветром, вдохнула, потянулась, и завопила ни с того, ни с сего:
— Дывлюсь я на нибо, тай думку згадаю: чому я не сокил, чому не летаю…
— Курица ты, а не сокол, — заорали в ответ хором братья-близнецы Петька и Пашка, караулящие с банкой тарантула у черной дырки в песчаной почве. — Курица! Чего орешь? Пауков всех перепугала!
— Тю на вас два раза, — ответила она Пашке и Петьке и понеслась стремглав, поднимая белые облачка пыли из-под босых ступней, все выше и выше, на кручу, под которой сразу обрыв. Встала на краю, расставила руки, растопырила пальцы, ловя ветер всем телом. А он налетел, закрутил подол ситцевого сарафана в голубых цветочках вокруг побитых исцарапанных коленок, засквозил вдруг снизу, раздувая парашютом и вылетая между худых ключиц прямо в нос…
— Но-но-но, — погрозила сурово пальцем Сашка. — Без глупостей!
Бабушка научила ее обращаться с ветрами. Ветры — они почти такие, как Петька и Пашка. Они капризные и немножко дурные. С ними надо, как с малыми детьми, потому что если они рассердятся по-настоящему, то тут уж держись. Тогда хоть на улицу не выходи — задерут подол, опозорят перед всем селом, нахлобучат воронье гнездо на голову, кинут песком в глаза, подкатят перекати-поле под ноги… А мальчишкам только того и надо. Вот и будут стоять и смеяться.
Но если подружишься с ветрами, если полюбишь их, пусть даже как маленьких мальчишек, неразумных и обидчивых пока, то они могут сделать такое…
Сашка тянется вверх всем телом. Туда, где почти белое в зените небо, где невидимый жаворонок, где гуляют ветры даже в самую жару.
Потом она срывается с места и бежит вниз.
Быстрее, еще быстрее, еще быстрее!
Отталкивается самыми кончиками пальцев и взлетает вверх с радостным визгом — девчонка!
…
— Чего это у вас? — спросят осторожно дачники у местных.
— Да это Сашка скаженная опять летать взялась, — даже не поднимая голов, ответят хором Петька и Пашка, сидящие с банкой у черной дырки в земле.
Некогда им голову поднимать. Они тарантула ловят в банку. Потом будут мухами его кормить и пугать девчонок.
А наверху в бледно-голубом сарафане, растопырив руки в стороны и плотно сжав ноги, как русалкин хвост, нарезает над селом круги Сашка, смотря веселым черным глазом на дачников, на братьев-близнецов, на колодец, на овраг, на трактор дяди Васи, на крыши, на крыльцо, с которого, прикрыв ладонью-козырьком глаза смотрит на нее бабушка."
— Что это?
Вопрос хотел задать Марк, но прозвучал он из уст школьного психолога. Психолог смотрел на него и постукивал пальцами по столу, как будто играл на пианино.
— Это что? — он повторил вопрос.
— Сочинение? — неуверенно спросил Марк.
— То есть, вы не читали это? — психолог выделил слово "это" голосом и еще поднял как бы в удивлении брови. Мол, как же вы, отец, не читали, что сын сдал в школе?
— Мы только что переехали…
— Ну да, ну да… Конечно. Новая работа. Много времени занимает, да? Проезд далеко, так? Не успеваете проследить?
Марк понял, что попался. Потому что и работа была рядом с домом, и школа — рядом, и заканчивалась работа, как всегда, в пятнадцать ровно. И с сыном общался… Что ж ты, Женька… Что же ты такое странное написал? Это же не по предмету…
— Надеюсь, мы поняли друг друга? — прервал молчание психолог.
— Да, я сегодня же разберусь.
— А в понедельник зайдите, поговорим, хорошо? — он уже радушно улыбался, отмечал в календаре дату и время. — Буду ждать. Очень интересно…
Дома Женька непонимающе смотрел на взвинченного, раскрасневшегося, но не теряющего выдержки отца:
— Пап, но ты же говорил, что фантазия — это полезно! Вот я и нафантазировал немного. Сашку — она вроде как моя старшая сестра…
— У тебя есть сестра. Ее зовут Викторией.
— Ну, пап… Она же намного старше. Ей со мной не интересно. Я — маленький. Вот я и придумал себе Сашку.
Да, сын был совсем маленький. Он, похоже, не понимал. Значит, надо объяснить.
— Понимаешь ли, сын… Фантазии бывают полезные, бывают бесполезные. И бывают вредные. Давай будем разбираться.
— Давай, — вздохнул Женька.
***
— Ну, зачем вы так?
Сашка, красная то ли с мороза, то ли от волнения, вбежала с улицы прямо в комнату, остановилась на пороге и теперь чуть не кричала родителям, сидящим за столом:
— Зачем вы так? Вот вы уедете, а мне тут еще учиться! Что я вам такого сделала?
Голос дрожал и срывался.
— Саш, в чем дело? — спокойно спросил отец, отрываясь от экрана, на котором шел какой-то старый фильм.
— В чем дело? В чем дело? — она чуть не плакала от злости. — А надо мной уже все село скоро будет смеяться! Братика, кричат, себе выдумала… Петька с Пашкой теперь совсем задразнят… Зачем вы?
— Да мы же просто разговаривали с соседями и друзьями. Со своими друзьями… Просто рассказывали им, как гордимся тобой. Что учитель тебя хвалил…,- вмешалась мама.
— Хвалил? Он — хвалил? А вы… Вы…,- она все-таки расплакалась от обиды и злости одновременно, вытирая глаза рукавом пальто.
— Ну, чего ты блажишь? — подошла сзади из кухни и чуть приобняла теплыми, пахнущими луком, руками бабушка. — Чего ты, Санька, шумишь тут на весь дом? Чего кричишь? На своих родителей кричать нельзя.
— Да? Им, значит, все можно… А мне — нельзя? Они — меня… А я… Да ну вас всех!
У Сашки перехватило горло. Слов не хватало. Она махнула рукой, вывернулась и под бабушкиной рукой, чуть даже толкнув ее, выскочила в темноту холодных сеней, хлопнув напоследок от души дверью. Только она не хлопнулась и не стукнулась. Двери в доме были хорошие, тяжелые. Эта плавно закрылась с тихим щелчком, и Сашка оказалась в полной непроглядной темноте.
Она не боялась темноты, потому что знала всё про тех, кто может попытаться напугать ее. Когда пугают — это не страшно. Бабушка давно объясняла Сашке, что пугаться надо не тех, кто пугает, а тех, кто может сделать что-то нехорошее. Ударить, например. А кто кричит да замахивается, кто просто с криком из-за угла выскакивает — они вовсе и не страшные. Так и те, что бегают в тени — они тоже могут только пугать. А сами-то они маленькие, как кошки.
Вот как раз кошки и не страшные. Они ласковые и теплые. И могут видеть в темноте. А Сашка — не кошка. И в темноте видеть не может. Поэтому она пошла вперед, держа перед собой правую руку. А левой она пыталась что-нибудь нащупать. Но по сторонам далеко ничего не было. Как будто в большом зале стоит, а не в сенях сельского дома.
Шаг вперед, осторожно трогая пол перед собой носком мягкого валенка. Второй.
— Ой! — ладонь неожиданно ткнулась в мокрое и горячее. Настолько неожиданно, что Сашка чуть не завизжала во все горло, но вспомнила, что те, кто пугает — не страшные на самом деле.