И теперь, когда первая волна эмоций схлынула, он призадумался. Может, права Светка? Конечно, он в глазах Марины герой, но дальше-то что? Она будет ждать его десять лет? Вряд ли…
Переживания из-за той детской лагерной истории, когда он струсил и дал ложные показания? И опять Светка права — кто б не струсил? Что ж теперь, до конца дней страдать?
Но и по-другому он сейчас поступить не мог… Самое обидное, он так и не поговорил с Мариной…
— Распишись! — Веселов придвинул Сергею лист с авторучкой.
— Слушай, Гарик! У вас тут Наумова должна сидеть. Марина Наумова.
— Есть такая. В восьмой камере. А что — та самая?
— В смысле «та самая»? — не понял Елагин.
— Ну… — смутился Игорь. — Из-за которой ты там кого-то завалил…
— Оперативно у нас сплетни распространяются. Быстрее Интернета.
— А то… Только сплетни у нас по-другому называются. Служебная информация.
Дежурный выбрался из-за стола и подошел к Елагину.
— Извини… формальность!
Тот послушно поднял руки. Веселов быстрыми привычными движениями обыскал его одежду, вывернув при этом карманы и тщательно прощупав манжеты и отвороты брюк. Затем молча указал глазами на ноги. Сергей снял обувь и встал на лежавшую тут же на полу газету.
— Отдельное жилье предоставить не могу, — извиняющимся тоном продолжал дежурный, один за другим беря в руки ботинки и внимательно их осматривая. — Рад бы, но пустых камер нет. Так что с попутчиком устрою. Но ты не волнуйся! Он только с виду грозный, а на самом деле спокойный мужик. Спит себе целый день…
— А за что приземлили?
— Да, можно сказать, за грубые ошибки в работе. Торговал валютой с рук возле обменника, ну и иногда загибал пару бумажек. По ситуации, в зависимости от клиента. Ручищи у него здоровые, хрен уследишь… А позавчера с объектом промашка вышла: обул жену начальника городского ОБЭПа. На триста долларов. Тут, понятно, весь аппарат на ноги подняли… Между прочим, он в девятой камере, рядом с твоей… с Наумовой, я имею в виду.
— Гарик, а нельзя с ней переговорить? Хоть минуту, а?
— Нет, — категорично покачал тот головой. — Ты порядок не хуже меня знаешь.
— Да ты камеру не открывай, я через дверь… — взмолился Елагин. — Мне ей важную вещь сказать надо.
— Серега, даже не проси! Дружба — дружбой, а служба — службой. В наших камерах, как ты понимаешь, не только жулики сидят, так что информация — или сплетни, если тебе понятнее, — о вашем разговоре мигом просочится в Интернет… А оно мне надо? Всё! Обувайся, бери шмотки — и пошли.
Елагин поднял лежавший на лавке возле стола матрац с серым одеялом и двинулся следом за Веселовым.
— Да, и чтоб потом без обид, — продолжал наставлять тот, переваривая комплекс вины. — Переговариваться и перестукиваться запрещено. Вынужден буду принять меры.
— А петь можно? — спросил Сергей.
— Петь? — Веселов задумался. — Насчет пения в приказах ничего не сказано. Только, знаешь, здесь обстановка к пению не слишком располагает. Ну вот и твои апартаменты…
Игорь отпер дверь камеры.
— Прошу! С почином!
Елагин шагнул внутрь. Камера была самой обычной: серые бетонные стены, небольшое зарешеченное оконце высоко под потолком, приделанный к стене стол, две койки по бокам и параша в углу. Почти как в пассажирском купе. С той лишь разницей, что здесь ты не знаешь, как долго будешь ехать и какой будет станция назначения…
— Да, Серега! — окликнул его Веселов. — С обедом ты чуть-чуть опоздал. За пять минут до твоего прихода посуду отнесли. Так что терпи до ужина. Если хочешь, у меня бутерброды с сыром есть. Принести?
— Нет, спасибо. Аппетита нет.
— А его тут по первости ни у кого нет. Но на второй день приходит. Ладно, давай!
Дежурный ободряюще кивнул и запер дверь.
Сергей бросил матрац с одеялом на свободную койку и сам сел на нее, прислонившись спиной к стене. И… запел.
Елагин безбожно фальшивил. Но его голос с каждой новой строкой звучал все веселей и громче. И наглей. Переговариваться и перестукиваться запрещено? Да и хрен с вами! Насчет пения в инструкции ничего не сказано — стало быть, петь не запрещено!
Сначала Марина подумала, что ей послышалось. Съежившись в комок на узкой койке, она укрылась с головой колючим одеялом, пытаясь спрятаться от ужаса, который терзал ее последнее время, и в который уже раз за последние сутки попыталась забыться. Но песня продолжала звучать, причем все громче. А главное — голос…
Не может быть!
Марина резко поднялась и сорвала с головы одеяло. Сомнений быть не могло. Это был его голос. Родной уже голос. Значит, он здесь. Он — рядом! И ужас, сковывавший сердце, отступил.
Она прижала ухо к стене.
Елагин умолк и в ту же секунду ощутил удивительное душевное спокойствие. Даже подъем. Такое чувство, наверное, овладевает моряками, прошедшими Аденский залив, не нарвавшись на сомалийских пиратов. Да — опасный путь еще не закончен, но самое трудное и страшное уже позади.
Сергею снова захотелось петь. Но в это время расписанная татуировкой фигура на соседней койке зашевелилась, и к нему повернулась заспанная физиономия. Сосед посмотрел на Сергея с улыбкой:
— Ну ты, кореш, выдал! Я у Билана такой песни не слыхал. Клёвая… А из Пугачевой чё-нибудь могёшь?
— Кто это у тебя там концерты закатывает? — поинтересовался у Веселова его помощник, входя в дежурку.
— Елагин. Задержали, козлы, все-таки…
— Знаю. Встретил ребят, которые его привозили. А почему поет?
— Ну здрасте! — Игорь недовольно посмотрел на коллегу. — Перестукиваться ведь запрещено…
Топор мягко, с приятным хрустом, вошел в лобную кость. Второй перерубил шею в районе кадыка. Но человек продолжал улыбаться, как ни в чем не бывало, держа в руках табличку «Я буду жаловаться». Потому что был нарисован на деревянной стене, напротив которой стоял обнаженный по пояс командир отряда Кленов. Все в отряде знали, что у Николаича есть испытанное средство для успокоения нервов. Топоры, вилы, ножи и прочий инвентарь, пригодный к смертоносному полету.
Когда в ладонь легла ручка саперной лопатки, а нарисованный на стене мужик задрожал от страха, на полигоне появился взволнованный художник-взрывотехник Репин.
— Николаич! Тебя уже все обыскались… Бухаров ни по мобилке, ни в кабинет дозвониться не может.
— Чего у него опять стряслось? — невозмутимым голосом спросил Кленов, прицеливаясь лопаткой в мужикову промежность. — Ингуши угнали яхту Абрамовича?
— Хуже. Серегу Елагина закрыли. В ИВС.[5]
Лопатка замерла в воздухе. Мужик на стене перевел дух и снова заулыбался.
— Шутишь?
— Да какие шутки?! Короче, тут такое дело. Те ингуши, которых мы позавчера брали, сдали старшего Паленова. Бухарик его тут же подтянул и тоже расколол. Оказалось, этот гад по указке Журова попросил напарницу Маринки позвонить Сереге. Та ему наврала, что Марина его по-прежнему любит, что жить без него не может и все такое… А на следующий день Журов и Краснов Маринку в камеру упрятали. За что — не знаю, но факт. И Сереге — ультиматум: хочешь, чтобы на свободу вышла, — пиши признанку. Вот он и пошел на плаху с чистым сердцем…
Иван Николаевич слушал Репина, не перебивая, отрешенно глядя на мужика с табличкой.
— Всё?
— Да вроде…
— Тя-я-я!!!
Лопатка молнией сверкнула в воздухе, рассекла воздух и врезалась в гениталии мишени. Правда, черенком. Но и этого хватило, чтобы улыбка сошла на лице последней на нет.
— Успокоишь тут с вами нервы… Где Бухаров?
— У себя должен быть…
Тюремщик Веселов, гремя тяжелыми ключами, отпер восьмую камеру и, не заходя внутрь, громко приказал:
— Наумова, на выход! К следователю.
Марина стряхнула с себя мучительное забытье, торопливо выскользнула из-под одеяла и вышла в коридор.
— Не кисни, — прошептал дежурный и, повернувшись в сторону соседней камеры, громко добавил: — Тебя вроде под подписку выпускают…
* * *Перед входом в следственный отдел следственного комитета при прокуратуре города Юрьевска молодая цыганка гадала по руке на судьбу. Постовой прогонял ее, но цыганка возвращалась — место было золотым. В конце концов, она заплатила постовому, и тот перестал обращать на нее внимание.
Светлана Петровна Воронова вышла из здания, остановилась рядом с цыганкой и с тревогой посмотрела на тяжелое, затянутое серыми тучами небо. Дождь был бы очень некстати из-за двух причин: сделанной только вчера укладки и забытого дома зонтика. Можно было бы попросить дежурного, чтобы дал машину, но с полчаса назад водитель куда-то умотал, и неизвестно было, когда вернется.
Светлана Петровна Воронова вышла из здания, остановилась рядом с цыганкой и с тревогой посмотрела на тяжелое, затянутое серыми тучами небо. Дождь был бы очень некстати из-за двух причин: сделанной только вчера укладки и забытого дома зонтика. Можно было бы попросить дежурного, чтобы дал машину, но с полчаса назад водитель куда-то умотал, и неизвестно было, когда вернется.
Отказавшись от предложения узнать судьбу, следователь направилась в сторону перекрестка, надеясь поймать маршрутку, но тут ее окликнули:
— Светлана Петровна!..
Повернувшись, она увидела командира СОБРа Кленова — импозантный мужчина, настоящий мачо российского масштаба, призывно махал ей из окна легковушки, тормознувшей на противоположной стороне улицы. Вот и не верь после этого в существование ангела-телохранителя…
Кивнув в ответ, Воронова переждала поток транспорта и перебежала дорогу.
Иван Николаевич вышел навстречу и галантно распахнул перед дамой переднюю пассажирскую дверцу.
— Хорошо, что перехватить вас успел, — сказал он, усаживаясь рядом на место водителя. — Разговор у меня. Серьезный. По поводу Елагина.
— Дело уже не у меня.
— Знаю. Но больше ни к кому с этим обратиться не могу. К Краснову идти бесполезно. Против него лично ничего не имею, но… Не хочу. — Он чуть помолчал. — В общем… не так все тогда было. Надо было сразу правду рассказать. Короче, это я заставил Серегу соврать. Помочь хотел, а обернулось совсем по-другому.
— Интересно.
— Давайте для начала немного покатаемся. Я вам все объясню, а после и подумаем, что делать…
Примерно через пару часов та же легковушка, тяжело переваливаясь через ухабы разбитой дороги, остановилась возле паровозного кладбища — на той самой площадке, где несколько дней назад были задержаны Седой с Джамалом.
— Вот здесь они и стояли, — Кленов вышел из машины, галантно подав руку Вороновой, и показал на еще сохранившиеся следы протекторов. — Тут — «семерка», на которой ингуши приехали, тут — «мазда» Седого. Паленов пошел туда, в сторону сортировки. Докуда он дошел — не знаю, и почему кричать начал — тоже не знаю. Когда эти врассыпную кинулись, пришлось дать команду на задержание. А труп Паленова нашли во-о-он там, аж около забора.
— Я помню, Иван Николаевич, — кивнула Воронова, выбираясь из салона. — Откуда на самом деле стрелял Елагин? Вы помните место?
— Нет, я же в тот момент еще здесь был. Но Сергей сказал, что находился между путями, возле старого вагона. И электричка шла…
— Значит, будем искать там… Пойдемте!
Последнее слово было адресовано сидевшим на заднем сиденье эксперту Потехину и двум молодым людям, прихваченным в качестве понятых. Все трое нехотя выбрались из теплого салона на улицу, где уже начинал накрапывать дождь, и двинулись следом за Кленовым и Вороновой.
— Я ведь ему постоянно говорил: гни свою линию, — вполголоса продолжал Кленов. — Дескать, задерживаемый не подчинился приказу, попытался оказать активное сопротивление, и вас двое было, никто ничего не докажет! А Сергей, видишь, как повернул… Какого дьявола, спрашивается? Нет, я все понимаю: чувства там, и так далее. Но разум-то где?
— Здесь, Иван Николаевич, дело не только в Марине.
— А в чем еще? — Кленов посмотрел на следователя удивленно.
— Старая история. Сереже тогда только четырнадцать было. Влюбился в одну девочку, в летнем лагере. Первая любовь… Сами знаете, наверное, как это бывает.
— А кто ж не знает? Правда, у меня это чуть раньше случилось, в четвертом классе. Мне тогда за нее во дворе так нос расквасили, что кровь только в больнице смогли остановить. Через это и в секцию самбо пришел, а потом уже и в профессию… — Кленов подал Светлане руку, помогая перешагнуть через рельсы. — Так что та любовь мне, можно сказать, жизненный путь определила.
— Нет, Сережу не били. Там другое. Избили младшего брата той девочки, у него на глазах. Старшие парни. Избили капитально — так, что мальчишка память потерял. А Сергею пригрозили: если пикнешь кому, тебе еще хуже будет. И он в милиции сказал, что ничего не видел… — Воронова остановилась и огляделась. — Здесь, у этого семафора?
— Скорее всего, — кивнул Иван Николаевич. — Тут другого нет.
— Тогда давайте искать… Вы пока спрячьтесь куда-нибудь, — обернулась Светлана понятым. — Вон, в вагон залезайте хотя бы. Только, пожалуйста, наблюдайте за нашими действиями. Если что обнаружим — позовем.
Они с Кленовым медленно двинулись параллельным курсом, держась по разные стороны пути и внимательно глядя под ноги. Правда, Иван Николаевич периодически отвлекался на стройную фигурку следачки. Красавица и умница, думал он, почти патология в наше время.
— А что дальше-то было, Светлана Петровна?
— Дальше?.. А-а-а… Дальше ничего не было. Девочка после этой истории с ним разговаривать перестала. Как отрезала. Вот Сергей с тех пор и простить себе не мог, что струсил тогда. Предателем себя чувствовал. И вот теперь — эта Марина…
— Так ведь все мы не без греха, — философски заметил Кленов. — И потом, осуждать-то легко. А вот когда сам в такой ситуации окажешься… Да еще если у пацана родителей нет, и заступиться за тебя некому.
— Я ему то же самое говорила. А он уперся… Ой, смотрите! Нашла, кажется.
Воронова присела и осторожно отодвинула кусок гравия. Между ним и боковиной деревянной шпалы тускло поблескивал маленький цилиндрик гильзы.
Светлана обернулась в сторону вагона, где укрылись от дождя эксперт с понятыми:
— Идите сюда… Иван Николаевич, — следователь посмотрела на командира СОБРа, — мы тут сами закончим. А вы, пожалуйста, поднимайте своих ребят и срочно найдите мне того машиниста электрички. Хоть из-под земли…
* * *Краснов откинулся на спинку кресла и уставился на Светлану страдальческим взором:
— Ты же знаешь, что дело — на контроле в Следственном комитете!
— Ну и что? Кто узнает? Журов уже улетел.
— Да плевать мне на Журова, он мент, а не из комитета, — мрачно буркнул тот. — Свет, я серьезно. Всплывет, что ты с Елагиным в изоляторе встречалась, неприятностей не оберешься. И тебе достанется, и мне. Что за дело к нему?
— Надо кое-что уточнить.
— Так скажи мне, я уточню.
— Понимаешь… — Воронова замялась. — Тут — скорее личное.
— Час от часу не легче. Какое личное?! Ты что, первый день в следствии? Не успеешь за проходную выйти, как твое «личное» в общественное превратится. Со всеми вытекающими последствиями.
— Неужели ты не понимаешь, что ситуации разные могут быть?
— Понимаю. Но и ты пойми: дело — резонансное. Зачем нам лишние проколы?
Воронова тяжело вздохнула и уселась на стул напротив коллеги.
— У тебя сигареты есть?
Краснов достал из кармана пачку «убийц», пододвинул коллеге пепельницу и с готовностью щелкнул зажигалкой.
Некоторое время они молчали. Наконец Воронова не выдержала:
— Жень, ну я ведь тебя всегда выручала… Выручи и ты. Пожалуйста! Я очень редко о чем-то прошу, но сейчас — как раз такой случай. Кто-то, помнится, здоровьем собственным клялся, которое одно, и другого со склада не выдадут…
Краснов раздраженно глянул в окно, потом забарабанил пальцами по столу.
— Бог с тобой, встречайтесь. Но — только в моем присутствии. Я завтра Елагину обвинение должен предъявлять, вот и переговорите. Дам вам минут пять.
— Нет, Женя, — покачала головой Светлана, — не завтра. Сегодня. Прямо сейчас. Насчет дежурной машины я уже договорилась… И не надо на меня так смотреть! Это крайне важно, поверь слову.
— У тебя — как у того солдата, — укоризненно вздохнул Краснов, убирая в сейф разложенные на столе бумаги, — «Дай, бабка, водички испить, а то так есть хочется, что аж переночевать негде»…
Войдя в камеру для допросов и пыток и увидев Воронову, Сергей удивленно приподнял бровь. «Тебя же отстранили!» — чуть было не ляпнул он, но вовремя заметил притаившегося в темном углу Краснова.
— Садитесь, Сергей Сергеевич…
Голос Светланы звучал подчеркнуто официально. Елагин послушно сел на металлическую скамью по другую сторону стола.
— В деле появились некоторые новые обстоятельства, требующие пояснений, — начала Воронова. — И мы с вашим следователем, Евгением Борисовичем Красновым, хотели бы кое-что у вас уточнить. Если помните, в ходе осмотра места происшествия не было обнаружено стреляной гильзы. Как вы это объясните?
— Я уже говорил — затоптать могли, — равнодушно пожал плечами Сергей. — А может, подобрал кто. Мало ли почему…
— Вы прекрасно знаете, что с момента выстрела и до момента начала осмотра на месте происшествия посторонних не было. И осмотр проводился весьма тщательно. Впрочем, это уже не столь важно… Скажите: как вы объясните то обстоятельство, что гильза нами все же была обнаружена? Только не возле трупа Паленова, где ей следовало бы находиться согласно вашим показаниям, а метрах в тридцати от него? Вот, ознакомьтесь с протоколом осмотра места происшествия…