Если кто не в курсе, придётся заметить, что до недавнего времени Сурков был ключевым персонажем современной российской политической элиты. Бытовало мнение, что, собственно, он создал и саму российскую внутреннюю политику, в том виде, в котором мы её знаем. И «суверенную демократию», которая подменяет нам национальную идею, тоже придумал он.
Характерно, что Сурков не из нашего роддома — родился он не в Скопине, зато жил тут с пяти лет, учился в скопинской школе, отсюда ушёл в армию… и так далее, и тому подобное, ровно до того момента, пока скопинская родня на обнаружила своего Славика в телевизоре, в должности замглавы администрации президента всея Руси.
В телевизоре и в должности его обнаружила не только родня, но и местная администрация, которая, кажется, быстро поняла, кому всё-таки они поставят памятник, возможно, даже при жизни.
Представители низовых структур власти всегда твёрдо отдают себе отчёт, что власть как таковая — это лучший писатель, лучший художник, лучший режиссёр, лучший человек и лучший пароход.
Поэтому в центральной скопинской школе достаточно скоро сложился настоящий культ Владислава Суркова — музей они открыть ещё не успели, но красные уголки оформили, портреты на самых видных местах расклеили, создали должную атмосферу благостности и чинопочитания и всячески её поддерживали.
Руководитель аппарата Правительства Российской Федерации (а именно эта должность стала высшей точкой карьеры Суркова) — это вам не «Смуглянка-молдаванка» и «Солдат Иван Бровкин»! В нашем российском человеческом зверинце… ну, ладно — в нашем пантеоне такие регалии действуют просто завораживающе.
…и тут случилось непредвиденное.
Пока ещё не самое страшное, но…
В общем, Владислав Сурков прилюдно, не стесняясь, начал спорить с самим президентом и в итоге был разом уволен со всех своих постов. У нас это называется «ушёл по собственному желанию».
Что там теперь делают в школьном музее, я не знаю, хотя догадываюсь.
Ходят какие-то мрачные слухи о связях Владислава Суркова с оппозицией. Список желающих предъявить ему претензии за его долгую и успешную кукловодческую деятельность — просто огромен. И если наш самый главный и венценосный не даст сигнал оставить бывшего подчинённого в покое — то ведь могут и не оставить.
А сигнала-то всё нет и нет!
Думаю, пьеса нашего земляка Афиногенова под названием «Страх» снова становится кое для кого актуальной.
С пронзительным лирическим чувством представляю я, как в самое ближайшее время наведаются в школу местные руководители — вполне возможно, что не только скопинские, но и повыше рангом, областные. Дети — наше будущее, сами понимаете, надо всесторонне способствовать и следить за их обучением, а то мало ли что.
Пройдут они раз всей делегацией мимо красного уголка, пройдут два. Потом, наконец, самый главный, с самой крепкой и красной шеей, скажет:
— Что-то, кажется, краска немного облупилась тут, да? Да и полы поистёрлись. Надо бы выделить средства на ремонт. Капитальный ремонт! Подготовьте бумаги, пожалуйста…
И, уже уходя, бросит:
— А экспозицию уберите, пожалуйста. Чтоб не запачкалась. Куда-нибудь подальше уберите.
Нисколько не удивлюсь, если нафантазированная мной картинка уже воплотилась в действительность, и на месте, где висели портреты Суркова, теперь большие, выцветшие квадратные пятна.
Что ж, мы тут вам подробно перечислили, чей портрет можно повесить на то же самое место: композитора Новикова, режиссёра Лукинского, философа Хоружего — а то до них-то руки никак не доходили. Маршал, опять же, Бирюзов подходит. Адъютант, чекист и партизан Макаров. Красивые ведь люди все, достойные.
…хотя и Суркова можете далеко не убирать. Он неплохие романы пишет. Потом можно будет какой-нибудь портрет вернуть на место. Один.
Считалочка
Захар Прилепин передвигается по Москве на машине с мигалкой. Литературную биографию Захара Прилепина построил Владислав Сурков, они сводные братья. Захар Прилепин был сотрудником ФСБ. Захар Прилепин никогда не работал в ОМОНе, а в Чечне вообще не был. Захар Прилепин — законченный ксенофоб и организатор погромов. Захар Прилепин не русский, настоящая его фамилия Захарович, зовут Изя.
Ещё он не читал Троцкого и Радзинского, кошмар.
Он не живёт в своей деревне в лесу, всё враньё. Живёт в Москве, в шестикомнатной ведомственной квартире, он сложившийся буржуа с колодой кредитных карточек. Он получает зарплату в Кремле — у него отдельная ставка за борьбу с пресвятой идеей либерализма. Прилепин — бывший нацбол, но ушёл из партии, как только стал получать свои огромные гонорары. Впрочем, он вообще не нацбол: «…мы не знаем, — многозначительно сообщают либеральные дамы, — где он был десять лет назад, уж точно не в оппозиции».
«Его всё чаще обвиняют в сребролюбии», — объявляют нам в программе Павла Шеремета.
Кто? Кто обвиняет?
Один дурак произносит какую-то глупость в своём ЖЖ (в статье, в телестудии, на кухне). Десять других дураков повторяют это с некоторым, хорошо заметным, сладострастием.
Наверное, я слишком хороший для вас.
…я передвигаюсь по Москве на метро.
Недавно молодой человек в районе 6 утра долго рассматривал меня в забегаловке московской подземки, завтракающего сосиской, на конечной станции самой длинной ветки. Потом подошёл, спросил, а что я тут делаю. Какао пью, что.
Позавчера я ночевал в студенческом хостеле на Белорусской за 2,5 тысячи рублей ночь. Гостиница — это дорого. Ещё чаще я ночую у друзей. Это — дёшево.
Надо один раз объясниться, наверное. Едва ли вас это сподобит заткнуться, но я всё-таки скажу пару слов, не всё вам одним разговаривать.
Журналист Губин в «Огоньке» пишет про мои кредитные карточки и доходы. Дима, вы что, видели мои карточки? Вы в налоговой работаете? С вами вообще всё в порядке?
У кого-нибудь из тех, кто говорит про моё сребролюбие, есть четыре ребёнка от одной жены? Поднимите руки, товарищи.
Я работаю на пяти работах и едва свожу концы с концами в вашем чудесном мире, где в целом платить за литературную деятельность вообще не принято, у нас же не тоталитаризм какой-то. «У писателя должна быть нормальная профессия», — учили нас мои нынешние оппоненты двадцать лет подряд. Теперь у меня куча профессий, но я так и не накопил себе на квартиру, я живу в долг, и долги мои необъятны.
(Поясним в скобках: я не жалуюсь, я хвалюсь.)
Накоплений у меня нет. Если вдруг на меня упадёт кирпич — моя семья будет голодать в буквальном смысле. Вы спрашиваете, почему я не люблю капитализм и либералов? А почему я должен их любить? Двадцать лет они объясняли нам, что государство нам ничего не должно («работай, а не жалуйся, лузер»), и только последние два года стали говорить, что они этого не говорили. За кого они нас принимают? Вы думаете, тут у всех амнезия?
Суркова я видел один раз в жизни, в присутствии ещё десяти писателей, и мы разговаривали с ним одну минуту. Кто-то из людей, которые бегают из ЖЖ в ЖЖ с благой вестью о его всесилии и покровительстве, сможет объяснить, почему господин Дубовицкий сам себя не сделал литературной звездой? С такими-то возможностями?
Как Сурков организовал переводы моих книг на два десятка языков, тоже никто не объяснит. Видимо, он тайный председатель земного шара и манипулятор мирового книжного рынка.
Что вам ещё рассказать, мои любезные?
Я живу в маленькой деревне в лесу. Зарплату я получаю в тех оппозиционных СМИ, в которых тружусь.
Фамилия моя Прилепин, мои родители — рязанские и липецкие крестьяне, Прилепины и Нисифоровы.
На полях этого вопроса стоит заметить, что русские как бы патриоты из подпола ЦДЛ, а также из онанистских сект, где собираются упыри с горящей свастикой во лбу, втайне думают, что они заодно с Достоевским и Есениным, потому что те тоже писали «про евреев». Неопрятные люди из подполья никак не поймут, что в череде мыслей Достоевского и Есенина мысль «про евреев» было 99-я, а в их головах эта мысль — первая, и зачастую единственная.
Видимо, я не всегда похож на среднестатистического русского из подпола ЦДЛ. В самолётах российских авиалиний стюардессы часто заговаривают со мной по-английски, а потом смеются, что не узнали соотечественника. В Чечне на рынке чеченка-торговка приняла меня за чеченца и раздражённо заговорила со мной по-чеченски (рядом был переводчик с чеченского, русский, — и он сказал, что она ругает меня за то, что я связался с федералами).
Нормально.
Но факт остаётся фактом.
Движемся дальше.
Я работал в ОМОНе с 1996 по 1999 год и провёл на Кавказе весну 1996-го и лето-осень 1999 года. Я награждён медалью и двумя знаками отличия. На моём сайте есть фильм «Захар», куда вмонтировано минут пятнадцать архивных съёмок — Грозный, 1996 год, март, апрель, май; можете посмотреть на меня.
Но нет, Гоша Свинаренко в «Газете. ру» сообщает, что ему сказали, что меня там не было. «Впрочем, это неважно», — примирительно роняет Свинаренко. Гоша, а мне сказали, что ты украл серебряные ложечки в доме друзей и, не найдя туалета, справил малую нужду в раковину на кухне, прямо в посуду, а потом, собственно, и забрал оттуда сырые ложечки, но это тоже неважно. Или важно? Иначе с какого перепугу ты носишь по миру и множишь всякий бред?
Первый антилиберальный митинг, на который я попал, случился в 1991 году. Я знаком с Лимоновым с 1996 года, состою в Национал-большевистской партии с 1999 года и никогда оттуда не выходил. В «нулевые» я сам провёл десятки митингов и в сотне участвовал.
Я был в оппозиции тогда, когда большинство нынешних оппозиционеров там вообще не стояло и 9/10 нынешних белоленточников считало, что в стране всё нормально, а бунтуют только красно-коричневые неудачники и мудаки. Между тем Россия в девяностые годы была ровно тем же, что и сегодня, — мутной страной с криминальными миллиардерами, фальсификациями выборов, политическими заключёнными и выборочной туполобой цензурой. Но тогда нынешних либеральных витий в целом всё устраивало.
Мы с товарищами обрадовались, что вы пришли в оппозицию, но никто и подумать не мог, что вы придёте в неё с таким видом, словно вы открыли Америку. Открыли её не вы — мы с детства живём в этих джунглях, ребята.
Нет смысла сводить счёты, скажут мне. А смысл их не сводить — есть?
На днях на шумной писательской пьянке один белый гусь рассказывал прилюдно, что он вызвал меня на дуэль и убил вот этими самыми руками. И показывал свои корявые пальцы. Милый вася, или как тебя там, рассказывай свои поллюционные сны своей супруге. Что про тебя известно — так это то, что ты был прилюдно послан мной нахуй, после чего молча утёрся, быстро, в своей манере, помаргивая.
…А, забыл. Я читал Троцкого и Радзинского ещё в юности. Первый мне интересен больше второго.
Но если мои либеральные оппоненты в лице, скажем, человека с фамилией, похожей на собачий лай, так любящего рассказывать о моём невежестве, попросят меня составить им список из книг, которых они не читали — а стоило бы! — этот список будет огромен.
Но они не попросят. Знание их и без того огромно и всеобъемлюще. Суть их знания заключается в том, что они — вершина пищевой цепочки и непобедимая аристократия духа. Ставящий это под сомнение должен быть съеден.
Ходить за вами за всеми с совком — занятие, что и говорить, скучное. Эта колонка могла быть в двадцать пять раз больше. Обойдёмся этим объёмом.
Наверное, вам хочется причинить мне неприятности. Наверное, я слишком хороший для вас и на моём фоне вы чувствуете себя ущербно.
Быть может, вам хочется меня укусить.
Укусите себя за яйца, любезные оппоненты.
Хотя откуда им у вас взяться.
На фоне Европы чувствую себя всё лучше
Путешествовать полезно не только потому, что мир удивителен и местами прекрасен.
Путешествия, если у тебя глаза открыты, помогают избавиться от многих иллюзий.
Одна из иллюзий, характерных для России, заключается в том, что европейцы кажутся многим из нас людьми более высокого качества. Европейцы умнее, доброжелательней, улыбчивей, достаток у них несравненно выше, вкус — лучше, и уж точно они свободнее, оттого что не ведали нашего векового рабства (кавычки вокруг «векового рабства» — по желанию).
Внешне Европа действительно выглядит куда более благоустроенной — ну, естественно, та Европа, что находится во Франции, в Швейцарии и в Германии, — и в гораздо меньшей степени та, которая имеет место в Румынии или в Болгарии.
Впрочем, если колесить по Европе на машине — то деревеньки где-нибудь в Альпах, располагающиеся за пределами туристических маршрутов, выглядят уже не столь радужно, как мы ожидаем.
Тенденция к тому, что деревни пустеют и даже сходят на нет вместе с последними жителями, наблюдается не только в России. Да, в России это традиционно выглядит непригляднее, страшнее, безысходнее — но тут наша география тоже добавляет колорита. Одно дело — деревня в Альпах, от которой до ближайшего города 15 км, а другое — на Енисее, от которой до ближайшего города — 300 км: сложно не ощутить разницу.
Хотя и многие европейские города тоже с каждым годом теряют свой лоск. Едва ли это можно сказать про Австрию — а вот про Италию уже запросто.
Дома, забывшие о ремонте, и грязные улицы нисколько не удивляют.
Мы тут были на Сицилии почти две недели — там в иных местах депрессия просто в воздухе висит. И у них к тому же действительно имеется мафия — самая настоящая, которая всех пугает, и поэтому полицейские в тех краях выглядят словно в воду опущенные. Я-то думал, это у них кино, — а оказалось: жизнь.
Нищих в Риме, равно как и в Париже, — удивительное количество, как в Москве в эпоху великой демократизации. Вечерами они, расстилая тюфяки и одеяла, укладываются спать, утром встают, завтракают. Они — всюду.
Хотя стоит заметить, что и у нас в России уже произошли некоторые (надеюсь, обратимые) изменения в сознании — когда лишённые крова люди воспринимаются как часть ландшафта, наподобие белочек в парке, — зато вовсе не воспринимаются как признак социального бесправия в стране. Право слово, кто же среди просвещённой публики всерьёз согласится с тем, что во Франции тяжело и трудно, потому что там много нищих? «Это разные вещи», — скажут нам, отмахиваясь.
Нет, не разные.
Натаскать подходящей трескучей статистики в поддержание своей точки зрения несложно: а иначе с чего бы в Англии, в Италии, в Греции и во Франции происходят такие манифестации, которых у нас не было с начала девяностых годов?
Но статистика — лишнее, достаточно смотреть и видеть.
Варшавские кафе вечерами — сплошь и рядом пусты даже в центре: людям не на что веселиться.
Итальянские прохожие не похожи на тех беспечных итальянцев, которых мы видели в послевоенном кино.
Нас уже приучили верить в то, что иностранцы так незатейливо одеваются оттого, что у них не принято носить мини, шпильки, меха и сумочки ценой в гоночный автомобиль. Это в целом правда. Но правда и то, что, если б они захотели одеться (хотя бы шутки ради) как москвички, — у многих из них такой возможности не нашлось бы.
Люди сидят на кредитах, люди не покупают лишнего — книжный рынок, кстати, падает фактически везде, я это давно заметил.
С одной стороны, в Европе есть хорошая привычка экономить в ресторанах и на фуршетах не выкатывать бочки с икрой — с другой стороны, в гостях всё чаще понимаешь, что бюджеты режут всем и всюду, а гостеприимство в России поставлено на куда более широкую ногу.
А французские официанты — весь мир знает французских официантов, всегда лучащихся радостью при виде клиента, — где они? Мы только что провели целую неделю всей семьёй в Париже. О, французские официанты по-прежнему почти безупречны — но то, что все они уставшие, с грустными глазами люди, чей труд оплачивается явно в недостаточной степени, было очевидно даже моим детям.
Ещё десять лет назад я видел совсем других официантов там. Ещё десять лет назад улыбки персонала во французских аэропортах казались куда более беззаботными.
Европа нахмурилась. У Европы сложное настроение. Она ещё помнит свои семидесятые и восьмидесятые — это чудесное время лоска, диско, непрестанного повышения «уровня жизни», сбывающихся надежд и всё новых чаяний.
Порой ещё кажется, что это время может вернуться — но оно ушло, ушло. Умеренно «левые» и «умеренно» правые в Европе давно обыгрывают либералов и прочих прогрессистов, крайне «правые» и крайне «левые» вновь интуитивно чувствуют, что их время подступает, как кровь к горлу. Желающие их прихода в Европе исчисляются миллионами.
Европа уже привыкла относиться к себе исключительно хорошо, она убедила себя, что стала венцом цивилизации — той сладкой виньеткой, которой украшают торт.
Возможно, это было так ещё позавчера. Но дальше всё будет иначе.
Мы в России железной хваткой вцепились в свои иллюзии — нам по-прежнему кажется, что в Европе раздают бесплатные булки с маслом, хотя давно стоит обратить внимание, что половина туристов в любом городе мира — говорят по-русски.
Это мы, на своих недрах, на чёрном нале и на традиционных махинациях, накопили столько денег, что вывозим туда триллионы рублей и тратим безудержно и щедро — внутренне будучи уверены, что они все там живут так же, как мы, только лучше.
Да большинство европейцев и мечтать не смеют о таком отдыхе, который за последнее время позволила себе, навскидку, четверть россиян.
Круг моих знакомых в Британии, Франции или Италии — примерно такой же, как и в России: то, что называется «креативный класс», — молодые политики, журналисты, артисты, рекламщики, писатели, художники, представители других интеллигентских профессий.