Майк его будто не слышал. Он ринулся мимо Кабири к лестнице и побежал наверх, одновременно вызывая кого-то по своему сотовому. Потом мы услышали, как наверху хлопнула дверь и Майк начал что-то орать, только слов было не различить. Эбби тяжело вздохнула.
– Простите меня, милорд, – сказал Кабири, обращаясь к Беннасио. – Это было не мое решение. – И он посмотрел на Наталию.
Наталия глядела на Беннасио.
– Я пойду с тобой, – вызывающе объявила она и гордо вскинула голову.
– Ты знаешь, что не можешь, – ответил Беннасио, как бы запрещая и в то же время благодаря.
– И я пойду, – подхватил Кабири.
– Нет.
– И кто же будет рядом с тобой, когда придет час испытания? – требовательно спросила Наталия. – Вот эта? – И она кивнула в сторону Эбби.
– Меня зовут Абигейл. А вас? – отозвалась та.
– Или он? – Теперь Наталия кивнула в мою сторону.
– Это мой друг – Альфред Кропп, и ты напрасно его недооцениваешь, – возразил Беннасио. – Первое впечатление бывает обманчивым. В нем больше, чем тебе видно.
– Ну, тогда там и правда всего полно! – искренне сказал Кабири и хлопнул меня по спине. – Парень не маленький!
Тут появился Майк. Он протопотал вниз по лестнице и наставил на Кабири палец.
– Мистер, вы вмешались в дело, касающееся международной безопасности!
– Расстрелять меня за это.
– Хватит! – сказал Беннасио. Все сразу заткнулись и посмотрели на него. – Им не следовало появляться, но, раз уж они здесь, надо этим воспользоваться. Когда позвонит Могар, Кабири останется тут, с моей дочерью. Я вернусь к ним, как только мы добудем меч.
На этом препирательства закончились. Никому из АМПНА это не понравилось, но у них не нашлось веских аргументов, чтобы отослать Кабири и Наталию. Потом какое-то время ушло на решение вопроса, кто и где будет спать, так как все помещения были заняты. Джефф добровольно вызвался спать на диване внизу, чтобы Наталия могла занять его комнату, а Кабири решил присоседиться ко мне.
– Лучше и не придумаешь, раз уж мы с тобой, Альфред Кропп, единственные в этой компании Друзья! – заявил он мне. – Только должен тебя предупредить, что у меня две слабости – храп и газы.
Наталия отправилась к Беннасио, и они заперлись на несколько часов. Я слышал через стенку их голоса. Они спорили. Иногда Наталия плакала.
В дальнейшем она если и выходила из спальни, то шла в большую комнату на первом этаже. Там она сидела, поджав колени, в кресле-качалке у камина и смотрела на огонь. Языки пламени отражались в ее темных глазах. Иногда она проходила мимо меня по коридору или в кухне за ужином, и каждый раз я чуял запах персиков. Как в детстве, когда сбиваешь в миксере мороженое, а мама бросает в машинное чрево свежие персики.
Наталия избегала разговоров со мной, хотя иногда я ловил на себе ее взгляд, но она сразу отворачивалась.
А потом как-то ночью газы Кабири вынудили меня уйти из комнаты (они накапливались под одеялом и шли в атаку всякий раз, когда я поворачивался на другой бок). Я тихо спустился, подумывая разбудить Джеффа и предложить ему партию в покер или бильярд. Но вместо Джеффа на диване оказалась Наталия. Она не спала и, свернувшись под одеялом клубком, смотрела на тлеющие угли.
Я на секунду замер у подножия лестницы. Можно было, конечно, сгонять на кухню перекусить, но это грозило сойти за нарочитое нежелание ее тревожить.
Короче, я решил сказать так:
– Привет.
Она не ответила.
– Я… мне не спится. Кабири постоянно пердит.
Она никак не отреагировала.
– Слушай, – сказал я и шагнул в комнату. – То, что случилось там, в Галифаксе… это ничего, нормально.
Она медленно перевела взгляд на меня. Прямо как жука пригвоздила булавкой.
– Что нормально?
– Ну, то, что ты двинула мне коленом между ног.
– Надо было тебе горло перерезать.
– Да, конечно, это само собой.
Я проскользнул мимо кресла-качалки.
Она снова уставилась на огонь в камине, а потом тихо спросила:
– Кто ты такой?
Наталия резко повернулась ко мне, и темные волосы взметнулись над правым плечом.
– Кто ты такой, чтобы так поступить?
– Я просто пацан, который хотел помочь своему дяде.
– Ты – вор.
– Да. Получилось, что вор.
– Мой отец должен был убить тебя, еще когда ты взял меч. Я бы убила.
– А тебе не кажется, что жизнь устроена забавно? – спросил я, а Наталия посмотрела на меня так, будто я заговорил на тарабарском языке. – Ты же наверняка уже заметила, что здесь тоска смертная. Я не знаю точно, сколько времени здесь торчу, но у меня такое ощущение, что уже очень долго, а заняться нечем, только ешь, спишь, ну и думаешь. Вот я и подумал, сколько всего должно было случиться, чтобы я в конце концов оказался в этом месте. Ничего бы не было, если бы мой отец не сбежал от мамы. Если бы мама не умерла от рака. Если бы дядя не вызвался меня воспитывать. Если бы мистер Сэмсон нанял кого-нибудь другого в охранники Сэмсон-Тауэрс. Или если бы дядя Фаррел просто взял и отказал бы Могару, и это было бы правильно. Или если бы я отказал дяде Фаррелу. Я могу продолжать, но ты уже, наверное, поняла, о чем речь. Твой отец часто говорит о судьбе и предназначении. Я-то никогда всерьез о таком не думал. А теперь вот подозреваю, что, может быть, есть что-то такое, что нас направляет и готовит для чего-то важного… А ты как думаешь?
– Я? Я думаю, что ты идиот.
– Тут ты не первая, – признал я.
– Меня тошнит оттого, что тебе нравится мой отец.
– Понятно, – сказал я. – Но может быть, тебе не стоит на меня злиться. Я знаю, каково это.
– Каково – что?
– Каково терять родителей.
Наталия молча смотрела на меня. И это длилось так долго, что мне стало уже совсем не по себе – сильнее, чем раньше.
– У него хотя бы есть шанс остаться в живых, – напомнил я. – У моей мамы даже шанса не было.
36
После того вечера между нами с Наталией что-то изменилось. Не скажу, что у нас наладились отношения, но мы в каком-то смысле достигли взаимопонимания. Я, как и раньше, замечал, что она на меня поглядывает, и Майк, наверно, тоже это засек. Как-то за ужином я поднял голову от тарелки и обнаружил, что она на меня смотрит, а потом глянул на Майка, а он все это видел и улыбался.
Однажды утром я принял душ и после, проходя по коридору мимо комнаты Беннасио, услышал голос Наталии. Беннасио ей тихо отвечал. Похоже, они спорили. Я понял, что Наталия настаивает на том, чтобы пойти с ним на встречу с Могаром. Я прошел в свою комнату и вскоре услышал, как хлопнула дверь, а потом различил легкие шаги Наталии.
Немного выждав, я подошел к комнате Беннасио и тихо постучал. Мне никто не ответил. Я повернул ручку. Дверь оказалась не заперта.
Тогда я вошел. Свет в комнате был выключен, но на столике у дальней стенки горели две свечи. Между ними стояла картинка в позолоченной рамке. На ней был изображен мужчина в белом плаще, который словно парил на черном фоне. Он раскинул огромные пушистые крылья, а в правой руке держал меч.
Беннасио стоял перед картинкой на коленях. Он даже не обернулся, когда я вошел. Мне стало стыдно, как будто я застал его голым. Но больше всего меня поразило, каким он выглядел маленьким рядом с этой картинкой – крохотным и бесконечно одиноким.
– Слушаю тебя, Кропп, – произнес Беннасио, не поворачивая головы.
– Вы должны взять ее с собой, – сказал я.
Он не пошевелился.
– Возьмите ее с собой, Беннасио.
– Ты не понимаешь, о чем просишь.
– Может, и не понимаю, – согласился я. – Я много чего в этой истории не понимаю. И наверное, многое так и не пойму, но вот в этом я точно уверен.
Беннасио поник плечами и опустил голову на грудь, а потом, когда он встал, я впервые осознал, насколько он стар – настоящий дед. Беннасио обернулся и посмотрел мне в глаза.
– В чем ты уверен, Кропп?
– Послушайте, Беннасио, когда моя мама заболела, она все время ругалась на меня за то, что я шляюсь в больницу. Пропускаю уроки, ем не вовремя, мало сплю… Но она умирала. Не было никакой надежды, что она не умрет. Но я все равно приходил к ней каждый день. Больше месяца. Сидел рядом с ней часами, даже когда она не понимала, что я нахожусь рядом.
На меня нахлынули воспоминания. Я вспомнил, как высохла мама, лежавшая на больничной койке, маленькая, как пигмей, и лысая после химиотерапии. Вокруг глаз образовались черные круги, а зубы казались большими, потому что щеки провалились и губы стали совсем тонкими. И она постоянно и слезно просила: «Пожалуйста, Альфред, пожалуйста, сделай что-нибудь. Сделай так, чтобы не было больно».
– Наверно, от моих приходов не было никакого толку. Мне было нечем помочь, но где еще я должен был находиться? Вы говорите, что лишены выбора, но при этом думаете, что у нее он есть. Но может быть, у нее его не больше, чем у вас. Это, между прочим, лицемерие – говорить, будто у вас выбора нет, а у нее есть.
Не знаю, был ли какой-то смысл в том, что я говорил, но Беннасио слушал. Он не перебивал, просто смотрел на меня, но явно слушал.
– Ладно, – выдавил я. – Это все. Больше говорить не о чем.
Я вышел и плотно притворил за собой дверь. Всего в паре шагов от меня стояла Наталия.
Я вытер слезы и быстро прошел мимо нее, бормоча на ходу: «Случайностей не бывает». Не знаю, почему я это сказал.
37
Я убрался в свою комнату, и спустя какое-то время – не знаю, может быть, часа через два – в дверь постучали. Вошел Беннасио с какой-то длинной коробкой в руках. Он все еще был в коричневом плаще.
Беннасио сел рядом со мной, а коробку положил за спину.
– Кропп, – сказал он.
– Беннасио.
– Я не могу взять ее с собой.
– Придется.
– Когда-нибудь, возможно, у тебя будет ребенок, и тогда ты поймешь.
– Фигня.
– Не суди меня слишком строго.
– Ладно, – сказал я, как будто мое мнение о лорде Беннасио, последнем рыцаре Ордена Священного Меча, имело какое-то значение.
Беннасио сидел подле меня, и от него исходила какая-то всепоглощающая печаль, которая окутывала его, как незримое одеяние скорби.
– Та картина в вашей комнате, – произнес я. – На ней святой Михаил?
– Архангел Михаил, да.
– Знаете, я думал об этом. Мистер Сэмсон рассказывал о хозяине меча, и та леди в моем сне – тоже. Это ведь Михаил – тот самый хозяин меча, которого вы ждете?
Беннасио медленно покачал головой и улыбнулся. Я не понял, что он имел в виду. Прав я был или нет?
– Однажды, когда мне было тринадцать, – начал Беннасио, – отец отвел меня в сторону и сообщил, что мы находимся в доме Бедивера. Я тогда уже, конечно, знал историю меча, но так же, как ты, считал ее просто легендой. Отец подвел меня к главе Ордена, отцу Сэмсона, который тогда только-только переехал в Америку. Я увидел меч и уверовал. На смертном одре отец рассказал мне об ошибке Бедивера. – Беннасио вздохнул. – Бедивер должен был бросить меч в озеро, как недвусмысленно приказал Артур, но решил оставить его у себя, и так был основан наш Орден. Бедивер сильнее всех прочих рыцарей любил своего короля, и из этой любви выросла вера в то, что наступит день, когда за мечом придет новый хозяин.
Беннасио снова вздохнул, на сей раз очень тяжко.
– Это особое бремя, Альфред, – происходить из рода Бедивера. В нашем Ордене всегда были рыцари, которые считали, что своим поступком он предал доверие короля. Многие считали, что меч надлежит вернуть водам озера, из которого он появился, и тем устранить любую возможность его использования во зло. Я – последний рыцарь и последний сын Бедивера – клянусь, что, если мне удастся вернуть меч, я так и поступлю. Я искуплю его грех, хотя тот особого рода и был порожден любовью.
Беннасио взял длинную коробку, положил ее на колени и открыл. Внутри на подкладке из фиолетового бархата лежал меч с тонким черным клинком. Он был похож на тот, которым Беннасио бился, когда я совершил кражу. Беннасио взял его в руки.
– Это отцовский меч. Сотрудники АМПНА нашли его, когда атаковали убежище Могара. В день смерти отца я дал на этом мече древнюю клятву нашего Ордена. – Он повернулся ко мне. – Наверное, в час испытания мне суждено погибнуть от руки Могара. И если так, согласен ли ты принести такую же клятву и взять этот меч?
Я был искренне потрясен.
– Господи, Беннасио! Это большая честь, и я действительно благодарен за предложение, но думаю, что вы ошиблись с выбором. Может, вам лучше попросить Майка, Пола или одного из этих ребят… Даже эта леди, Эбби, и то будет лучшей кандидатурой. Я даже думаю, что она круче их всех. Майк ее побаивается.
– О чем ты говоришь, Кропп? Эти люди высокомерны и считают себя умнее всех. Они глупцы.
– Так некоторые скажут, что и я не подарок, Беннасио! Надо знать, что ты можешь, а чего – нет. То, о чем вы просите, намного превосходит мои возможности. Обычно я лох.
Беннасио сурово посмотрел на меня:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ну, во‑первых, я потерял меч. Но мне и без того нечем похвастаться. Вы же знаете, что у большинства людей есть какие-то способности? Кто-то хороший спортсмен, кому-то дается математика или другие предметы… А у меня нет никаких талантов. Я играл в футбол, но неважно, и учился очень даже посредственно. Понимаете, я просто… середнячок.
– Середнячок, – повторил Беннасио.
– Да. Такой среднестатистический Кропп. Хотя в последнее время я лажал больше, чем обычно. Так что идея, будто с вашим мечом я стану кем-то вроде героя… По-моему, это смешно.
Беннасио положил руку мне на плечо:
– Альфред, мы падаем, чтобы потом подняться. Мы все падаем и все, как ты выразился, лажаем. Но само падение не так важно. Встанешь ли ты после падения – вот что важно. – Он легонько потрепал меня по плечу. – А что касается героя… Кто может знать, сколько мужества скрыто в душе человека, пока не настал час испытания? Герой живет в каждом сердце, Альфред. Он ждет, когда появится дракон.
38
Беннасио взял мою руку и положил ее ладонью на плоскую часть клинка.
– Я подведу вас, и все дела, – сказал я.
Я готов был расплакаться. И еще подумал, что, может быть, самое время. Тогда Беннасио поймет, что в моем сердце нет никакого героя.
– Возможно. Людская воля не всегда тверда. Мой разум подсказывает, что ты слабый юноша, робкий и неуверенный в себе, но сердце говорит другое. Несмотря на все твои недостатки, Альфред, ты не способен хитрить и притворяться. Мечом нельзя завладеть при помощи обмана или каких-то уловок, как думают эти люди внизу. Поклянешься ли ты сейчас, пока еще есть надежда?
Я отвернулся от Беннасио. В его взгляде было столько отчаяния, что я просто не мог на него смотреть. Наверное, дело и вовсе дрянь, если рыцарь Беннасио вынужден обращаться за помощью к Альфреду Кроппу.
– Альфред, – тихо произнес он, – есть кое-что еще, о чем ты не знаешь. Возможно, это поможет тебе принять правильное решение.
Я снова повернулся к нему:
– Что же это?
– Ты спрашивал, не я ли завершил обучение Виндимара. Да, я, и это было в порядке вещей. Сэмсон тоже обучил одного рыцаря после знакомства с ним во Франции, когда тот вступил в Орден. Угадай, кто это был.
Беннасио умолк и принялся терпеливо ждать, когда до бестолочи Кроппа дойдет.
– Могар?
– Да. Могар был оруженосцем Сэмсона и даже больше. Сэмсон объявил его своим наследником.
Бестолочи не удалось переварить эту новость.
– Тогда почему Могар выступил против него?
Черные глаза Беннасио сверкнули под густыми бровями. Такой же блеск я целую вечность назад наблюдал в коридорах Сэмсон-Тауэрс.
– Альфред, ты никогда не задумывался, почему твое имя было шифром в тайнике Сэмсона? Неужели твои мысли не занимало, почему в свой роковой час Сэмсон приказал мне вернуться в Америку и разыскать тебя? Зачем он нанял Фаррела Кроппа, механика с низкой квалификацией, ночным охранником в Сэмсон-Тауэрс? Два года назад Бернард Сэмсон узнал, что у него есть другой наследник, настоящий. Сэмсон хотел, чтобы о его сыне заботились, пока он не достигнет возраста, когда сможет вступить в права наследования как рыцарь Ордена.
– Дядя Фаррел был сыном Бернарда Сэмсона? Это значит, что я… – Я попытался вычислить степень нашего родства. – Внучатый племянник или что-то вроде того?
– Альфред, Бернард Сэмсон – твой отец.
Я вытаращился на него и долго не мог вымолвить ни слова.
– Я не понимаю, Беннасио.
– Шестнадцать лет назад человек, которого ты знаешь под именем Бернард Сэмсон, совершал деловую поездку и влюбился в некую женщину. Он ездил в Огайо, Альфред, в город Салина. А ту женщину звали Аннабель Кропп.
Я медленно покачал головой. Хоть она у меня была больше, чем у середнячка, но все-таки не такая огромная, чтобы вместить историю Беннасио.
– Сэмсон не хотел отлучать Могара от Ордена. По многим статьям Могар был лучшим из нас. Бесстрашному, умному, с мечом и копьем ему не было равных. Но Могар не желал быть простым рыцарем, как все мы. Ему было этого мало. Он жаждал занять место Сэмсона, но после твоего рождения уже не мог на это рассчитывать.
– Ну и дела. Это просто здорово, Беннасио. Теперь я еще и в этом виноват?
– В этом нет твоей вины, Альфред. Это факт. Ты – последний в роду Ланселота, величайшего из всех рыцарей, когда-либо живших на свете.
Я не знал, что ответить. Из всего, что случилось со мной после смерти мамы, это было, наверное, самым диким… и худшим.
– Вы все это выдумали, чтобы я принес эту глупую клятву, или обет, или как ее там! Я не его… Он не мой отец…
Я не сумел продолжить, а Беннасио не стал просить. Он молча сидел рядом, пока я плакал.
– Почему он бросил маму? – спросил я, когда наконец обрел дар речи.