Коля перестал улыбаться и снова скосил взгляд на цилиндр.
— А ты откуда знаешь?
— Я же флотский. Сталкивался…
— А веревка зачем? — не унимался Жиленков. — Водку крышечкой завинчивают.
— Чудак ты, Николаша. Будто в армии не служил. Да если бы эти пакеты крышечками завинчивали, их давно бы уже опустошили, заполнили водой и завинтили обратно. А в случае кораблекрушения шли бы ко дну — от переохлаждения, как Ди Каприо. Но наверху-то, поди, не дураки сидят и разработали специальный клапан. Если за веревку дернешь, он тут же разрушается. Выпить содержимое можно, а вот повторно пакет уже ничем не заполнишь. Усёк?
Елагин отвернулся от впавшего в неподдельную задумчивость помощника дежурного и посмотрел на курсантку Никулину:
— Теперь с вами, девушка. Слушайте и запоминайте как следует, потому что повторять не буду, а в школе милиции этому не учат. В нашем деле не так важно правильно действовать, как правильно доложить. К примеру, ты, рискуя жизнью, задержала и доставила в отдел вооруженного бандита, только что совершившего ограбление ювелирного магазина и застрелившего при этом двух продавцов и охранника. Поймать — поймала, а бумаги нужные под впечатлением схватки оформить забыла. В этом случае тебя ждет — что?
— Что? — удивленно склонила Катя голову набок, отчего стала похожей на маленькую птичку, заметившую перед собой большого червяка.
— Позор, презрение коллег и выговор за нарушение инструкции о порядке задержания и доставления граждан в органы внутренних дел, — пояснил Сергей. — Это — как минимум. А то и статья, если вдруг меры превысишь… И наоборот: при должном владении родным языком можно, всего лишь таская с улицы алкашей, заработать кучу благодарностей, грамоту за подписью министра или даже именные часы. Многие на том и стоят. Короче: главное — не как готовишь, а как сервируешь. Поняла?
— Ну… да.
— Молодец. И для закрепления полученных знаний ты, используя сей документ в качестве образца, сейчас сочинишь свой собственный рапорт. Но слова «чмо зеленое» лучше заменить, например, на «руссиш швайн…»
— Вечер добрый!
В дежурку, прервав лекцию, ввалились двое бойцов в серой камуфляжной форме с нашивкой «ОМСН» на груди и рукавах. Что означало: «Отряд милиции специального назначения». В милицейском просторечье — собровцы. Оба, хоть и уступали в комплекции своему дремавшему в клетке собрату, выглядели не менее гламурно. У обоих вместо дурацких кепок — черные вязаные шапочки, на ногах — удобные кроссовки, а на руках — щегольские перчатки из тонкой кожи с обрезанными пальцами. Понты, конечно, но в самую меру.
Вошедшие пожали руки Жиленкову и Елагину, а один из них даже демонстративно стянул перчатку и галантно поцеловал ручку Кате Никулиной, вогнав практикантку в краску.
— Ну, где тут наш маленький друг?.. О! Картина, леденящая кровь: капитан Дмитрий Соломин в плену у своих… Давай, Николай-чудотворец, отворяй закрома Родины!
Жиленков снял с ремня ключи и отпер зарешеченную дверь «аквариума». Один из собровцев вошел в клетку и потрепал спящего товарища по плечу:
— Солома, боевая тревога! Трезвые в городе! Хвала Дионису!
Тот открыл глаза и улыбнулся.
— Здорово!
— Ага, давно не виделись… Ну и куда ты делся?
— Сами просили водку проверить. Вот я и проверял… Не паленка. Для вас же старался. А меня — за решетку. Неправильно!
— Это не из неуважения, а исключительно в профилактических целях. Чтоб ты случайно головой люстру не зацепил. Здесь люстра итальянская, из венецианского стекла, жалко будет… Скажи лучше, почему на звонки не отвечал? Мобила твоя где, чудо без перьев?
Соломин неспешно похлопал себя по карманам и равнодушно пожал плечами.
— Понятно, — констатировал коллега, помогая тому подняться и вписаться в проход. — Спишем на боевые потери.
— Вчера только с Кавказа вернулся, — пояснил второй собровец — тот, что целовал Кате руку. — Мы, как водится, за это дело приняли по чуть-чуть, а после дежурства планировали продолжить — с выездом на природу. Маленький вызвался закупить для пикника качественное горючее и… пропал. Ксиву-то у него на всякий случай забрали, а то прецеденты уже бывали, а вот мобильник оставили — для связи. Ну и дензнаками снабдили, ясное дело. Мобильник, судя по всему, он посеял сам. А дензнаки… Деньги у тебя остались, дегустатор?
— Кошелек в гостинице, у дежурной, — пояснил Елагин, — а тысячу водиле за мигалку отстегнул.
— Ох, Солома, погубят тебя понты…
Соломин, услышав знакомый голос, остановился и посмотрел на Елагина.
— А-а-а… Слушай, а ты — нормальный мужик… Не козел. Нам такие нужны… Я от… от… коремендую. Как раз место освободилось… Не, без балды… Завтра же приходи на… ик!.. замен… Нет! Завтра мы… не сможем. Послезавтра тоже не сможем, поскольку будем отходить от завтра. Тогда… в понедельник!
— У меня образования нет…
— Так у нас тоже!
На этой душевной ноте собровцы попрощались и покинули дежурку.
Сергей с неосознанной тоской наблюдал, как они подошли к своему микроавтобусу, как остановились и закурили, продолжая подтрунивать над перебравшим коллегой. А тот добродушно улыбался, вместо того чтобы вцепиться им зубами в глотку.
Высокие отношения. И без пафоса. Настоящие мужики. Вот бы к ним работать. Наверняка будет что-то поинтереснее пьяных и распродаж, хотя распродажи по-своему хороши. Но все это одна сплошная бытовуха, а рядом кипит совсем другая жизнь. Драйв. Риск. И жизнь настоящая, а не болото, в котором он увяз по самое некуда. Да что я теряю в конце концов?
Елагин сорвался с места и выскочил из дежурки так, что прекратившая писать рапорт курсантка уронила помаду, которую сжимала в левой руке.
Собровцы уже садились в машину. Один из них, услышав оклик с крыльца, задержался. Сергей подбежал к нему.
Катя видела, как он о чем-то спросил уезжавших. Собровец окинул его оценивающим взглядом и стал что-то объяснять. Выслушав его, Елагин благодарно кивнул и, махнув на прощание рукой, вернулся в отдел.
Там он снова присел к столу, взял чистый лист бумаги и начал быстро писать.
— Коля, не знаешь, шеф уехал уже?
— Он раньше десяти теперь не уезжает. Комплексная проверка на носу. Кажется, во дворе колдует.
— Отлично. — Сергей потер руки, словно смывая с них позорное прошлое. Потом посмотрел на Катю и подмигнул ей: — Всё! Ухожу… Из-за тебя, между прочим. Надо было спину прикрывать…
Начальник отдела подполковник милиции Юрий Иванович Серебряков (если его удостоверение тоже не врало), облаченный в старый сержантский китель с одним погоном, вытер руки промасленной ветошью и, аккуратно прикрыв капот стареньких «Жигулей», двумя пальцами взял рапорт. Пробежав бумагу глазами, он с беспокойством посмотрел на Елагина.
— Приболел? Как мальчишка десятилетний, ей-богу. Ладно, я все понимаю: рыба — она ищет, где, как говорится, где мясо… Но почему в СОБР-то, а? Только не надо рассказывать, что хочешь быть в первых рядах борьбы с терроризмом.
— В первых — нет. Но там еще много рядов.
— Тьфу ты, мать твою! А здесь кто тебе не дает? Преступность — она же с улицы идет. Работай — не хочу!
— Юрий Иванович, у них сейчас вакансия, офицерская должность. И образования не надо. Кто ж меня, дурака необразованного, офицером возьмет?
— А у меня вакансий — целых восемнадцать штук. Из них пять — офицерские! — поднял грязную пятерню Серебряков. Потом вздохнул и миролюбиво добавил: — Ну подожди хоть до Нового года, если невтерпеж. Сам знаешь: четыре поста вообще без людей. Кто улицы патрулировать будет — я один?
— Почему? Можно с заместителями.
— Вот тебе шутки, а мне головная боль каждый раз. Генерал наш на последнем совещании вообще выдал: «Я, господа, почему-то на улицах постовых совсем не вижу. Скоро забуду, как милиционер выглядит. Вы их что, специально прячете?» Было бы кого прятать.
— Юрий Иванович, я и так три года на посту! — вытянул четыре пальца Елагин. — Мозоли дубинкой натер — не прокусить.
— А ты думаешь, в СОБРе этом у тебя мозолей не будет? Еще побольше. Они хоть тебя берут?
— Если экзамены сдам по рукопашному бою и огневой.
— Ну-у-у… — Шеф протянул бумагу обратно. — Вот, когда сдашь, тогда и приходи.
— Без письменного согласия руководства на перевод кандидата к экзаменам не допускают. Подпишите, Юрий Иванович! Пожалуйста…
— Товарищ подполковник, не надо! — раздался вдруг звонкий голос тургеневской барышни, примчавшейся на звуки матерной речи, как собака на свист. — Пожалуйста, не подписывайте! Пожалуйста… Это Сергей Сергеевич из-за меня.
— В каком смысле?
— Я научусь бить людей. Честное слово, научусь! Мне только…
— Значит, так, товарищ курсант! — перебил Серебряков и выразительно покосился на Сергея. — Марш в учебный класс изучать район обслуживания. Через полчаса приду и проверю. Чтоб все проходные дворы знать как собственную квартиру! А мы тут с… с Сергеем Сергеевичем… сами, как говорится, решим, что подписывать, а что нет. Кру-гом!
— Да… Извините! — Пунцовая от смущения Катя неумело повернулась на сто восемьдесят градусов и побрела обратно в здание.
— Ты, Елагин, что — совсем сдурел? — напустился шеф на Сергея, когда за Никулиной захлопнулась дверь. — Чему молодых учишь?
— Я ж не в том смысле.
— А в каком?
Серебряков опять посмотрел на бумагу.
— Я тебе еще раз говорю: выбрось ты это из головы. Не дергайся. Их все равно скоро расформируют. У нас же для тебя, как говорится, все перспективы. По осени из военкомата демобилизованных подкинут, и я тебя в участковые переведу. Слово даю.
— Юрий Иванович, но пока-то не расформировали. И потом, вы уже сколько времени мне обещаете, что…
Елагина вдруг прервал громкий, похожий на взрыв петарды хлопок, донесшийся откуда-то изнутри здания, и последовавший за этим отборный, первоклассный мат, до которого Никулиной расти и расти. Постовой с начальником тревожно переглянулись и, не сговариваясь, бросились в дежурку. Запахло терактом.
Примчавшись, они получили заряд ярчайших эмоций. Все было красным: и воздух, и стены, и потолок, и мебель, и морячок в клетке, по-прежнему безмятежно дремавший с раскрытым ртом. Зато теперь его фланелевая рубашка вполне гармонировала с его состоянием Перекрасился и помощник дежурного Коля Жиленков. Он ошарашенно стоял посреди комнаты и сжимал в руке картонный цилиндр, из которого еще сочился красноватый дымок.
— Что, бля, случилось?! — гаркнул на него «сержант-подполковник», обретя, наконец, дар речи.
— Вот… Серега сказал — согревающий пакет. Двести граммов. Я за веревку дернул, а он как…
Шеф выхватил у Жиленкова из рук цилиндр и, прочитав маркировку, отшвырнул его в угол комнаты.
— Ты что — идиот?! При чем тут двести граммов? Это же А-Эс-Пэ! Аварийный сигнальный патрон, для тонущих. Он ракетой и красным дымом сигнал подает, чтобы с берега или с самолета видно было.
— Да я ж не знал. А Серега…
— Ах, Серега?!
Юрий Иванович бросил на Сергея испепеляющий взгляд и в этот момент обнаружил, что все еще держит его рапорт. Бумага тут же была изорвана в мелкие клочья и отправлена в урну.
— Ну, Елагин… Я ведь предупреждал, что дошуткуешь когда-нибудь. Дошутковал! У тебя контракт до декабря, кажется?
— До ноября, — буркнул Сергей.
— Вот и отлично. Хрен тебе моржовый, а не СОБР!.. Марш на пост! А ты… — Шеф снова повернулся к Жиленкову. — Ты отсюда не выйдешь, пока все здесь не вылижешь. Все до единого пятнышка. Чтоб как… в операционной! А не то… Не то — вон, к Елагину пойдешь. В напарники… Окно открой!
Еще раз окинув взглядом окутанную красным туманом дежурную часть, Серебряков зло сплюнул красной слюной и исчез. Следом за ним, выждав несколько секунд, вышел расстроенный Елагин.
Оставшись в одиночестве, Коля Жиленков распахнул окно, огляделся и тяжело вздохнул. Вот ведь попал! Это ж теперь за неделю не отмоешь. А с потолком что делать? Его вообще мыть нельзя — заново белить придется…
Взгляд его вдруг просветлел — он заметил морячка. Поглядев на него несколько секунд, как инквизитор, подбирающий способ казни для приговоренного, Николай поднял с пола прекративший уже дымить патрон и отпер решетчатую дверь. Войдя в каморку, он вложил картонный цилиндр морячку в руку. Уже снаружи, запирая решетку, помощник дежурного загадочно улыбнулся, словно акула, почуявшая свежего туриста-купальщика.
«Да пошел ты», — мысленно простился с начальником Сергей, сбегая по лестнице. Опять облом. А счастье было так возможно, руку протяни, и вот… Доприкалывался. Серьезней надо быть, товарищ сержант. «Товарищ неудачник», — заклеймил себя Елагин. На площадке второго этажа возникло препятствие в виде подружки и следачки Вороновой. Как кстати. В этот момент видеть ему никого не хотелось, а разговаривать тем более.
— Что тут у вас случилось? Почему стрельба?
— А… — махнул рукой тот. — Красные в городе.
Он собирался продолжить путь, но Светлана тронула его за рукав.
— Погоди! Сережа, я спросить хотела… — Она одернула юбку. — Ты кафель класть умеешь?
— Кафель? — Елагин намек понял, но виду не подал. Не до того. — Понятия не имею, как это. Не пробовал никогда, если честно. Что, на распродаже купила?
— Да, в хозмаге на Гагарина. Гастарбайтеров не хочу нанимать. Дома ведь целый день никого — мало ли что. Может, попробуешь? А я приготовлю что-нибудь, посидим потом…
— Не, Свет. Рад бы, но… кафель — нет. Только испорчу.
— Так если не пробовать, то никогда и не научишься. Может, все же рискнешь?..
* * *Намазав раствором последнюю плитку, Сергей налепил ее на стену, кое-как втиснув в свободное пространство, легонько придавил и, выждав несколько секунд, осторожно убрал руку. Ура, плитка осталась на месте. Он отодвинулся на пару шагов и критическим взглядом окинул содеянное.
Н-да…
«Кафель — он ровнехонько идти должен, — говорил Семен Матвеевич, детдомовский завхоз, в помощь которому однажды отрядили Сережу. — Как могилки в Кремлевской стене».
Уложенные Елагиным плитки на кремлевские могилки, мягко говоря, не походили. Они скорее напоминали группу дошколят, которых воспитательница вывела в сквер на послеобеденную прогулку. Дошколята то растягиваются поперек дороги, не попадая в шаг, то неожиданно сбиваются в кучку в самом неподходящем для этого месте. Некоторые из них постоянно норовят вырваться из строя, чтобы полюбоваться на купающегося в луже воробья или подметающий мостовую трактор, увлекая за собой как минимум трех-четырех сотоварищей. Потом кто-то вдруг останавливается, заметив пролетающий в небе самолет, и в него тут же утыкаются идущие сзади, мгновенно создавая сумятицу.
Но удивляться, собственно, было нечему. Опыт Сергея, как он честно признался Вороновой, в этом мудреном деле носил исключительно созерцательный характер и ограничивался тем самым единственным разом, когда он доставал плитки из ведра с водой и передавал их стоявшему на табурете завхозу детдома Семену Михайловичу. Удивляться следовало как раз тому, что положенный им кафель вообще способен удерживаться на стене, сохраняя при этом упорядоченное положение. То есть — примерно вертикальное… Хотя Сергей старался, дабы не ударить в раствор лицом. Но иногда одного старания мало. Однако, несмотря на отсутствие опыта в сфере плиткоукладчиков, он чувствовал себя сильным и мужественным первопроходцем. Этаким конквистадором, бесстрашно вступившим на неизведанную землю. Главное — правильный стимул. А в данном случае он был правильный, потому что не только имел весьма привлекательный вид, но и вызывал самые яркие эмоции. Стимулом являлась отнюдь не Воронова, а та самая Марина, чья хрупкость вызывала в нем желание защитить ее от житейских бурь, а очаровательные ямочки на щеках могли подтолкнуть к совершению всяческих подвигов, в данном случае бытовых. Он сам удивлялся новым ощущениям и открывал в себе непривычные, не ведомые доселе свойства. Та же Воронова — вроде и красотка, ничуть не хуже, но она — как открытая книга, товарищ, свой в доску, а эта — таинственная пока незнакомка, обещающая раскрыть перед тобой целый спектр удовольствий, даже если ты не помнишь значения слова «спектр», в силу недостатка образования.
— Может, перерыв сделаешь? Я кофе сварила. — Голос за спиной оторвал его от настороженного созерцания собственного рукоприкладства.
— А я уже закончил. Как тебе?
Хозяйка квартиры, вопреки ожиданиям, как-то без восторга оценила произведение кафельного искусства:
— Слушай, а не криво?..
— Это поначалу, — заверил Елагин, стирая тряпочкой остатки цемента. — Раствор подсохнет, и все выровняется. Плитка, если честно, не высший сорт.
— На распродаже брала.
— Я догадался… Дай, пожалуйста, полотенце.
— Держи! Мойся, переодевайся и приходи на кухню. Да, и… — Марина протянула Елагину тапочки. — Вот, надень.
Тапочки были почти точь-в-точь такие, как и на ней самой, только не собачки, а кошечки. Но такие же симпатичные. Была между двумя парами тапочек и еще одна разница. «Кошечки», судя по размеру, предназначались явно для мужской ноги. Не то чтобы это сильно огорчало, но и жизненной энергии не добавляло. С другой стороны, Марина позвонила первая, никто, как говорится, ее за пальцы не тянул. Он, разумеется, отозвался. А кто не отзовется, когда симпатичная во всех отношениях девушка проявит к тебе интерес? Который буквально на втором свидании закончился затяжным поцелуем. Естественно, и на просьбу положить плитку откликнулся без раздумий. Вряд ли он ей понадобился в качестве кафелеукладчика. Любой молдаванин или таджик справится с этим гораздо лучше. А стало быть, запал он в юное девичье сердце, зацепил ста́тью и прытью. Да и его Марина зацепила. Практически с первого взгляда возникла особая химическая реакция, не такая, как при общении с другими женщинами. Потому, в отличие от Светки Вороновой, на просьбу Марины он с готовностью ответил: «Йес!» К тому же с Мариной его не связывало пионерское прошлое.