– Месье Юрий, мне рекомендовал вас светило Сорбонны. По его словам, только Вы способны на такую операцию, называйте сумму, и какой бы серьёзной она не оказалась, я готов вам заплатить даже авансом.
– Ну что же, пожалуй, я возьмусь. Подготовка потребует несколько недель, оставьте адрес, когда я буду готов, я вас извещу.
Обрадованный пациент чуть не кинулся меня обнимать.
Мне пришлось посетить Жильбера, договориться с ним. Речь шла о трупах. Я решил взять кожу для лица с ягодиц. Надо было потренироваться точно выкроить лоскут и так же точно вшить его на место. Кожа для лица – это не кусок ткани; если где-то растянуть участок, пытаясь прикрыть недостающие сантиметр-два, то на этом участке не будет естественных морщин, затруднена мимика, лицо будет выглядеть безжизненной маской. К тому же у меня не было перфоратора, я просил Жильбера узнать адреса лучших кузнецов, чтобы мне смогли изготовить инструмент. Пако удивился:
– Зачем вам кузнецы? Что такое Вы решили изготовить, для чего?
Я коротко объяснил суть проблемы:
– Можно воспользоваться целым куском кожи, но тогда на месте её изъятия тоже останется обширный дефект, а можно взять небольшой кусок, но с помощью перфоратора наделать в куске пересаживаемой кожи множество мелких насечек, тогда кусочки без проблем можно растянуть в два раза.
– Конечно, выглядит такая перфорированная кожа как шкура у леопарда, но это не надолго. Под пересаженным куском вырастает своя, новая кожа; сначала тоненькая, розовая, затем утолщается и приобретает обычный вид. Старая пересаженная кожа отмирает, её задача – прикрыть от инфекции дефект кожи и дать жизнь новой коже. Запутанно, но правильно по сути.
Жильбер задал кучу вопросов, начиная с того, этично ли брать на лицо кожу с ягодиц и заканчивая – можно ли посмотреть или, ещё лучше – поучаствовать. О таких операциях Жильбер даже не слышал.
Через пару дней меня свели с кузнецом-оружейником, мастерство которого очень высоко ценили. Как мог, я объяснил, что хочу сделать, набросал на бумаге эскиз. Мастер крутил рисунок, задавал вопросы, затем сказал:
– Я сделаю сначала из олова – мягкий, податливый и лёгкий в обработке материал; если вас устроит – буду делать из стали.
Мы ударили по рукам.
В последующие дни я тренировался на трупах, ведь в реальной жизни, на живых людях, операции такого рода я не делал никогда. Вообще-то для меня самого это было интересно. Я заранее приготовил и замочил в спирте волосы из конского хвоста для качественных швов, чтобы края были почти незаметны, и множество мелких приспособлений, подготовил и заточил нужный инструмент.
Через два дня я посетил кузнеца. Это было почти то, что надо. Выслушав мои замечания, кузнец заверил, что в металле он сделает все так, как мне надо, а лезвия перфоратора будут из лучшей испанской стали, или, если хотите, из лучшей английской – шеффилдской.
Мне было все равно, лишь бы лезвия были бритвенной остроты. Через несколько дней, оплатив работу, я получил перфоратор, тут же проверил на принесённом с собой куске свиной кожи. Инструмент работал отлично, умели же делать в старину на совесть, не то что нынешние пластмассовые поделки. Ну что ж, инструменты готовы, технику на трупах я отработал, пора вызывать пациента. Я спросил у прохожих, оказалось, это недалеко; прогулявшись пешком пару кварталов, нашёл дом. Богатый дом, не каждый может себе позволить дубовые двери, окованные медными полосами. После долгих препирательств слуги позвали хозяина.
Тот спустился, прикрывая шарфом левую половину лица. Увидев меня, извинился за слуг, пригласил в комнату, угостил великолепным вином.
– Как я понимаю, ваш визит обусловлен предстоящей операцией?
– Да, месье. Улаживайте дела с бизнесом и семьёй, обсудим день операции, после неё месяц вас никто не будет видеть, если только жена сможет посещать.
– Я готов на любой день, дела привёл в порядок, старший сын приглядит.
– Ну тогда, если нет возражений, приступим завтра.
– Завтра я весь в вашем распоряжении.
Вернувшись на квартиру, поужинал и лёг пораньше спать, голова завтра должна быть ясной, к тому же, если что пойдёт не так, неизвестно – удастся ли поспать.
Пациент явился ни свет ни заря; я толком и подготовиться не успел, да и Жильбер ещё не пришёл, мы договаривались к девяти часам. Чтобы человек был в курсе, я коротко, не вдаваясь в подробности, объяснил суть того, что с ним будут делать. Услышав о пересадке кожи с ягодицы на лицо, пациент посмурнел лицом, но, подумавши, махнул рукой:
– Хуже, чем сейчас, уже не будет!
До прихода Жильбера я напоил пациента – а звали его Николя Д’Эстен, оказывается, дворянин, – настойкой опия и уложил на стол. Как только появился Жильбер, мы вымыли и обработали спиртом руки и приступили.
Я аккуратно разметил и вырезал из ягодицы лоскут, убрал подкожный жир и шёлком зашил рану. Уложив на стерильную салфетку кусок кожи, дважды прошелся перфоратором. Теперь аккуратно, небольшим и острым скальпелем вырезал кожу со шрамами на лице, постаравшись обойти веки. Разложили перфорированную кожу, где надо – ножницами отсекли лишнее. Вроде неплохо. Тоненькими иглами с конским волосом стянули края лоскутов.
Осмотрел ещё раз. Все! Пока идёт неплохо. Забинтовали. Пациент уже постанывал от боли, накали настойки опия ещё – зачем страдать человеку, а наркоманом от нескольких раз не станет. Что интересно – опия, гашиша здесь полно, на базарах торгуют открыто, но наркоманов нет. Применяется врачами и шаманами, иногда берут арабы.
Перетащили пациента на кровать. Теперь пусть отдыхает. Мы помыли руки и сели перекусить. До операции я так и не успел. Ну какой же завтрак во Франции без вина? Тем более и время уже было обеденное. Жильбер весь ещё был поглощён увиденным, постоянно переспрашивал – зачем так, а не иначе, почему конский волос, а не шёлк, как на ягодице. После обстоятельного разговора, уговорив пару кувшинов вина, Жильбер пришёл к выводу – вроде и просто, но знать надо много.
– Таких операций я ещё не видел, даже никогда не слышал. Неужели на Руси столь сильная медицинская школа? Юрий, вы меня удивляете, я восхищён вашими знаниями. При первой же возможности постараюсь побывать в Москве. Рядом с вами я чувствую себя школяром.
– Перестаньте заниматься самоуничижением, Жильбер. Вы неплохо помогали, а после нескольких подобных операций и сами сможете их делать. Главное – не забывать о мелочах, от них много зависит.
– Юрий, меня гложет одна мысль – неужели вы когда-либо уедете, не передав мне своих знаний, а главное – эликсира долголетия. Если вам действительно столько лет, это открывает большие возможности перед людьми.
– Бросьте, Жильбер. Эликсир – слишком дорогой и сложный состав, чтобы им могли пользоваться все.
– И все же, все же, как, оказывается, мало я знаю. Я думал, что все самое новое я знаю и применяю, я почивал на лаврах, вдруг появляетесь Вы, и я понимаю, что не знаю и малой толики того, что знаете и умеете вы.
– Так устроен мир, Жильбер, не расстраивайтесь, я ещё не собираюсь уезжать.
Мы расстались. Начались дни постоянных перевязок. Я ходил по базарам, покупал травы, делал настойки и отвары. Николя безропотно их глотал. Пару раз приходила проведывать жена, но кроме забинтованного лица ничего не смогла увидеть.
Через три недели настал день, когда я окончательно снял повязки. Я заранее приготовил большое зеркало и подвёл к нему пациента. Он долго с удивлением вглядывался. Рубцов, так обезображивающих лицо, не было. Потом заплакал. Я не стал докучать своим присутствием и вышел.
Через несколько минут плач стих, а затем раздался смех, переходящий в хохот. Никак у Николя крыша поехала, только этого мне и не хватало. Я заглянул в комнату пациента. Он бочком сидел на кровати и улыбался.
– С вами все в порядке? – спросил я.
– Да, да, все хорошо.
– А почему Вы смеялись?
– Вы представьте себе – меня будут целовать, не зная, что фактически это зад, – и снова залился смехом.
По-моему, ему все-таки надо дать валерианы. Николя так долго страдал от своей внешности, потом перенёс болезненную операцию, и долгие недели в напряжении – удастся ли операция, каким будет лицо. Теперь, когда лицо оказалось лучше его ожиданий, нервы немного сдали. Напоил валерианой; переволновавшийся Николя уснул, обняв зеркало. Я полюбовался своей работой – не каждый день, даже в хороших современных клиниках, случаются такие удачи.
Сколько раз убеждался, что не отравленные химией организмы людей Средневековья удивительно быстро восстанавливаются, да и люди терпеливее. Через пару дней я с умилением наблюдал, как жена Николя оглаживает ладошкой покрасневшее лицо мужа.
Эх, ещё бы лидазу подключить, да физиолечение, да где их взять? На прощание вместо запрошенных мной трёхсот луидоров благодарный Николя отсчитал пятьсот, горячо меня обнял и расцеловал. Через месяц он заехал на проверку – шрамики на лице ещё были красными, слегка выделялись, но я заверил пациента, что через год они будут почти не видны. Сам того не зная, Николя сослужил мне хорошую рекламу, – видевшие его ранее люди приходили со своими проблемами, и работой я себя обеспечил.
Эх, ещё бы лидазу подключить, да физиолечение, да где их взять? На прощание вместо запрошенных мной трёхсот луидоров благодарный Николя отсчитал пятьсот, горячо меня обнял и расцеловал. Через месяц он заехал на проверку – шрамики на лице ещё были красными, слегка выделялись, но я заверил пациента, что через год они будут почти не видны. Сам того не зная, Николя сослужил мне хорошую рекламу, – видевшие его ранее люди приходили со своими проблемами, и работой я себя обеспечил.
В один из ненастных осенних дней, когда моросил мелкий дождь и не хотелось выходить из дома, ко мне прибежал посыльный:
– Месье Жильбер срочно просил явиться в клинику.
Выбирать не приходилось, пришлось одеваться и мокнуть под дождём. Своим извозчиком и выездом я не обзавёлся, решив не тратить деньги зря: до весны оставалось уже немного, а там и отъезд не за горами.
На кафедре оказалось неожиданного много народа. Я нашёл Жильбера, и он завёл меня в комнату. На столе лежал окровавленный мужчина – Жильбер кивнул на него – герцог Анжуйский, Филипп. Было совершено покушение кинжалом в грудь и живот. На мой взгляд – потеряно много крови, не жилец. Я осмотрел пациента – мужчина был бледен, пульс частит, из раны в груди пузырится кровь – наверняка задето лёгкое.
Попробовать можно, но где взять кровь для переливания? Вернее, доноров найти можно, но нет реактивов для определения группы крови и резус-фактора.
– Все, Жильбер, говорить времени нет. Если не оперировать – он покойник, попробовать можно, но гарантий нет.
Жильбер испугался: случись нехорошее – Людовик запросто казнит, он и за меньшие прегрешения бросает в Бастилию или отрубает голову. А здесь – ведь герцог его племянник. Лицо Жильбера стало таким же бледным, как и у раненого герцога.
– Что же делать, что же делать? – Он заламывал в отчаянии руки и бегал по комнате.
– Жильбер, возьмите себя в руки, готовьтесь к операции.
Мы помыли руки, студенты стащили с раненого одежду. Быстро осмотрев раны, я решил начать с живота. Рану в грудной клетке пока заткнул тампоном, чтобы не подсасывался воздух. Была не была, у раненого просто нет шансов выжить, без помощи он умрёт в ближайшие пару часов.
Вскрыли брюшную полость – полно крови, жалко, нет электроотсоса, придётся сушить тампонами. Полностью осушить не удалось, но хотя бы ранение нашли – сильно кровила брыжеечная артерия. Ушили, нашли ранение желудка. Ушили, по быстрому зашили живот.
Хотя все старались делать быстро, время летело. Вскрыли грудную полость, в плевре тоже полно крови, нашли кровоточащий сосуд, ушили, перевязали.
Наложили швы на кожу. Вроде все. Раненый хрипло и часто дышал, пульс частит, слабого наполнения. Тяжелый! Очень тяжёлый больной. Сейчас бы ему капельницу, кровь перелить, растворы всякие. Я аж зубами заскрипел от злости и бессилия.
Теперь от нас ничего не зависело, только от организма пациента. Хватит сил – выкарабкается, нет – мы сделали, что смогли.
Почти сутки мы не отходили от раненого, состояние оставалось тяжёлым, бинты чуть подмокали, но это нормально. К исходу вторых суток герцог пришёл в себя, мутным взглядом обвёл глазами потолок, нас. Прошептал: – Где я? – Жильбер сразу же ответил:
– В больнице Сорбонны, вы были ранены, мсье, нам пришлось вас оперировать.
– Пить!
Я поднёс к губам тряпицу, смоченную водой. Раненый жадно высосал воду.
– Ещё!
– Нельзя вам пока.
– Мои люди здесь?
– Да, стоят в коридоре.
– Позовите!
– Вы слабы, Вам пока не надо много говорить.
– Это очень важно.
Я вышел в коридор: у дверей стояли трое людей герцога, за прошедшие двое суток они уже примелькались.
– Его Высочество просит кого-либо зайти.
К двери направились сразу двое, но я остановил:
– Герцог очень слаб, только один и очень ненадолго.
Вошедший склонился к герцогу, они пошептались, и слуга вышел.
– Как скоро я встану?
– Это будет зависеть от вашего состояния, но я боюсь, не скоро, милорд. Ранения были тяжелы, вы потеряли много крови и чудом остались живы. Вам нельзя сейчас разговаривать, спите, набирайтесь сил.
– Это было покушение, я опасаюсь за свою жизнь. – И, откинувшись на подушку, уснул.
Последующие дни прошли в хлопотах – перевязки, лечебные мази. Приходилось поворачивать герцога и немного присаживать в постели для профилактики пролежней. Состояние его было стабильным, и за жизнь уже не приходилось опасаться.
Я боялся пневмонии или нагноений, но, слава богу, обошлось. Но герцог явно чего-то боялся – как только открывалась дверь, он вздрагивал и поворачивался – кто пришел, хотя в коридоре постоянно, и днём и ночью, дежурили его люди.
– Мне надо быстрее подняться и исчезнуть из Парижа, думаю, враги уже знают, где я.
– Ваше высочество, вам пока нельзя путешествовать, даже в карете. Потерпите хотя бы ещё неделю, лучше – дней десять.
Ему пришлось согласиться, он и сам чувствовал, что слаб, даже стоять без посторонней помощи не мог. Мои круглосуточные бдения кончились. Теперь, по мере улучшения здоровья герцога, мы с Жильбером дежурили по очереди, да и то днём. Ничто не предвещало беды.
Дождливой ненастной ночью я проснулся от ощущения тревоги. Что-то было не так.
Я нащупал лежавший на туалетном столике пистолет, взвёл курок. Шпага лежала рядом, и я вытащил её из ножен. Все тихо. Неужели почудилось? Я постоял несколько минут и уже собирался лечь спать, как в соседней комнате, где спала Норма, послышалась возня и женский вскрик. Я схватил оружие и пинком ноги открыл дверь. У постели Нормы мелькнули тени. Я выстрелил в одну из них, и человек рухнул на пол.
Ко мне метнулись ещё две тени, одетые в чёрную одежду. Я еле успел отбить удар шпагой. В комнатах было темно, но у меня было преимущество – я знал расположение комнат и мебели.
Я сделал шаг назад, встав в дверном проёме – так никто не сможет зайти сзади или сбоку, к тому же нападавшие не смогут напасть вдвоём одновременно – проём узок, а сражаться одновременно с обоими – чревато. Звенели шпаги, глаза после сна относительно неплохо видели, на каждый выпад я успевал подставить блок и сделать укол сам. Однако противник попался опытный – шпага в его руках так и порхала. Надо как-то выходить из положения. Мозг лихорадочно работал – пока я не ухватился за мелькнувшую мысль. Пистолет разряжен, но кто мешает им воспользоваться, как кистенём. Выбрав удачный момент, когда противник кинулся в атаку, я со всей силы запустил пистолетом ему в голову, как камнем. Кидать было неудобно левой рукой, а я все-таки правша. Но попал удачно – противник вскрикнул и инстинктивно схватился за лицо. Я этого и ждал и тотчас воткнул ему шпагу в горло, для верности повернув. В грудь бить боялся – вдруг кольчуга или панцирь, а кидать больше нечего. Враг медленно осел на пол. Второй кинулся на меня. Конечно, пока мы обменивались ударами, он отдыхал, а я уже был в поту. Мне снова повезло, нога противника попала на руку убитого врага, и он поскользнулся, на миг потеряв равновесие и вскинув левую руку в попытке устоять. Я не дал ему шанса, вонзив шпагу в подмышку. Даже если на нём был панцирь, подмышки он не защищает, в бою никто руки не поднимает. Захрипев, ночной разбойник упал. Он ещё дышал, и я нанёс удар шпагой в сердце. Здесь не в ходу милосердие, хочешь остаться в живых – не оставляй за спиной недобитого врага.
Я чиркнул кресалом, зажёг свечу. На полу спальни, где почивала Норма, валялись три одетых в чёрное трупа. Судя по их виду – совсем не разбойники: чистая одежда из дорогого сукна, на пальцах – массивные золотые перстни. На шее – цепи. Добротные сапоги и добротное дорогое оружие. Такие не полезут за деньгами, здесь кроется что-то другое. Всю обстановку в комнате я охватил одним взглядом. Чего же Норма молчит? В два прыжка я подскочил к кровати. Да, ей уже никто не поможет. Из груди торчал кинжал, и на меня глядели мёртвые глаза. Я слишком много видел мёртвых, чтобы ошибаться. Может, произошла какая-то ошибка? У меня здесь просто не было врагов, ещё не успел нажить. Хотя герцог! Вот! Вот разгадка. Или мне хотели отомстить за выздоровление герцога, или хотели моими руками его убрать.
Норма спутала карты. В темноте убийцы перепутали кровати, а может быть, её не хотели оставлять в живых, как свидетеля, но что-то нарушило их планы, и Норма успела закричать, тем спася меня от смерти. Я тихонько отогнул штору и посмотрел на улицу. У дверей дома стоял закрытый фиакр. Не теряя времени, я достал из тумбочки второй пистолет – он был заряжен, в правую руку шпагу, – и рванулся к выходу. Мне хотелось знать – кто они такие и каким боком здесь я? Тихонько открыл дверь. У фиакра стоял человек в чёрном. Одним прыжком я подскочил к нему и стволом пистолета упёрся в живот:
– Брось оружие!
На мостовую со звоном упала шпага.