— Ну, замечательно! — всплеснула руками женщина. — Нас снова проверяют! Из-за вас, россиян, мы сбежали из собственной страны, где у нас было ВСЕ, живем в какой-то халупе, ни работы, ни денег, так нас еще и в терроризме подозревают!
Семья Буркевичей оказалась крепким орешком. Из дома выбрался пожилой мужчина, двое крепких коротко стриженных парней, не производящих впечатление голодающих, начали дружно возмущаться. Как по команде, раздался надрывный детский плач, закричала молодая женщина: «Пусть оставят нас в покое! Что им нужно от нас?»
— Мы, кажется, объяснили, — нахмурился Любавин. — И не надо, граждане, во всем винить Россию, которая предоставила вам какое-никакое убежище. Могли бы остаться в Краматорске, вас никто сюда не гнал, но вам же не понравилась украинская власть? А ну, ша! — прикрикнул он. — Цыц, говорю, граждане! Еще раз повторяю, в районе проводится контртеррористическая операция, и если не хотите загреметь в федеральную кутузку или отправиться ближайшим дилижансом в родной Краматорск, то выполняйте наши требования!
Переселенцы злобно на них таращились, но замолчали. О подобной категории граждан Вадим был наслышан — во всем винят Россию, мол, Россия вторглась на Украину, согнала их с насиженных мест, а стало быть, теперь им должна по гроб жизни. Поэтому можно не работать, сидеть на шее государства, и пусть только государство попробует не обеспечить им достойную жизнь! В принципе Вадиму было плевать, как к ним относятся. Члены семьи уступили дорогу, пустили в дом. Из-под печки злобно смотрела древняя старуха — очевидно, сердобольная баба Груша, приютившая обездоленных беженцев. Впрочем, все оказалось не так плохо, как было заявлено. Дом не ремонтировали, но внутри все было чисто, имелась неплохая мебель, телевизор, компьютер. Да и сама завалюха на поверку оказалась не такой уж маленькой. Молодая женщина была не добрее своих родственников. Взяла в охапку маленькую девочку лет шести, вывела на улицу. И здесь осмотр много времени не отнял. Если и было в доме что-то заслуживающее внимания, то его надежно припрятали. Во внутреннем дворе поджидал сюрприз — в виде еще одного пикапа, отнюдь не старого, поблескивающего черной краской, с эмблемой известного японского производителя.
— На пособие купили? — поинтересовался Вадим у главы семейства, неотступно следующего за ним.
— Не ваше дело! — грубо отозвался пожилой мужчина, кинув на него злой колючий взгляд.
— Будет наше, когда конфискуем, — пожал плечами Рудницкий.
Снова зароптали люди, стали уверять, что напишут жалобу руководству полиции, дойдут до Кремля и даже дальше (до Господа Бога, что ли? — подумал Вадим), но призовут к ответу зарвавшихся полицейских. Полными бездельниками эту семейку все же назвать было невозможно. Во дворе возвышались поддоны кирпичей, штабеля досок, а на месте разобранного сарая красовалась свежая опалубка. «Чем только не займешься от безделья», — хмыкнул про себя Амбарцумян.
К окончанию визита пришли Капралов с Жилиным, поставили в известность, что соседей найти не удалось (за неимением таковых). А те, что проживают далее по улице, о Буркевичах ничего не знают, у них своя жизнь. Временами ездят какие-то машины, но это не их дело, нет у них привычки совать свой нос в чужие дела. На вопрос, шумели ли машины в последние ночи, люди затруднились дать исчерпывающий ответ. Вроде да, а может, нет.
— Прикинь, как все удачно складывается, командир, — шипел на ухо Жилин. — Они живут тут в полной глуши, вдали от всех. Неизвестно, куда и когда ездят. Кто к ним приезжает, тоже неизвестно. Зато посмотри на карту, где отмечены места ночных нападений. Незачем выезжать на трассу — на этой стороне магистрали и Грибаново, и Покровское, и пост ДПС рядышком. Учинил злодеяние, быстренько вернулся на хату, и молчок. Никто тебя не видел и не слышал. Здесь же куча проселочных дорог, а населения севернее Грибанова практически нет…
Все это было очень любопытно. И за семейкой имело смысл проследить. Но конкретных улик не нашли. Кто из компании мог ходить на дело? Двое парней, отец? С натяжкой — молодая женщина? Надо еще уточнить, действительно ли они те, за кого себя выдают…
Задерживать семейство Буркевичей оснований не имелось. С документами у них все было в порядке. За то, что обзывались и плохо себя вели? Так за это половину населения надо в кутузку.
— В общем, так, Олежек, — распорядился Вадим, когда спецназовцы (и примкнувший к ним Любавин) загрузились в машину, — остался последний адресок, но кое-что любопытное уже проклевывается. Мне плевать, чем занимаются твои люди, готов им предоставить занятие более интересное. По всем адресам, где были, направляй людей. При машинах, но чтобы не «светились». В каждый адрес по одному человеку. Поселок «Приволье», санаторий «Золотые росы», съемная хата в Грибанове, халупа в Лимане. Пусть следят и докладывают обо всех перемещениях фигурантов. Кто когда убыл — в котором часу прибыл. Если есть возможность проследить — пусть следят, но не афишируют себя. Это важно, Олежек, ты должен понимать. Мы подождем — обзванивай свой народ.
Когда проехали поселок Глазов, краски дня уже тускнели, расплывались. День летел, как угорелый. А ведь Вадим еще планировал посетить места преступлений, побродить по окрестностям, прочувствовать то, что здесь произошло! Порой это важно и даже необходимо. Ладно, возможно, и без этого что-нибудь решится. На правой полосе автотрассы в южном направлении шли ремонтные работы. Гудел маленький каток, внутри огороженной бетонными блоками зоны возились люди в рыжих комбинезонах. Горели желтые фонари, были выставлены знаки. Автомобилисты перестраивались на свободные полосы, проблем при объезде не наблюдалось. Любавин встал в парковочный карман, и какое-то время спецназовцы хмуро наблюдали за работой. Вранье, что можно бесконечно наблюдать, как другие работают. Иногда это сильно раздражает.
— Давай и сюда своего человечка, — распорядился Вадим. — И вези нас в Осипово или где они там живут. А то ведь не дождемся, пока наработаются…
Уже смеркалось, когда «Газель» проехала большое село. Здания заброшенного автокомбината находились на восточной окраине. В бетонном заборе вполне хватало дыр, чтобы проехать на танке. Вагончик, в котором проживали гастарбайтеры, приютился на краю пустыря, недалеко от заросшей бурьяном свалки металлолома.
Он действительно был обитаем (хотя и не сейчас), на веревке сушилось белье, в стороне находилось кострище с кирпично-решетчатым подобием барбекю — вокруг него стояли скамейки, колченогие стулья. Следы вчерашнего пиршества были налицо. Местечко выглядело не очень симпатично. Сомнительно, что компания «Автодор» для своих работников (даже временных) не могла подыскать приличного жилья. Видимо, пришельцы из солнечных республик большего и не хотели. А может, им и требовалась подобная уединенность.
Темнота еще не сгустилась, быстро осмотрели окрестности, найдя пару свежих мусорных куч и отхожее место, в котором призывно гудели навозные мухи. Импровизированный туалет располагался сразу за вагончиком, недалеко от места для принятия пищи, что наглядно свидетельствовало об уровне развития членов ремонтной бригады. Версия об их причастности смотрелась как-то диковато. И все же имело смысл их подождать — тем более сотрудник из группы Любавина очень кстати вышел на связь и сообщил, что бригада закончила работу, садится в древний рыдван и отправляется восвояси. Минут через двадцать «рыдван» возник в зоне видимости. Он въехал на территорию автокомбината, безбожно чадя выхлопом, и превратился в облезлую «Таврию», похожую на ощипанную бродячую собаку. Из развалюхи вылезли четверо и, еле волоча ноги от усталости, побрели к вагончику. Появление компетентных органов произвело настоящий фурор. Ряды гастарбайтеров дрогнули, смешались. Двое побежали назад, но встали как вкопанные — за их спинами в выразительной позе стоял Капралов и очень ласково их разглядывал.
— Начальник, начальник… — растерянно лопотал «комбриг», рослый, худой, как шпага, сгибаясь в три погибели, чтобы заискивающе посмотреть Любавину в глаза. — У нас же в порядке, да? Зачем проверка, скажи? Мы работаем, никого не трогаем — «Автодор». «Автодор»…
— Да хоть «Мойдодыр», — важно бросил Любавин, вызвав у спецназовцев взрыв гомерического хохота. Бригадир полез в карман, доставал какие-то бумаги, разворачивал, совал лейтенанту. — Да что ты мне суешь? — раздражался тот. — Что там у тебя — справка о бесплодии? Да мне плевать на твои шпаргалки, Бободжон, или как там тебя?
Рабочие мялись с обреченными минами, ожидая немедленной депортации — и, видимо, основания для того имелись не надуманные. Обычные узбекские (или таджикские) гастарбайтеры — такого добра на российских просторах больше, чем нужно для нормального функционирования экономики. Мужчины в годах, двое седоватые, не сказать, что батыры, но и не заморыши. Нормальные заискивающие лица, покорные позы.
— Начальник, начальник… — растерянно лопотал «комбриг», рослый, худой, как шпага, сгибаясь в три погибели, чтобы заискивающе посмотреть Любавину в глаза. — У нас же в порядке, да? Зачем проверка, скажи? Мы работаем, никого не трогаем — «Автодор». «Автодор»…
— Да хоть «Мойдодыр», — важно бросил Любавин, вызвав у спецназовцев взрыв гомерического хохота. Бригадир полез в карман, доставал какие-то бумаги, разворачивал, совал лейтенанту. — Да что ты мне суешь? — раздражался тот. — Что там у тебя — справка о бесплодии? Да мне плевать на твои шпаргалки, Бободжон, или как там тебя?
Рабочие мялись с обреченными минами, ожидая немедленной депортации — и, видимо, основания для того имелись не надуманные. Обычные узбекские (или таджикские) гастарбайтеры — такого добра на российских просторах больше, чем нужно для нормального функционирования экономики. Мужчины в годах, двое седоватые, не сказать, что батыры, но и не заморыши. Нормальные заискивающие лица, покорные позы.
— А может, договоримся, начальник? — шмыгнув носом, спросил бригадир.
— Богатый, что ли, договариваться надумал? — фыркнул Вадим. — Ладно, граждане, успокойтесь. В районе введен режим контртеррористической операции…
— Контртуристической операции, — еле слышно поправил Балабанюк. Вадим покосился на него со всей возможной строгостью и продолжал:
— Открываем вагончик, показываем свои апартаменты, паспорта. Почему бежали? — сведя брови, уставился он на коренастого рабочего с морщинистым лицом, в которое прочно въелся асфальт.
— Так это… — растерялся рабочий. — Испугались…
— Понятно, — кивнул Вадим, — причина уважительная. Чего ждем, господа строители? Открываем двери, не стесняемся, все заходим.
Это была бездарная потеря времени! Загаженный вагончик, «чудесные» ароматы, двухъярусные нары, горы наваленного тряпья. Он перебирал паспорта, выданные на их исторической родине. Ничего подозрительного — господа Рашидов, Земирханов, Архманов, Мухамеджанов… И здесь без бутылки не выговорить! Бригадир Архманов что-то лопотал — мол, не вели казнить, командир, сами не знаем, почему «Автодор» принял на работу, сами уедем, вот закончим работу, переведем деньги нашим многодетным семьям — и уедем… Потому и принял «Автодор» их на работу, что этим бедолагам можно платить втрое меньше, чем положено! У них и выбора никакого нет. Трудись, дыши асфальтом и битумом, а потом вали на родину!
И все же проследить за этой испуганной публикой стоило. Изобразить покорность и страх может даже бесталанный актер. Вадим шепнул пару слов на ухо Любавину, тот в ответ молча кивнул. День прошел, ну, просто замечательно…
Глава седьмая
И все же что-то было не так. Некое затаенное ощущение, что с кем-то в этот день было что-то неладно. Такое бывает, когда интуиция хочет вывести на верный след, но сама еще не разобралась. Вот уж действительно, загадка в духе Агаты Кристи. К восьми часам вечера группа в полном составе вернулась в гостиницу. Бойцы принимали душ, жевали засохший обед и остывший ужин. Напряжение усиливалось. Сегодня ночью преступники снова могли выйти на тропу, а у спецназа в активе не было ни одного козыря. Вадим лежал на кровати, лихорадочно работал извилинами. Скоро пора выдвигаться, а люди толком не спали. Он выделил на сон им два часа, сам немного вздремнул, а в начале одиннадцатого вскочил. Посты ГИБДД и ППС передавали, что на трассе все спокойно. Позвонил Любавин, сообщил, что находится на стационарном посту ДПС.
— Отдохнул хоть немного? — спросил Вадим.
— Конечно, — с преувеличенной бодростью отозвался лейтенант. — Полчаса на сон, мытье, общение с невестой — просто балуете, Вадим.
— Ты сам влез в это дерьмо, теперь терпи. Скоро будем. Привет невесте!
Через полчаса «Фортунер», загруженный оружием и экипированным спецназом, подъехал к посту и уперся бампером в будку, словно разозленный бык. Инспектора уже были в курсе, никто не вышел, чтобы поздороваться. Спустился Любавин, влез в салон и пристроился на свободное сиденье.
— Добрый вечер, — буркнул он, — давно не виделись.
— Да уж, не соскучились, — в том же духе отозвался Балабанюк.
На часах было одиннадцать вечера. Лейтенант обзванивал свои посты, включив громкую связь. Сотрудник из «Приволья» докладывал, что пристроился на пригорке недалеко от коттеджного поселка. Там, где он засел, автомобилисты не ездят. Машина спрятана поблизости, в низине. Дом Алексея Жутарова как на ладони. Строители закончили работу полтора часа назад. Последние кирпичи укладывали в свете фонаря. Ругался хозяин особняка — что-то не понравилось в работе шабашников, то ли стена перекосилась, то ли оконный проем вышел со смещением. Бригадир огрызался — все в порядке, чего придираешься? Погас фонарь, работяги потащились в свой вагончик, сразу заиграла музыка, послышалась ругань. Рабочие выясняли отношения с Жутаровым. «Я вам что, посыльный, что ли?» — возмущался хозяин. Через пару минут он вывел из-под навеса джип, куда-то покатил, но через пятнадцать минут вернулся, видимо, в магазин ездил. Вытащил с заднего сиденья пакеты, потащил в вагончик. Там его встретили одобрительными выкриками, зазвенели бутылки. Присоединяться к компании Жутаров не стал, отправился в дом, где и заперся с семьей.
— Нормально мужики устроились, — пробормотал Рудницкий. — Жутаров им жратву и пивко возит, а братва гуляет…
— Ну, конечно, устают сильно, — вздохнул Жилин. — Я вот тоже не стану возражать, если нам пива подвезут… Хозяин эту публику просто побаивается, вот и снабжает их хлебом насущным.
Из санатория «Золотые росы» этим вечером тоже никто не выходил. Наблюдатель докладывал — он видел всех шестерых. Двое мужчин играли в шахматы в беседке, молодая парочка бурно купалась. Еще одна пара слонялась, обнявшись, в лунном свете, потом исчезла в доме, и на втором этаже за шторами вспыхнул свет…
На окраине села Грибанова тоже все было вроде нормально. Продавцы арбузов и прочих фруктовых удовольствий содержательно проводили время. Оперативник сидел в машине на противоположной стороне улицы (предварительно выяснив, что выйти с другой стороны участка невозможно) и наслаждался звуками и запахами. Очередной барашек лег на алтарь жертвоприношения. Подъехала машина, из нее высадились три дамы не самого сложного поведения, проникли на участок. Их появление сопровождалось криками радости и национальными плясками. Потом было «братание». Потом прочие безобразия сексуального характера. Основной же факт заключался в том, что всю ночь, даже когда отгремело веселье, с территории алкоголика Трухина никто не выходил, даже девушки легкого поведения.
— Антон, ты должен быть постоянно на связи, — твердил Любавин, — мы каждую минуту должны знать, в доме ли фигуранты. Если выезжают, немедленно сообщаешь об этом и пристраиваешься в хвост, не включая фар. И будь осторожен, если это наши преступники, они убьют, не раздумывая…
Подобные предостережения он раздавал всем, заклинал не спать — хотя бы одну ночь, черт возьми!
Младший лейтенант Юдашев докладывал из деревни Лиман: в Багдаде все спокойно, обездоленные переселенцы сидят в доме и хором проклинают черствых чиновников и равнодушное население. Временами во дворе заводится мотор, какое-то время работает и замолкает. К ржавому пикапу, стоящему под забором, никто не подходит. Это, видимо, не транспортное средство, а экспонат, демонстрирующий убогость и нищету. «Будь внимателен, — твердил Любавин. — Этим людям ничего не мешает добраться до трассы пешком. Спустятся к реке, пройдут вдоль берега и выберутся на дорогу где-нибудь в стороне». «Может, и так, Олег, — рассудительно заверял наблюдатель, — но в доме находятся все шестеро. Я уже научился различать их голоса. Иногда они выходят на крыльцо, спускаются во двор, чего-то таскают, ругаются. «Вынужденные цыгане», одним словом»…
Любавин выполнял роль диспетчера — только успевал переключаться. Докладывал последний подчиненный — старший сержант Дыбенко: в ободранном вагончике на территории автокомбината тишь да гладь. Он поставил машину за углом заброшенного корпуса, в темноте ее не видно. Гастарбайтеры ведут себя смирно, жгут свечи в своем «Столыпине». Там поздняя трапеза — чем бог послал в столь поздний час. Потом все вылезли, помолились Аллаху, постояв на коленях, и снова исчезли в вагончике. Через пару минут потушили свечи, и наступила полная темнота. Спят усталые игрушки…
На часах была полночь. В комфортабельном «Фортунере» царила тишина. Люди, расслабившись, не шевелились, кто-то энергично жевал жвачку. По трассе проносились машины, их количество за последние полчаса резко упало, но они ехали, и никакая в мире сила не могла их остановить! Неужели остались в стране люди, которые не смотрят телевизор, не слушают радио, не пользуются Интернетом? А ведь реально таких очень много!