К примеру, так.
Берём на этот раз век XIX.
И, обмакнув перо, щедро рисуем.
«Всё-таки самая страшная судьба оказалась в итоге у живших в России женщин и мужчин из поколения моих бабушки и дедушки.
Появление их на свет ознаменовалось убийством Павла, что дало сумрачный и подлый отсвет всему веку.
Детство их пришлось на те годы, когда полуголодная и рабская Россия вела одновременно Русско-персидскую, Русско-шведскую и Русско-турецкую войны, где без счёта гибли их отцы в качестве “пушечного мяса”.
А следом случилось нашествие Наполеона.
Надежды на послабление власти после чудесного избавления от супостата оказались ложными.
В двадцатые они вышли в люди и в жизнь — именно тогда было положено начало глупой и бесконечной Кавказской войне, на которой погибли тысячи и тысячи из них.
Но мы помним ещё и позор российской монархии — избиение “декабристов”. И реакцию. И смерть великих поэтов. И подавление венгерского восстания в 1849-м.
И ужасные пятидесятые, обернувшиеся очередным позором российской монархии — поражением в Крымской войне, показавшей нашу многовековую и подлую отсталость.
И бессовестные шестидесятые с их лживым освобождением крестьян и вешателем Муравьёвым в Польше, и очередную Русско-турецкую в семидесятые — потому что эти сатрапы никак не могли навоеваться, — а поколение всё гибло и гибло, и лишь единицы доживали до седин.
Потом кризисные восьмидесятые переползли в голодные девяностые, и всё закончилось Ходынкой — апофеозом великосветского скотства.
Была, конечно, у каждого из них личная судьба, у кого получше, у кого похуже, но как поколение все они всю жизнь говорили, шептали на разные лады, перекатывали во рту одно и то же заклинание: “Лишь бы не было войны…”.
Бедные, прекрасные, погубленные люди…»
Не нравится? А чем хуже-то? Столь же убедительная и эпохальная картина.
Или давайте ещё один век разменяем на пару пронзительных абзацев.
Век XVIII.
Зачин прежний.
«Всё-таки самая страшная судьба оказалась в итоге у живших в России женщин и мужчин из поколения моих бабушки и дедушки.
Век начался вместе с Северной войной, которая продлилась двадцать один год!
Но куда страшнее войны пожирал своих собственных холопов антихрист с кошачьей головой, уполовинивший народ, на чьих невинных костях он возводил свои глупые прожекты, лопнувшие, едва этот сумасшедший маньяк окочурился.
Следом — бироновщина, засилье чужеземцев, кошмарное воровство, никем не слышимый вой народный, дворцовые перевороты, увенчавшиеся непросвещённым абсолютизмом развратной немки, усевшейся на русский трон.
В бесстыдные шестидесятые началась Русско-турецкая, в позорные семидесятые пошли разделы Польши, а бесконечная Русско-турецкая перешла прямо в пугачёвщину, на которую, полюбуйтесь, приехал посмотреть Суворов — всякому русскому генералу никогда не было разницы: что турки, что свои же православные.
И едва окончилась пугачёвщина — затеялась ещё одна Русско-турецкая на пять лет, и в те же годы бедная Россия, по мановению жадной и развратной немки, начала спиваться от бессилия и ужаса.
Была, конечно, у каждого из наших стариков личная судьба, у кого получше, у кого похуже, но как поколение все они всю жизнь говорили, шептали на разные лады, перекатывали во рту одно и то же заклинание: “Лишь бы не было войны…”.
Бедные, прекрасные, погубленные люди…»
Как вам? Тоже, как нам кажется, выглядит достаточно мрачно.
Давайте уж и XVII век возьмём, а то в охотку пошло.
Итак.
«Всё-таки самая страшная судьба оказалась в итоге у живших на Руси женщин и мужчин из поколения моих бабушки и дедушки.
Век начался с того, что Русь — обессилевшая и обесчещенная — едва не умерла.
Пустопорожний Годунов. Лжедмитрий Первый, лживый Шуйский, тать и предатель Болотников, Лжедмитрий Второй, Семибоярщина — и всё это плясало свои танцы на голове русского человека. Ад! То был ад!
Муторные десятые, когда Русь ещё не выползла из вчерашнего своего разора, а полякам уже проиграли Смоленскую, Черниговскую и Северские земли, погорелые двадцатые, очередная польская война — а то им было мало этих войн! — в тридцатые.
Ужасное Соборное уложение 1649-го — то самое, что подтвердило русское рабство, и пошло-поехало: в 1650-м крестьянам запретили торговую и ремесленную деятельность, и то Медный бунт, то Соляной, восстание то в Пскове, то в Новгороде, то русско-шведская, то раскол — разрубивший русскую историю и самое сердце народное надвое, то Разин, то Разина на кол, и всё вешали и жгли русских людей, вешали и жгли — своих же, православных, наших бабушек и дедушек.
Мёртвые семидесятые, суетливые восьмидесятые, и в завершение всего этого — позорные Азовские походы, показавшие всему миру, кто мы и какая нам цена.
Но за что всё это нужно было терпеть старикам?
Была, конечно, у каждого из них личная судьба, у кого получше, у кого похуже, но как поколение все они всю жизнь говорили, шептали на разные лады, перекатывали во рту одно и то же заклинание: “Лишь бы не было войны…”.
Бедные, прекрасные, погубленные люди…»
Можно подобным образом продолжать и далее, уходя всё надёжнее вглубь веков.
Но ходить так далеко не обязательно, вывод-то всё равно один: а не пошла бы эта Россия к чертям со всем своим многовековым безобразием.
Лучше б все наши бабушки были, к примеру, жителями Швейцарии.
Да?
Или нет?
Потому что я не понимаю, что это за жалость такая, когда надо во имя своей жалости целое столетие спустить в выгребную яму!
Вы думаете, мне не жалко? Мне — жалко всех своих стариков, я сам могу про каждого тут написать по сто сорок страниц своего ужаса и своей боли.
Но так-то — зачем?
Это ж не ребёнка с водой выплеснуть, а весь русский мир, карабкавшийся из столетия в столетие.
…Хотя мы утрируем, конечно.
Всё чуть проще, и не стоит подозревать того, о ком говорим, и всех ему подобных, в неприятии российской истории вообще.
Ненависть нашей прогрессивной общественности фокусируется исключительно на советском периоде. Всё остальное воспринимается куда более спокойно. Ну, что-то там было и при Екатерине, и при Петре, и при Гришке Отрепьеве. Было и было, и быльём поросло.
А тут — нет, тут — иное.
Ненависть к советскому проекту — биологическая, невыносимая, цепляющаяся как репейник за каждое слово, за любой жест, за всякий юбилей, за самую невинную дату. О, только бы ещё раз выкрикнуть: позорная! гадкая! циничная! отвратительная!
…А потом тихо добавить про «глоток свободы».
Вы заметили, да? Это ж самое удивительное в этом тексте!
В начале XX века, пишет автор, наши предки не успели отведать «обыкновенной, нормальной жизни…»
Прямо пастораль какая-то сразу рисуется, даром что страну тогда очень больно потряхивало, крестьяне традиционно недоедали, а то и голодали, и дети мёрли сотнями тысяч, о чём написаны тонны мемуарной и исследовательской литературы, а ещё интеллигенция дружно ненавидела царщину, а ещё в «обыкновенном и нормальном» 1905-м началась революция: с чего бы вдруг?..
Но это всё ничего, всё это простительно — да вот настал большевистский ад (автор, напомним, так и пишет: «Ад»).
На фоне адского кошмара даже советские, радостью осиянные шестидесятые оказались, в авторской интерпретации, «шумливыми», а тишайшие семидесятые, позволившие старикам пожить в своё удовольствие и вздохнуть, — «мёртвыми»! Это, заметим к слову, тот самый период, когда каждый год писалось по литературному шедевру и было снято лучшее советское кино.
Но вот сквозь эту адскую мерзость проступили — ох! — восьмидесятые. То самое время, когда, как нам сообщили, люди «жадно читали, смотрели и ездили». А следом девяностые — «глоток свободы».
Ну да, помним-помним, недалеко ушли, вроде проглотили — а вкус во рту остался. Это ведь те годы, когда впервые за несколько десятилетий появились сотни тысяч бездомных стариков и старух, собирающих милостыню в переходах, когда другие сотни тысяч пенсионеров по всем городам ходили и проклинали «демократов», колотя в пустые кастрюли.
Но именно эти шумные, шальные дни характеризуются автором бережно, почти с нежностью — естественно, по причине исключительно добрых чувств к этим самым дедушкам и бабушкам.
Потому что их внуки — «ездили». Потому что их внуки — «жадно читали».
Страна, правда, развалилась на части, но это ничего.
Куда ездили-то, можно спросить? Так уж жадно? В Абхазию, Приднестровье, Таджикистан или Чечню? Или в какие-то другие места — раз не заметили некоторых деталей за «глотком свободы»?
Написанное нашим автором — это какой-то ошеломительный гон, когда реальность выворачивается наизнанку, а ни в чём не повинные бабушки с дедушками идут в ход как самый неоспоримый аргумент, должный поддержать давно сложившуюся правоту внука, расписавшего нам, где «ад», а где «нормальная жизнь».
Мы вынуждены внести несколько поправок.
Век XX был чудовищным. Ужасным и чудовищным во многих своих проявлениях. Все знают это и помнят, никому пересказывать не надо.
Но странным образом очевидное большинство стариков — а скорее, даже подавляющее большинство! — восприняли свершившееся в восьмидесятые и пришедшее в девяностые с неприязнью, плавно перешедшей в отторжение.
Несложно догадаться, что тысячи и даже сотни тысяч стариков ощутили себя и обманутыми, и оболганными.
И у них были для этого самые веские основания.
Лукавить незачем, мы взрослые люди и знаем, кто стал основной электоральной базой коммунистов и за что другая часть пенсионеров любит нашего велеречивого президента. За то, что он почти что генсек.
Так что, если вы хотите пожалеть свою конкретную бабушку — пожалейте.
Но не стоит жалеть всех сразу, заодно обозначив результаты их огромной жизни то ли как «отвратительные», то ли как «мёртвые», но в любом случае — ужасающие и бессмысленные.
Что-то подсказывает, что от такой жалости они вскричали бы в бешенстве и негодовании.
Сортировка и отбраковка интеллигенции Штрихи к портрету либерала
Нам только повод дай, а что сказать, мы всегда найдём. Повод дала Татьяна Никитична Толстая, вдруг заявившая, что автор этих строк «презирает интеллигенцию».
Однажды ровно то же сказала мне и Людмила Евгеньевна Улицкая, назвав мою публицистику «антиинтеллигентской».
Бог с вами, коллеги, как вам такое вообще в голову могло прийти. Ряд моих недавних текстов действительно имел критический настрой — но касался он никак не интеллигенции в целом, но либеральной интеллигенции, или, если брать чуть шире, новых буржуазных элит.
Либеральная интеллигенция и новая буржуазия — это не совсем одно и то же, но в целом объекты соприкасающиеся. Например, Михаил Прохоров — это яркий представитель новых буржуазных элит, а прекраснодушные люди, что организовали группу его поддержки, — это либеральная интеллигенция.
Над тщетными попытками нынешней буржуазии считать себя новой российской аристократией либеральная интеллигенция для виду посмеивается, но в целом она за продолжение этого, что называется, тренда. Патентованные выгодоприобретатели приватизации должны стать нашим дворянством и взять управление страной в свои твёрдые руки.
То, что дворяне из них получаются немногим лучше, чем из числа бывших кагэбэшников, либеральную интеллигенцию не очень мучает.
Нам очень любят рассказывать байку, что «первичное накопление капиталов в США» тоже было бандитское — но раз у американцев образовалась своя элита из бывших бандитов, значит, и нам надо подождать.
И вот мы прождали четверть века, у первых приватизаторов уже внуки выросли — а результат не просматривается. Где эти меценаты и просветители, душу и кошелёк готовые положить на благо России? Давайте, может быть, ещё полвека подождём? Мы же не торопимся никуда.
Либеральная интеллигенция, как в том пошлом анекдоте про двух зэков, по поводу наших буржуазных элит упрямо заявляет: «А нам они нравятся!». Почитайте, к примеру, рассказ Виктора Ерофеева, как однажды у него в гостях собралось сразу пять российских миллиардеров. Это ж не рассказ, это — ода.
Если бы сегодня вместо Прохорова в политику пошёл бы любой фигурант российского списка «Форбс», либеральная интеллигенция сразу же составила бы его пламенную группу поддержки. Любой, говорю, миллиардер. То есть тип, ничем, кроме наличия необъятных денег, до сих пор не подтвердивший своего права претендовать на управление Россией.
Ситуация с самозваной аристократией отчасти отражает ситуацию с самозваной либеральной интеллигенцией.
Дело в том, что класс интеллигенции в Советском Союзе был, как многие до сих пор помнят, действительно обширен. К интеллигенции относились все эти пресловутые физики и лирики, читатели толстых журналов, учителя и библиотекари, кандидаты и доктора гуманитарных и прочих наук, инженеры НИИ.
К несчастью, почти все из них были деморализованы либеральными реформами и низведены на маргинальный уровень. Эта интеллигенция исчезла как класс — мало того, либералы ещё и оттоптались на них. Ну-ка, давайте вспомним, сколько раз мы читали в прессе про НИИ, где «никто не работал» и «все просиживали штаны»? Ничуть не реже мы слышали про бессмысленность и скудность советской филологической школы (на самом деле — одной из сильнейших в мире, и ныне рассеянной).
Даже не будем затевать долгий разговор о существовании рабочей и крестьянской интеллигенции. (Хотя была и такая: я сам вырос в интеллигентной крестьянской семье и являюсь горожанином в первом поколении: все мои предки в прямом смысле пахали землю, отец первым из числа всей моей многочисленной деревенской родни получил высшее образование и стал сельским учителем.) В наши времена об этом вспоминать моветон.
Та же Татьяна Никитична Толстая в интервью, где обвинила меня, заодно обвиняет дореволюционное крестьянство в презрении к интеллигенции, которая из сил выбивалась, чтоб этого крестьянина обучить и вылечить, — а он, зверь пахучий, нос свой воротил и на «спасибо» так и не разорился.
Дореволюционное крестьянство — дело прошлое, а вот презрение либеральной интеллигенции ко всем остальным советским видам интеллигенции — вещь очевидная.
Произнесите в присутствии Татьяны Никитичны, к примеру, «советская рабочая интеллигенция» — и по её вспыхнувшему взору сразу убедитесь в моей скучной правоте.
Наряду с ликвидацией иных социальных видов интеллигенции либералами были побеждены в неравном бою и прямые идеологические оппоненты: в частности, интеллигенция «левого» и «правонационалистического» толка. Найти нынче серьёзного человека, вслух готового сказать о симпатиях, скажем, к журналу «Наш современник», фактически невозможно. Но, между прочим, там по сей день публикуется ряд крупнейших мыслителей и литераторов современности.
Сегодня либеральная интеллигенция даже не втайне, а въяве уверена, что никаких других интеллигентов, кроме них самих, не существует.
Это как-то незримо, но вместе с тем ощутимо рассеяно в воздухе.
Вот давайте честно ответим себе на вопрос, кого мы считаем интеллигентом? Если не задумываться и отвечать мгновенно, услышав (навскидку) фамилию «Ростропович», любой из нас тут же ответит: «да, это интеллигент», а услышав «Василий Белов» — даже я, и то задумаюсь.
Татьяна Толстая — точно интеллигент, никто не спорит, а Валентин Распутин… да бог его знает!
Но разве моральный вес или интеллектуальная правота Ростроповича так уж кардинально превосходили моральный вес и интеллектуальную правоту Василия Белова?
Ответ простой: Белов не являлся носителем либеральных ценностей, а таких интеллигентов, как мы откуда-то поняли, не бывает.
Либеральная интеллигенция очень любит возводить свою генеалогию, например, к Чехову или к Михаилу Булгакову, что, хоть и лестно ей самой, никакого отношения к действительности не имеет.
С тем же успехом можно и Блока назвать либералом.
Если любой здравомыслящий человек попытался б представить, как Чехов, Блок или Булгаков относились бы к нынешним либеральным витиям, — он бы ужаснулся.
Своим оппонентам либеральная интеллигенция очень любит рекомендовать читать «Бесов» Достоевского, и тут вообще всё переворачивается с ног на голову. Потому что «Бесы» — именно что антилиберальный роман, и к столь лелеемому либералами февралю 1917 года имеет прямое отношение.
Между прочим, царя свергли либералы, а то мы всё время забываем об этом. И отречение его тоже приняли, не поверите, либералы. Мало того: Гражданскую войну развязал не кто иной, как либералы. Большевики, да, забрали у них власть (кстати, фактически бескровно) — но никакого желания воевать по этому поводу не изъявляли. Однако от созидательной государственной деятельности их надолго отвлекло антисоветское либеральное подполье и военные походы, организованные генералами, не желавшими расставаться с завоеваниями Февраля, — ну, то есть патентованными либералами.
Неповоротливые большевики, две трети истории Советского Союза тщетно пытавшиеся сдвинуть созидаемый ими строй на позиции консервативной революции, должны были «Бесов» популяризировать и переиздавать, а не наоборот. Тогда б в конце восьмидесятых у интеллигенции была бы реальная возможность узнать многих бесов в лицо.
Но этот процесс задержался на четверть века.
Сегодняшние путешествия по России, желательно не из Москвы в Петербург, а из Калининграда во Владивосток, дают удивительное ощущение наличия — да, обедневшей, да, брошенной, да, разрозненной, — но, безусловно, что называется, национально ориентированной интеллигенции. Вовсе не либеральной, но, скорей, как либералы бы сказали, — охранительной. И вместе с тем в чём-то куда более радикальной, чем интеллигенция либеральная.