На кухне он кивнул в сторону стены над газовой плитой:
— Вот здесь тоже не помешает кафелек положить. Знаешь, как это место называется у большей части населения?.. «Стена срача».
Ему, выходцу из милицейских казарм, подобные шутки были простительны. Марина мило улыбнулась, упомянутая химическая реакция ускорилась, словно под действием катализатора.
— Нет, правда! Да и потолок покрасить не помешает… И обои поклеить до кучи…
— Конечно, не помешает, — согласилась хозяюшка. — Ты рассольник ешь?
— Любая халява годится в пищу. А насчет ремонта — все в наших мозолистых руках. Я много чего еще умею. Не только кафель класть и с бедра стрелять.
— С такими талантами — и в милиции?
— Позвольте, гражданочка! — Сергей притворно нахмурил брови. — Что ж, по-вашему, в милиции одни бездари и оборотни работают?
— Да нет, ну что ты… Люди везде разные. Знаешь, я ведь тоже мечтала певицей стать. В школе в кружке занималась. Мы даже с концертами выступали.
— А почему мы еще не поем? Начинай, я подхвачу…
— Только не сейчас… Ешь! Сметаны добавить?
— Конечно!.. Суп без сметаны — что селедка без «шубы».
Марина достала из холодильника банку, но тут в кармане ее халата запел мобильник. Взглянув на экран, она явно смутилась, словно звонили из тубдиспансера сообщить результат анализа.
— Извини! Сам положи, сколько хочешь, ладно? Я сейчас.
Она вышла в коридор, плотно прикрыв за собой дверь, но опытный мент Елагин все равно подслушал секретный разговор.
— Ну, привет!.. Нет, я занята… Какая разница?.. Рома, мы уже обо всем говорили, и не раз… Нет, мне это не интересно… Нет, не могу… У меня сейчас рабочий в ванной кафель кладет… Какое твое дело?.. Нет, не приходи. Он уже заканчивает, и я потом сразу ухожу… Я сказала — нет… Рома, всё, мне некогда. Пока!
Вернувшись на кухню, Марина села напротив Сергея, прекратившего поглощать рассольник.
— Послушай, Сережа, — опытного мента насторожила нарочитая веселость в голосе, — а давай пойдем куда-нибудь?
— Не вопрос. Но хотелось бы закончить прием пищи.
— Ну, тогда доедай быстро, и пошли. Смотри, какая погода — чего в доме сидеть? Вон, в парк можем сходить. Когда еще у нас выходные совпадут?
Химическая реакция начала притормаживать. Но ревность не порок, а свидетельство высоты чувств.
— Ты извини, это, конечно, не мое кошачье дело… — Он покрутил ногой в тапочке. — Я тут про рабочего случайно услышал…
Она опустила глаза и, подойдя вплотную к Сергею, взяла его за руку.
— Давай не будем сейчас об этом говорить. Потом, если захочешь. А сегодня не надо. Просто сегодня очень хороший день… Я не про погоду!
— Ладно… Но я не забуду. Но у меня триста гигов свободной памяти.
Елагин обнял Марину за талию, усаживая к себе на колени, коварные пальцы поползли к кушаку халатика.
И случилось бы страшное, но тут…
Из ванной донесся жуткий грохот.
И это был не подземный толчок. Распахнув дверь, они увидели перед собой картину под названием «Налет вражеской авиации на санузел». Почти вся плитка обрушилась и теперь бесформенной кучей топорщилась в ванне, а по стене, старательно огибая несколько чудом уцелевших квадратов, грязными ручейками стекали остатки раствора.
— Цемент на рынке покупала? — деловито поинтересовался Елагин после неловкой паузы.
— Да.
— Никому веры нет… Ничего. Будут и на нашей улице распродажи.
Парк на западной окраине Юрьевска был разбит на небольшом острове искусственного происхождения. Давным-давно, еще во время Первой мировой войны, на этом месте размещались подземные военные склады. Дабы оградить их от непрошеных гостей и молодых революционеров, с трех сторон складов прорыли широкие рвы. Четвертой стороной была река. В результате получился имевший почти идеальную прямоугольную форму остров, который соединили с «материком» одним-единственным каменным мостом. После Великой Отечественной склады потеряли свое значение и со временем пришли в запустение, став наконец излюбленным местом паломничества местных диггеров. Но, после того как в восемьдесят втором от взрыва найденного там артиллерийского снаряда погибло трое копателей, катакомбы в срочном порядке засыпали.
В середине восьмидесятых местные власти, готовясь к визиту тогда еще всесильного Генсека, решили продемонстрировать высокому гостю, как у них «пошел процесс» в рамках конверсии. На остров срочно завезли грунт, посадили деревья, проложили дорожки, вдоль которых расставили скамейки, и установили несколько дежурных аттракционов во главе с традиционным колесом обозрения. В довершение ко всему, вместо единственного существовавшего ранее полуразрушенного моста через рвы перебросили четыре широких пешеходных мостика с ажурными перилами, из-за чего на плане парк стал напоминать гамак. Так его юрьевцы и прозвали, что было и короче, и понятнее официального «Парк имени семидесятилетия Октябрьской революции». А чуть позже, когда революция официально была предана анафеме, у парка осталось только неофициальное прозвище.
«Гамак» довольно быстро приобрел популярность у жителей всех возрастов, и в выходные дни, особенно в жаркую погоду, сюда съезжался чуть ли не весь город. Мгновенно почуяв конъюнктуру, сами мостики и прилегающую к ним территорию оккупировали торговцы мороженым, сувенирами, китайской мишурой, пиратским видео и прочей дребеденью.
Елагин с Мариной как раз проходили по одному из мостиков, когда сержанта окликнул женский голосок с характерным процессуальным акцентом. Обернувшись, он увидел Воронову, которой было отказано в проведении ремонтных работ.
— Привет!
— Здравствуй, Свет, — смутился Сергей, заметив, что дамы обменялись взглядами, не имевшими к доброте и состраданию никакого отношения.
— Гуляете?
— Да вот — выходной в кои-то веки. И погода как по заказу… Почему бы не прогуляться? А ты чего здесь?
— С подружкой встречаюсь… Счастливо погулять.
Воронова вяло улыбнулась и направилась в сторону колеса обозрения.
— Кто это? — с плохо скрываемой формальностью уточнила Марина.
— Светка Воронова, из следственного отдела при прокуратуре. Мы с ней в детстве в одном лагере отдыхали.
— Красивая…
— Не то слово, — охотно согласился Елагин. — Но для меня — всего лишь сестра по оружию.
После такого признания Марина решила сменить тему:
— Сереж, а у тебя когда выходные в следующий раз?
— Выходные? Во-первых, Мариша, в разговоре с будущим полицейским употреблять это слово во множественном числе — просто безграмотно. А во-вторых — бессмысленно. Правильного ответа он и сам не знает.
— Нет, серьезно, — когда? В следующую субботу?
— Сие, видите ли, зависит не от календаря, а от настроения начальства. А что? С какой целью интересуетесь?
— Я к бабушке хотела съездить, в деревню. Там и мама сейчас. Может, составишь компанию?
— Ха! — воскликнул бравый сержант. — Да ради такого дела я прогул возьму. Когда отправляемся? — Он уже предвкушал романтическое общение на фоне идиллических пейзажей — сосен, березок и прочих представителей флоры и фауны.
— Подожди еще, — улыбнулась Марина. — Мне тоже надо на работе договориться. Это ведь триста километров в один конец. За один день не обернуться.
— Вот здорово!
— Почему?
— Потому что — это уже два прогула.
И в подтверждение этих слов он приобнял Марину за березовую талию.
— Куда дальше пойдем?
— Не знаю…
— У меня, кажется, есть идея! Свежая.
Занятые обсуждением отгулов и дальнейшего маршрута, они не заметили, что за ними пристально наблюдает продавец компьютерных дисков — молодой черноволосый хлопец. Дождавшись, когда парочка отойдет на безопасное расстояние, он переговорил с соседом, торговавшим матрешками-президентами, и двинулся следом, стараясь оставаться незамеченным, что у него получалось легко. Объекты его наблюдения были слишком поглощены друг другом, чтобы замечать такие мелочи, как слежка.
Вокруг небольшого шатра с вывеской «Караоке. Дешево» толпилась жадная до чужих песен публика. Правда, желающих публично сфальшивить среди них не находилось. Каждый ждал, что петуха пустит кто-нибудь другой. Владелец аттракциона пытался заманить певцов, жонглируя микрофоном.
— Хозяин, почем музыка для народа? — поинтересовался Елагин, растолкав зевак.
— Пятьдесят рублей! Без НДС!
— Получите… Выбирай песню, Мариша! Только не из современных, если можно. Мне старинные больше нравятся.
— Ты что, серьезно?
— Не, придуриваюсь. Сама же обещала спеть. Не стесняйся! Все оплачено!
— Я тебе тет-а-тет обещала. — Марине совсем не улыбалось развлекать посторонних.
— А ты только мне и пой. Представь, что здесь больше никого нет. Хочешь, прогоню?
— Хозяин, почем музыка для народа? — поинтересовался Елагин, растолкав зевак.
— Пятьдесят рублей! Без НДС!
— Получите… Выбирай песню, Мариша! Только не из современных, если можно. Мне старинные больше нравятся.
— Ты что, серьезно?
— Не, придуриваюсь. Сама же обещала спеть. Не стесняйся! Все оплачено!
— Я тебе тет-а-тет обещала. — Марине совсем не улыбалось развлекать посторонних.
— А ты только мне и пой. Представь, что здесь больше никого нет. Хочешь, прогоню?
Девушка заколебалась.
— Скажите, — спросила она у хозяина игрушки, — а у вас есть «Эхо любви»?
— У нас есть всё, кроме денег и совести, — кивнул тот, наклоняясь к ноутбуку. — Сейчас организуем. И с эхом, и без эха. Вот вам пока микрофончик… Еще момент… Готовы?.. Внимание на экран!
— Товарищи! — громогласно обратился Сергей к населению. — Вы становитесь свидетелями уникального события — рождения таланта. Давайте дружными аплодисментами поддержим молодую певицу из нашего родного города, чье имя скоро узнает весь мир! Наша юрьевская Уитни Хьюстон!
Голос Марины, несильный, но мягкий, плавно вплетался в льющуюся из динамиков мелодию. Слова этой песни она знала наизусть, а потому смотрела, не отрываясь, на Сергея, сознавая, что поет только для него. Окружающие превратились а те самые пылинки, которыми покрылось небо. Легкий фон для сильных эмоций.
А Елагин, услышав первые аккорды, перестал улыбаться. Затем отошел чуть в сторону и уселся на металлический забор, разглядывая свои ботинки, словно они вдруг превратились как минимум в сапоги-скороходы.
Закончив петь, Марина пристроила микрофон возле компьютера и, не обращая внимания на бурные аплодисменты и крики «Еще!», подбежала к Сергею и присела рядом.
— Что-то случилось?
— Ничего… Просто… Это — любимая песня моей мамы.
— Я не знала… Это ведь и моя любимая песня. Еще в кружке ее пела. На концертах даже.
— Ты классно поешь. Уитни Хьюстон просто скрипучая телега…
— Да ну, скажешь тоже…
— Серьезно. Слушай, а хочешь, я тебя к одному профессору пристрою? Он в музыкальном училище вокал преподает.
— Профессор — в училище?
— Алкоголь, — пояснил Сергей. — Между прочим, он на профессора совсем и не похож. Мы его зимой в сугробе нашли. Они в училище отмечали что-то, вот и не рассчитал с гаммой. Слишком высокую ноту взял. Представляешь, каких-то пятьдесят метров до дома недотянул. Хорошо, паспорт был с собой, так я его прямо по указанному в штампе адресу и доставил. Жена уже в милицию собралась. А на следующий день они вдвоем прямо в отдел приехали. С огромным тортом и коньяком. Я к тому времени сменился, поэтому торт благодарные коллеги сожрали без меня. Но визитку и коньяк передали.
— У меня мама тоже жутко переживает, если домой поздно прихожу, — Марина поднялась с ограждения. — Когда я на дежурстве, так и ночью даже звонит — все ли со мной в порядке… Сереж, а ты своих родителей помнишь?
— Помню, конечно. Мне ведь уже одиннадцать было…
В ноябре девяносто шестого родители Сергея поехали в Каспийск. Старший брат отца, служивший там в штабе пограничного округа, отмечал юбилей. Поначалу мальчишку собирались взять с собой, но перед самой поездкой он неожиданно простудился, и его оставили дома. Ехать хоть и не очень долго — около восьми часов, но с двумя пересадками, так что лучше поберечься. Тем более что уже начинало холодать.
Накануне вечером мама успокоила:
— Не переживай, сынок. Нас не будет всего два дня. Смотри: завтра — четырнадцатое, и мы с папой утром уедем. Пятнадцатого у дяди Андрея праздник, а шестнадцатого вечером уже вернемся назад. А ты пока с Калерией Валерьевной побудешь. Хорошо?
Сережа тогда отвернулся к стене, чтобы скрыть расстройство. Он же специально «набил» градусник, чтобы не ходить в школу и чтобы его взяли. Праздник — это ж так здорово.
А утром шестнадцатого ноября девяносто шестого по всем информационным каналам страны была передана страшная весть: прошедшей ночью в Дагестане, в городе Каспийске, взорван жилой дом, в котором проживали семьи военнослужащих Каспийского погранотряда. Мощность заряда оценивается примерно в сто килограммов тротила. Под завалами погребено десятки человек, ведутся работы по их спасению.
Елагины должны были выезжать утренним автобусом. Шестнадцатого. Ночевать они оставались в квартире брата, на втором этаже…
— А дальше? — тихо спросила Марина, когда Сергей закончил рассказ.
— Детский домик… Нелегко пришлось, конечно. Да чего уж теперь… Спасибо, Калерия Валерьевна навещала. Она в школе работала, у нее еще мама моя училась. И жила в нашем же подъезде, двумя этажами ниже. По выходным домой меня забирала, а летом в лагерь устраивала. — Сергей криво усмехнулся. — С нормальными детьми… Я однажды услышал, как кто-то ей бросил: «Разве можно его в один лагерь с нормальными детьми?» И квартиру для меня Калерия отстояла. Сколько кабинетов обошла… А уже потом, когда в милиции работать начал, — случайно узнал, что она вначале из детдома меня забрать хотела. Но ей не разрешили. Из-за возраста.
— А где она сейчас?
— Умерла. Пять лет назад. Я тогда на флоте служил. Когда это случилось, я не знал ничего — сообщить-то некому было. Но до сих пор свиньей себя чувствую, что на похороны не приехал.
— Получается, ты теперь на свете совсем один?
Сергей остановился и, взяв Марину за плечи, внимательно посмотрел ей в глаза.
— Нет. Теперь я уже не один. А в родном ментовском коллективе.
И они слились в страстном поцелуе, как и полагается в низкопробных мелодрамах с закадровым плачем…
Да, чувства к гостиничному портье явно отличались от тех, что он испытывал, например, к молодой дознавательнице из их отдела. На порядок отличались. И он ничего не мог с этим поделать. Да и не хотел.
— Ну а теперь моя очередь таланты демонстрировать, — с наигранной веселостью заявил Сергей, когда Марина уткнулась носом ему в плечо.
— Ты уже продемонстрировал.
— Нет, я не в этом смысле. Пошли!
Возле этой палатки, в отличие от караоке, никого не было. В век компьютерных стрелялок пневматический тир давно утратил былую популярность и у детворы, и у взрослых, и даже у братвы. Старичок-смотритель по ту сторону прилавка, честно отрабатывая положенное время, спокойно дремал под самодельным плакатом «Меткий выстрел — залог здоровья!». Когда-то отец в этом самом тире учил маленького Сережу стрелять. Он ставил его на небольшую скамеечку, клал винтовку на специальный упор и терпеливо разъяснял мальчишке значение мудреных терминов «по центру» и «под яблочко». Потом Сережка неумело обнимал приклад, испытывая знакомый подавляющему большинству мальчишек магический восторг от прикосновения к оружию, старательно прицеливался, зажмуривая не тот глаз, и тремя пальцами (одним силенок не хватало) тянул на себя спусковой крючок.
Однажды пулька даже попала в цель, и отец воскликнул:
— Молодчина! Быть тебе снайпером!
Сережка радостно улыбнулся. Он не стал тогда признаваться в том, что целился совсем не в эту дурацкую рожу в черном цилиндре, а в вертолет.
— Интуиция подсказывает мне, что на конце этого обрезанного тросика раньше находилась винтовка… — с нарочитой озабоченностью в голосе заявил Елагин.
Марина тихонько хихикнула.
— Старо, молодой человек, — лениво парировал смотритель, не открывая глаз. — Эту шутку я слышал еще в Осоавиахиме.
— Но я там никогда не был.
— Ваше счастье. Значит, так: будете стрелять — пять рублей за пульку. А не будете — так и не буди́те.
— Буду будить, — решительно заявил Елагин. — Подъем!
Старичок с энтузиазмом приоткрыл один глаз.
— Сколько?
— Десяток. — Сергей положил на прилавок сторублевку. — Желаю выиграть приз.
— Так, может, возьмете еще несколько штук? Для пристрелки.
— Не надо. Киллеры не пристреливаются.
Получив десять пулек в пластмассовой крышечке от банки из-под чистящего средства для унитазов и пятьдесят рублей сдачи, Елагин взял в руки ближайшую винтовку, привычным движением переломил ее и вложил первую пульку.
— Ну, Мариш, командуй, в кого стрелять!
— В мельницу.
Сергей сделал выдох, прицелился и через секунду плавным движением нажал на спусковой крючок. Раздался хлопок, и мельница тут же ожила, весело закружив крыльями.