Эти чудовищные массы людей – лишь муравьи в муравейнике. Эти умрут, родятся новые. Мало кто останется в памяти человечества. Лишь урна в стене крематория будет напоминать о том, что жил на этом свете такой-то… Один из миллиарда.
Имеет смысл гордиться собой, только если ты – гений. В искусстве или бизнесе. Или политике. Как Леонардо, например. Или Феллини. Рокфеллер. Энтони Хопкинс. Альфред Нобель. Как Уинстон Черчилль. Да как те же братья Макдональдс, Дик и Мак, которые наверняка останутся в памяти человечества… А все остальные не имеют права задирать нос. Они – никто.
«И я, Александр Ярцев, тоже никто. И еще у меня, наверное, типичный кризис среднего возраста!»
Александр знал, что он неплохой специалист в бизнесе, но не гений. Выше потолка не прыгнет.
А вот если бы он стал художником, не погнался бы за куском хлеба…
Телефонный звонок.
Александр вырулил на проспект.
– Алло.
– Саша, ты скоро?
– Да, Оленька. Правда, тут пробка, но… Я скоро.
Оленька то ли засмеялась, то ли вздохнула и произнесла нежно, отчетливо выговаривая каждое слово:
– Сандрик, я тебя люблю и жду.
Гудки.
В один миг сердце Александра оттаяло, исчезли и испарились злость и раздражение, скопившиеся в нем за последнее время. Исчез страх перед отцовством.
Ребенок от Оленьки – вот кто будет избранным. Особенным и необыкновенным. Вот в чем смысл его, Александра Ярцева, жизни.
Именно сегодня Александр смог вздохнуть свободно, смог избавиться от своей депрессии, когда узнал о будущем ребенке. Любовь спасла Александра. Он вдруг понял – смысл жизни не в том, чтобы стать избранным и особенным, а в том, чтобы испытать настоящие чувства.
Потому что настоящая любовь – такая редкость. Одна на миллиард.
Оленька и ребенок. Семья. Самые родные и любимые… Те, для которых надо стараться, тянуть воз, причем тянуть с радостью и удовольствием.
…Оля жила в просторной, большой квартире на окраине Москвы.
У Оленьки была мать, но обитала та почти постоянно в дальнем Подмосковье. Александр еще ни разу не встречался с ней, знал только одно: мать Оленьки больна, и больна по вине докторов – в свое время женщине долго не могли поставить правильный диагноз и лечили совсем не теми лекарствами… Чуть до смерти не залечили. Теперь Олина мать усердно дышала свежим воздухом, пила деревенское молоко, копала землю, варила себе настои из трав, и, по утверждению Оленьки, только это и спасало бедную женщину.
Этими травами был полон дом ее дочери, ими пахло везде, во всех комнатах. Горьковатые, терпкие ароматы успокаивали Александра, когда он приходил сюда, к своей любимой.
Еще здесь пахло индийскими благовониями, эфирными маслами.
Оля не ела мяса, не принимала лекарств. Она не пила и не курила. Не варила кофе. Не пользовалась косметикой и парфюмерией, старалась исключить, насколько это было возможно, из своего обихода бытовую химию.
Даже дезодорант у Оленьки был какой-то особенный – полупрозрачный минерал без цвета и запаха, которым она мазала тело.
От Оленьки пахло луговыми цветами, хвойной горечью. От нее пахло солнцем, ветром, утренней росой, свежескошенной травой…
Александр никогда не думал, что сможет когда-нибудь заинтересоваться подобной девушкой – он всегда любовался яркими, эффектными, сексуальными особами… Именно такой была Лара в юности.
Но, видно, сменились с возрастом приоритеты, надоела вся эта театральщина, этот пустой гламур и выпендреж. Да и Ларе стало скучно стараться для мужа.
…Александр свернул с проспекта на тихую окраинную улочку. В круглосуточном супермаркете купил фруктов, овощей, букет цветов. Хотел и торт взять, для торжественности, но потом передумал. Оленька не ела тортов, да и ему запрещала: «Сандрик! Ничего калорийного не ешь, береги печень…»
Этим Оленька очень напоминала мать. Мать всегда заботило, чем питается сын.
…Он нажал на кнопку звонка, дверь распахнулась.
Знакомые ароматы плеснули Александру в лицо, звуки музыки – негромкой и мелодичной – заполнили его слух… Из полутьмы навстречу ступила Оленька, в длинном, до полу, домашнем платье, и протянула навстречу руки.
И правда – под складками платья рисовался хоть и маленький, но вполне отчетливый животик. Мадонна.
– Оля… – выдохнул Александр. – Оля!
Он обнял ее одной рукой.
– Погоди… Что ты принес? Это мне?
– А кому же еще…
– Какой шикарный букет… Спасибо.
– А тут фрукты, и помидоры еще, огурцы… А почему так темно?
– Лампочка в коридоре перегорела.
– Бедная моя! Сейчас все исправлю… Ты погоди, дай посмотреть… – он затащил Олю в комнату, где горел яркий свет, встал на колени и щекой прижался к ее животу.
Оленька засмеялась, взъерошила волосы на затылке у Александра.
– Оля! Почему ты раньше не сказала?!
– А вдруг ты был бы против…
– С ума сошла! – возмутился он. – Короче, я развожусь, мы женимся – это раз. Второе, надо где-то жить… Детскую надо сделать, понимаешь? Не кроватку-коляску купить, а детскую комнату, целиком!
– Сандрик! Ты такой милый! – растроганно засмеялась она.
– Оля, я к ней больше не вернусь. Все. Там – все.
– Ты у меня будешь жить?
– Пока да, но в ближайшие дни мы с Ларкой разменяемся… Наверное, еще кредит придется брать, потому что нас будет трое, и… но это все ерунда!
– Сандрик, спокойно. Спокойно! Не торопись. Сейчас сядем, обсудим все… – ласково произнесла Оленька. – Ты голодный?
– Да, ужасно…
Пока Оля готовила ужин, Александр, взгромоздившись на стремянку, менял лампочку в коридоре. Он уже мысленно прикинул, что в этой квартире требует немедленного улучшения. Пока они с Олей будут жить здесь… Пока не разменяют ту квартиру с Ларой.
Думать о Ларе было неприятно, тяжело. Они и так в последнее время стали как чужие, а тут еще эти ее пьяные выходки… Лара страдала? Наверное. Или нет, Лара просто злилась, что осталась одна. Уязвленное самолюбие и все такое…
Когда-то Александр очень любил ее и жалел. Он чувствовал, как настрадалась Лара, какими нелегкими были ее детство и юность… Напуганный зверек, девочка, вечно сутулая, дикая, одинокая… Смерть матери, пьянство отца, насмешки одноклассников.
Хотя… Если подумать, ничего особенного, никаких таких исключительных, особо страшных страданий в жизни Лары не было. Ее не били, по вокзалам она не скиталась, не голодала.
Нет, ее не надо жалеть. И любить ее тоже не надо, потому что она сама, уже давно была равнодушна к собственному мужу. Она не хотела развиваться, не хотела детей, она вообще ничего не хотела – только лежать на диване перед телевизором и смотреть свои бесконечные ток-шоу.
Развод Лара переживет.
Александр слез со стремянки.
Оленька тем временем накрыла на кухне стол.
– Садись… – сказала она Александру, когда тот вошел на кухню, уже без пиджака, с закатанными рукавами. – Вот салат, а это рис с карри…
– М-м, вкуснятина! Слушай, давай купим большой диван в спальню, а на кухне поменяем мебель… Как?
Оленька задумалась, потом кивнула:
– Ничего не имею против дивана. Но кухня…
– Ты не хочешь новую кухню?
– Нет, хочу, но зачем – мы же переедем отсюда, да?
– Да! Уж приживалом я точно не хочу быть… – Александр с аппетитом принялся уплетать рис. – Я не знаю, удастся ли подобрать жилье в центре, скорее всего, придется найти квартиру где-то на окраине, но потом, через несколько лет…
– Сандрик! – улыбнулась Оленька. – Погоди… Тебя что, совсем мое мнение не интересует? Где я хочу жить, как…
– Где и как. Отлично. Слушаю тебя, – Александр потянулся к ней, поцеловал в нежную, бархатисто-шелковистую щеку.
– Я не хочу жить в Москве. Вообще в городе… – опустив глаза и прижимая руки к животу, тихо произнесла Оленька.
– А где? Под Москвой, в коттедже? Слушай, ты права! – оживился Александр. – Точно! Ребенку же лучше жить на свежем воздухе… Ты как твоя мама, да?
– Нет. Я не хочу как моя мама, не хочу в Подмосковье… И Подмосковье все загажено, – брезгливо произнесла Оленька. – Оно ничем не лучше Москвы… Я хочу еще дальше, я хочу быть как можно дальше от людей. Жить природной, настоящей, натуральной жизнью.
Это было вполне в духе Оленьки, поэтому Александр не сильно удивился.
– Надо обдумать… – деловито кивнул он. – Мне твоя идея нравится. Только неудобно будет ездить в Москву… Но мы что-нибудь придумаем!
– Это моя мечта – уехать отсюда! – взволнованно, радостно произнесла Оленька. – Я ненавижу этот город. Тут невозможно жить!
– Да. Да… ты права.
– В идеале и в Москву ездить на работу не надо. Работа должна быть там. Сельское хозяйство, животные… Лошадей разводить, например! Коров. Овец… Свиней. Хотя нет, свиней я не люблю.
Александр к лошадям и коровам был совершенно не готов. Теоретически – да, жизнь на пленэре привлекала его, но коровы…
– Я бы мог рисовать там, – внезапно произнес он. – Точно! О господи, Оленька… Ты гений! Стать самим собой, делать то, что любишь… Дауншифтинг, жизнь для себя.
– Я бы мог рисовать там, – внезапно произнес он. – Точно! О господи, Оленька… Ты гений! Стать самим собой, делать то, что любишь… Дауншифтинг, жизнь для себя.
– Вот видишь! Ты согласен?
– Да. Да!
– Отлично. Еще салата?
Некоторое время они сидели молча. Александр был до крайности взволнован (жизнь поворачивается на 180 градусов!), Оленька же улыбалась безмятежно…
– Я в ближайшее время начну подыскивать подходящее место… – снова заговорил Александр.
– Уедем из Москвы осенью. Когда рожу, – перебила его Оленька. – Римма за мной не сможет поехать, у нее тут забот полно.
– Римма? А, это та, твоя подруга…
– Господи, Сандрик! Я же тебе говорила, Римма – моя акушерка.
– Точно, акушерка, – кивнул Александр. – Это хорошо, когда есть знакомые среди врачей, есть проверенные люди… И ты опять права – рожать лучше в Москве. Я чего-то торможу, малыш… Но это я от радости.
– Спасибо. Ты такой милый… Я люблю тебя. Я знала, что ты поймешь меня!
В эту ночь между ними ничего не было. Оленька боялась за ребенка.
Александр сгорал от желания, но не мог спорить с ней. Ребенок, конечно, важнее.
– Я тебя обожаю… Спокойной ночи, – он поцеловал ее, потом еще раз поцеловал.
– Все, все не увлекайся. Я тебя знаю! Тебе только волю дай! – засмеялась и Оленька, отталкивая его руки.
Последние полгода Александр умирал от желания. К Оленьке. Они так редко встречались с ней… Всему виной была его дурацкая работа. И желание сохранить отношения с Ларой. И вся его сила, весь огонь – доставались Ларе… Уходили в пустоту.
«Дурак. Раньше надо было от Лары уходить. Сразу!» – опять подумал Александр.
Он вдруг вспомнил последние ночи с Ларой. В сущности, он тогда не с ней занимался любовью, а с Оленькой… С Ларой он не говорил последние полгода, почти не целовал ее. Только секс. И ничего больше.
– Ты спал с ней? – вдруг сонно спросила Оленька, точно услышав его мысли.
– С кем? – не сразу, неохотно и тоже сонным голосом отозвался Александр. Он прекрасно понял, о чем спрашивает его Оленька, но правду говорить ему не хотелось. И врать он не любил. Из-за чего в жизни страдал неоднократно – из-за своего неумения и нежелания скрывать правду…
– С Ларисой.
– Давно.
– Что – давно? Ты когда со мной познакомился, продолжал спать с ней? – едва слышно прошептала Оленька.
И что-то в ее голосе было такое… В этом безмятежном, нежном, ласковом голоске… «В сущности, я ее совсем не знаю. А она – кремень, похоже. Это с виду только тихая!» – озадаченно подумал Александр. «Я ненавижу этот город. Тут невозможно жить!» – произнесла Оленька сегодня с таким странным, особенным выражением… Без всякой надежды на прощение. Ненавижу – и все тут! Очень не хотелось бы, чтобы и в адрес его, Александра, было когда-нибудь сказано Оленькой это слово – ненавижу…
– Нет. У нас с ней давно ничего нет, – стараясь говорить естественно, ответил Александр.
И, кажется, ему удалось обмануть Оленьку – вскоре та безмятежно засопела.
* * *Лара не выходила из дома. Днем она лежала на диване у телевизора, переключая каналы. Она практически ничего не ела и лишь вечером выпивала стакан, а то и два крепкого алкоголя. Для того чтобы заснуть.
Теперь Елена Игоревна могла с полной уверенностью заявить, что ее невестка – алкоголичка…
У Лары стали трястись руки, под глазами легли тени. Она похудела. Но это были такие мелочи… И потерянная работа – тоже такие мелочи!
…Она лежала у телевизора, когда в дверях щелкнул замок.
– Привет! – равнодушно-весело крикнул из коридора Саша. – Ты дома, что ли? Я за вещами…
Лара не отозвалась, только плотней закуталась в одеяло.
В гостиную вошел Саша, сразу полез в шкаф.
– Ты не в курсе, где мои галстуки… А, вот они!
Быстрым шагом муж пересек комнату, закрылся в своем кабинете – уже там захлопали дверцы шкафов, что-то упало на пол.
– Я спрашиваю, почему ты дома? – крикнул он уже оттуда.
– Не твое собачье дело! – злобно отозвалась Лара из-под одеяла.
– Спасибо, – язвительно бросил Саша. – Я тебя вот о чем попрошу – больше не смей являться к моей маме. Ты знаешь, что у нее тогда, в последний твой визит, подскочило давление?
– Чтоб она сдохла… – прошептала Лара.
– Что? Что ты говоришь, я не слышу?.. – Саша выглянул из-за двери и встретился глазами с Ларой.
Вдруг подошел к дивану, сорвал одеяло. Лара, в плотной махровой пижаме, в шерстяных носках, мгновенно скрючилась от холода.
– Ты посмотри, на кого ты похожа… – с ужасом произнес Саша. – Блин… Ты что, целыми днями так и валяешься?
– Убирайся.
– Я сейчас уйду, не беспокойся. Только у меня к тебе просьба – перестань юродствовать! Ничего страшного не произошло. Все, что ты имеешь, – это твоих рук дело. Ты меня не любила. И я от тебя ушел. Понятно?
– Ты меня бросил. Я тебя – любила… – надменно произнесла Лара.
– Любила?! – ощерился муж. – Ты это кому-нибудь другому скажи… Любила она меня! Да я тебе на хрен был не нужен!
– Не ори… – она прижала ладони к ушам.
– Она меня любила… Поразительное признание!
– Ладно. Проехали. Что дальше? – вяло спросила Лара. Этот вопрос она не могла не задать – он давно ее мучил. – Что будет дальше?
– А. Понимаю, – Саша сделался серьезен, сел у нее в ногах. Лара смотрела ему в лицо и не узнавала… – Ты хочешь знать, как все будет происходить?
– Да.
– Мы разводимся с тобой. Ты ведь не против?
– Не против.
– Отлично. Мы размениваем эту квартиру. Ровно пополам, – решительно продолжил Саша. – Или ты надеялась, что я все тебе оставлю? – Лара молчала. – Ну уж дудки! Только половину. Мне нужны деньги. Я не для себя, я для будущего ребенка стараюсь.
– Мне сейчас выметаться или как?
– Тебя никто не выгоняет. Живи. Тут и твои деньги вложены… Я не фашист. До осени я ничего предпринимать не буду. Оля родит – и тогда уж пойдет процесс…
Лара кивнула.
– У тебя тоже все будет хорошо, – почти спокойно, доброжелательно произнес Саша. – Не переживай.
– Саш…
– Да?
– А как ты ребенка будешь воспитывать, если круглыми сутками на работе? – тихо спросила Лара. – Ты же не увидишь его, своего ребенка…
– Я уже давно работаю по новому графику. Помнишь, говорил тебе о реорганизации? Так вот, я сейчас ровно в восемнадцать ноль-ноль – свободен. А дальше… А дальше вообще все будет по-другому.
– Молодец. Ты молодец. Только почему ты мне таких подарков не делал? – насмешливо спросила Лара. – Я же тебя не видела почти… Почему ты для Оленьки расстарался, а для меня – нет?
Саша молчал.
– У нас все так плохо сложилось потому, что ты не хотел быть со мной, – глухо продолжила Лара. – Не ври, что это я тебя не любила… Это ты меня вынудил не любить тебя! Потому что я по пальцам могу пересчитать дни, которые ты целиком и полностью провел со мной… А все остальное время ты торчал на своей дурацкой работе!
– А есть-пить на что? А жить – на что?
Лара судорожно вдохнула и произнесла с трудом:
– На что жить? А мне плевать на такую жизнь… без тебя… Я могла бы голодной ходить… только бы ты был рядом!
– Лара… Тихо, тихо. Прости. Прости, – повторил он уже совершенно другим, нормальным, обычным своим голосом. – Да, все не так. Это и я виноват тоже. Прости.
Саша взял ее за щиколотку, притянул за ногу – к себе ближе. Начал расстегивать пижамную кофточку. Мгновенно, сразу – внутри у Лары вспыхнул огонь. Огонь желания. Такое бывало раньше, примерно раз или два в месяц. Когда Лара хотела сама, а не уступала привычно натиску мужа… О, как был счастлив в такие дни Саша, как долго он потом вспоминал о них!
Но Лара вопреки этому, внезапно вспыхнувшему желанию резко отбросила Сашины руки от себя и спросила зло:
– Что ты делаешь? Как это называется, а?
– Это называется милосердие, – медленно, раздельно, то ли шутя, то ли всерьез произнес муж.
– Милосердие… – ахнула Лара. – Ты животное, что ли? А что твоя Оленька скажет, если узнает об этом?
– А что такого? Я люблю ее, я ее никогда не оставлю, но… это милосердие.
– Убирайся! – прошипела Лара, пиная мужа в бок пятками. – Милосердие… ишь ты, добренький, милостыньку дает… А я не такая! Мне милостыня не нужна… Мне все нужно! Все! Все или ничего!
Она сдернула с безымянного пальца кольцо и швырнула его в лицо мужу. Правда, не попала.
Саша резко встал и произнес холодно:
– Ах, вот ты как… Ладно. Не хочешь – и не надо.
Больше он на Лару внимание не обращал – собрал пару чемоданов и ушел.
«Что это было? – после его ухода Лара долго не могла прийти в себя. Она сидела на диване и вздрагивала. – О, эта его дурацкая честность… Милосердие! Любит он Оленьку, но и мне готов помочь. Добренький какой! Да провались ты в тартарары со своим милосердием, скотина!»
* * *«Что это было? – Александр, бросив чемоданы в багажник, сел за руль, но не тронулся с места. Он мучительно переживал произошедшее сейчас… – Зачем я это сказал? Зачем я предложил это Ларе?»