Она на всякий случай взяла Моню за ошейник и пошла к калитке. С каждым шагом настроение портилось. Моня это чувствовал, и раскаты приближающейся грозы имитировал всё демонстративнее.
— Я ничего, я стою, — отозвался её бывший муж. — Это я бутылку из сумки хотел достать. Шампанское… Вот, пришёл. Думал, посидим, как люди, поговорим.
— Ты с ума сошёл? — удивилась Александра. — Это о чём мне с тобой говорить? Шампанское, подумать только! Нет, ты точно ненормальный. Из этих, из пятидесяти процентов.
— Р-р-р-гав! — согласился с ней Моня авторитетным басом.
— Чего ж это сразу ненормальный? — обиделся бывший муж. — Это, по-моему, как раз нормально — посидеть, поговорить… Без обид. Всё-таки не чужие люди. Есть, что вспомнить. Да и новости рассказать. Всё-таки сколько лет прошло. Жизнь-то на месте не стоит. У тебя перемены, у меня перемены. У всех по-разному… Да-а-а… Я слышал, ты теперь в самых верхах. А я тут кручусь, как белка в колесе. Вон как жизнь повернулась.
— А! Так тебе что-то надо? — догадалась Александра. — Что на этот раз? Работу найти, карьеру устроить, квартиру в Москве купить? Или, может быть, женить на какой-нибудь наследнице нефтяного магната? Что ж на мелочи размениваться, да?
— Почему ты со мной так жестока? — с душевной болью вопросил бывший муж. — Саша, ты очень изменилась. Пристроилась за богатенького папика и забыла, как тяжело жить, когда приходится зарабатывать собственным непосильным трудом.
Александре вдруг стало смешно. Чего она злится? Типичный представитель тех пятидесяти процентов. Ярко выраженная клиника. Она это давно подозревала, и уже давно решила, что на убогих обижаться нельзя. А тут вдруг разозлилась ни с того — ни с сего. Правда смешно.
— Может быть, тебе следует найти какое-нибудь занятие по силам? — заботливо предложила она. — Насколько помню, для тебя любой труд был непосильным. А что касается богатого папика, так ошибочка вышла. Тебя дезинформировали. Мой муж старше меня на два года. Стало быть, моложе тебя на пять лет. Когда я выходила за него замуж, у него не было ничего. Совсем ничего — ни машины, ни квартиры, ни счёта в банке. Но работать он умел. Ему любой труд по силам был.
— Да я всю жизнь пашу, как лошадь! — с надрывом сказал бывший муж. — А толку-то? Москва — это другие возможности, что ты сравниваешь. И нечего меня попрекать без конца. Ты сама меня бросила. Это предательство. И на машину мне всё равно не хватало, я бы сроду машину не купил, если бы Лидка денег не добавила. Да и сейчас машина эта — вообще хлам, а мне крутись, как хочешь…
— Лидка — это кто? — спросила Александра.
— Ну, жена, — после некоторого молчания неуверенно ответил бывший муж. — Вообще-то мы с ней уже фактически разводимся. Только некоторые формальности остались. Опять мне в семейной жизни не повезло.
— Не повезло, — согласилась Александра. — А почему разводитесь? У неё что, деньги кончились?
— Что хоть ты мелешь? — злобно начал бывший муж. Помолчал и с глубокой печалью добавил: — Ах, как ты изменилась, как ты изменилась…
— А ты совсем не изменился, — заметила Александра. — Каким ты был, таким ты и остался, орёл степной. Вернее — коршун.
И в этот момент с какого-то перепугу зажёгся фонарь на соседнем столбе. Сроду не горел, а тут зажёгся. И осветил истину. А истина заключалась в том, что бывший муж не просто изменился, а изменился катастрофически. Голос был похож на прежний, вот в темноте Александра невольно и представляла бывшего мужа прежним. Ну, может быть, не совсем прежним, время всё-таки должно было взять своё. Но не отобрать же абсолютно всё! По ту сторону калитки был такой… было нечто такое, что с первого взгляда даже пугало. Во всяком случае, она к такому потрясению была не подготовлена. Славка сказала про него: «По-моему, настоящее чмо». Александра тогда подумала, что Славка, как всегда в раздражении, просто не выбирает слова. Вернее — выбирает самые грубые. Александре даже в голову тогда не пришло, что Славка не ругается, а с максимальной точностью составляет устный портрет. Вот эта рухлядь в облезлой кожаной куртке, в грязных джинсах, с лысиной, неряшливо залепленной поперёк жиденькой прядью бесцветных волос, вот это оплывшее безобразие, у которого даже человеческого лица не было, вместо лица — карикатура, неумело слепленная из красной глины, — вот этот ужас, торчащий в ночи, был когда-то её мужем? Ничего удивительного, что Славка так рассердилась… Вот интересно, каким через двадцать лет будет красавец Витька, бывший Славкин муж? Александра отчётливо подозревала, что примерно таким же.
Маска из красной глины слегка деформировалась, карикатурные глаза открылись пошире, карикатурные губы шлёпнули, и знакомый, тот же — почти тот же — голос обиженно произнёс:
— А ты вообще не изменилась. Ну, вообще… То есть — на внешность. Понятное дело, у кого какая жизнь, тот так и выглядит.
— Вот тут я с тобой полностью согласна, — сказала Александра, с какой-то брезгливой жалостью, с неловкостью и совершенно необъяснимым стыдом разглядывая эту неумело слепленную карикатуру. — Даже уже наука считает: всё, что мы делаем в жизни неправильно, обязательно сказывается на нашем здоровье, на состоянии психики… ну, и на внешности, конечно.
— Ты не намекай! — вдруг заорал бывший муж, багровея до опасного предела. — Ишь ты, я не то делал! Я пахал всю жизнь! А ты шлялась где ни попадя! Работала она! Ты думаешь, я лопух? Ты думаешь, я не знаю, за что тебе такие деньги платили? Как же, будут такие деньги за честную работу платить! Всю жизнь гуляла! И сейчас гуляешь! Ишь ты, кто как выглядит! Операцию на морде — и опять гулять! А честному человеку с голоду подыхать! Жилы рвать за кусок хлеба!
— Тихо, тихо, — примирительно сказала Александра, с трудом удерживая за ошейник Моню. — Что ж прямо так сразу — и с голоду? Ну, так сразу бы и сказал. Я кусок хлеба могу тебе вынести, чего там… Шампанское у тебя уже есть, кусок хлеба я вынесу, будет и закуска. Тебе с колбаской или с сыром? Видишь, не так уж всё трагично, если присмотреться.
Бывший муж внезапно заткнулся и сильно побледнел. Даже в халтурном свете уличного фонаря было видно, как маска из красной глины превратилась в маску из серой. Моня напружинил мышцы и страшно оскалился.
Бывший муж потаращил карикатурные глаза, пошлёпал карикатурными губами и совершенно спокойно сказал:
— Да плевать я хотел на твои подачки. У меня свой бизнес. А ты вообще никто. И твой идиот на тебе женился, чтобы через тебя деньги добыть. Сама сказала: нищий был. А ты всегда тыщи получала. Вот почему женился, ежу понятно. Обыкновенный сутенёр. Да я тебе прям сейчас предсказать могу…
— Ой, мне так трудно удерживать Омона, — пожаловалась Александра. — В нём, кажется, всё-таки восемьдесят пять килограммов. Или даже больше? Я точно не помню. Помню, что чрезвычайно много. Говорят, он этот забор без разбега на землю валит. Представляешь? Правда-правда, соседей спроси, если не веришь.
Бывший муж хрюкнул, отпрыгнул от калитки и шустро почесал вдоль улицы, тем же путём, каким не так давно отступал на заранее подготовленные позиции Витька, бывший Славкин муж. Все бывшие мужья идут одним путём.
— А мы пойдём другим путём, — сказала Александра Моне. — Знаешь, куда мы сейчас пойдём? Мы пойдём взвешиваться на напольных весах. А то я ведь не знаю, правду про тебя сказала или совсем наоборот. Про восемьдесят пять килограммов — это я погорячилась, наверное?
Моня обрадовался предложению, перестал напрягать мускулы, рычать и скалить зубы, завертел хвостом и потащил Александру к дому. Как танк. Нет, насчёт восьмидесяти пяти собачьих килограммов она вряд ли соврала. Правда надо зверя взвесить, может быть, Славка права, когда требует, чтобы он соблюдал диету.
Следующие полчаса Александра развлекалась тем, что пыталась усадить пса на маленькие напольные весы, при этом вслух резко критикуя конструкторов этих весов за недальновидность и общее отсутствие фантазии. Неужели нельзя было предусмотреть того, что Моня вымахает в такого телёнка? На такой крошечной площадке у него даже не все лапы умещаются! Моня очень старался, озабоченно топтался на весах, крутился, пытаясь сжаться до нужных размеров, виновато повизгивал и в ожидании одобрения неистово мёл хвостом. Стрелка весов шарахалась от семидесяти двух до восьмидесяти девяти килограммов. Александра решила, что отдохнула уже достаточно, а правды от этих весов она всё равно не добьётся, дала Моне заранее приготовленную кость, выпустила его во двор и собралась читать вёрстку.
Читать не получалось. Надо было ещё немножко отдохнуть. Надо было заняться чем-нибудь трудоёмким. Например, выкупать Моню в ванне. Уж если отвлечься — так отвлечься от всего. До изнеможения. Чтобы ни одной мысли в голове не осталось.
Чёрт бы побрал этого бывшего мужа, принесла его нелёгкая… Посидеть, как люди! С шампанским! Поговорить! Есть, что вспомнить!
Она надеялась, что навсегда забыла всё, что связано с её первым замужеством. Она и так слишком долго всё это помнила. Год замужества, а потом — почти десять лет воспоминаний. Вот уж, действительно, было что вспомнить…
Александра вдруг заметила, что бегает по комнате из угла в угол и вслух подбирает рифмы к имени Валера. Кроме «холера» в голову ничего не приходило. Склероз, осложнённый недостатком образования. Надо принимать срочные меры, пока не начала плакать.
Она шлёпнулась на диван, схватила телефон и стала торопливо искать номер Максима. Телефон в её руке вздрогнул и зажужжал басом. Максим. Наверное, это телепатия. Александра давно заметила: как только она собиралась позвонить мужу — он тут же звонил сам, опережая ее на пару секунд.
— Максим! — закричала она почти с отчаяньем, не успев привести себя в норму после поисков рифмы к слову «Валера». — Максим, отвечай быстро и не задумываясь: ты почему на мне женился?
— У меня была мечта, — не задумываясь, доверительно сообщил Максим. — Я хотел тебя немножко подкормить. Я думал, что ты голодаешь, поэтому такая… прозрачненькая. Я же не знал, что ты обжора. А ты меня не предупредила.
— Ну тебя, — обиделась Александра. — Я тебя серьёзно спрашиваю!
— Серьёзно? — Максим замолчал, сопя и цыкая зубом. Задумался всё-таки. — Ага, серьёзно… Ну, так ведь — а как же? Ты ведь не согласилась бы жить во грехе…
— Согласилась бы, — отрезала Александра. — Ты что, забыл? Мы почти год во грехе жили!
— И это ты называешь жизнью? — возмутился Максим. — Я к тебе весь год мотался каждые выходные, а ты ко мне за весь год только два раза приезжала!
— Зато на целых две недели, — возразила Александра.
— И ничего не на целых, — склочным голосом сказал Максим. — Один раз на двенадцать дней, а второй — вообще только на десять. Обманщица. Ты надеялась, что я всё забыл? А я ничего не забыл, я всё помню… Шурёнок, а у тебя там ничего не случилось?
— Да нет, — подумав, нерешительно ответила Александра. — Моню взвесить не могу. Весы маленькие, а он большой, целиком на них не умещается. И хвостом всё время машет. Не то семьдесят с чем-то, не то без чего-то девяносто, так и не поняла.
— А в тебе на этих весах сколько? — заинтересовался Максим.
— Пятьдесят четыре, — виновато призналась Александра. — Но это потому, что я ещё не ужинала.
— В Моне и семидесяти килограммов нет, — сделал вывод Максим. — Врут они всё, эти весы. В тебе не больше сорока, так что и в Моне килограммов на пятнадцать меньше, чем они показывают.
— Опять грубишь, — обиделась Александра. — Я уже давно не такая дохлая, как… как… как тебе хочется. Да, а чего ты позвонил-то?
— Спросить хотел, почему ты за меня замуж вышла, — смешливо сказал Максим. — Но ты меня опередила.
— Вот странный, — изумилась Александра. — Нет, ну ты правда очень странный, Максюха. За кого же мне было ещё выходить?
— Ну, мало ли… За концептуалиста какого-нибудь.
Александра чуть не спросила, откуда он знает про концептуалиста. Но вовремя сообразила, что ничего он не знает, вздохнула и сказала:
— Ты мне напомнил. Надо же вёрстку дочитывать. Ладно, пока. А то так медленно читаю, даже стыдно. Я хотела завтрашний день освободить, с Евгенией Семёновной пообщаться, со Славкой по городу пошататься. Так что надо сегодня дочитать.
— Ну, дочитывай, — без энтузиазма разрешил Максим. — Дочитаешь — сама позвони. А то я тебе помешать боюсь.
— Знаешь, а ведь ты мне ни разу в жизни ничем не помешал, — сказала Александра. — Я только что это поняла. А я тебе не мешаю?
— Ужасно мешаешь, — радостно заявил Максим. — Всё время! Я только о тебе и думаю. Работаю — думаю, читаю — думаю, телевизор смотрю — думаю, сплю — всё равно думаю. Вот как ты это делаешь?
— Я не нарочно, — сказала Александра.
— Так я тебе и поверил! — Максим засмеялся и отключился.
Александра ещё немного повалялась на диване с телефоном в руке, поулыбалась потолку, потом решила, что вот теперь отдохнула как следует, и взялась за читку.
Глава 6
Утром я проснулся в том же кресле возле камина, где и уснул. Сидя, в мокрой одежде. Сейчас одежда была сухая, на мне за ночь высохла. Мама говорит, что это — прямой путь к простуде. Но я никакой простуды не ощущал. И выспался очень хорошо. Вообще самочувствие было прекрасным.
Было уже довольно много времени, часов восемь, наверное. Обычно я встаю рано, даже по выходным. Сегодня спал так долго, наверное, потому, что очень устал вчера. Весь день на нервах. Я же до последнего момента не знал, осуществится мой план или нет. Честно говоря, я и теперь не знал, осуществился план или нет. Но был гораздо спокойнее, чем вчера, гораздо спокойнее. По крайней мере, она уже здесь. Можно считать, что часть плана уже осуществилась. А впереди — весь сегодняшний день и весь завтрашний. И ещё ночь между ними. Я тогда подумал: только бы погода не подвела. Мне нравится, когда лето прохладное. Но вечером было совсем пасмурно, а ночью шёл очень холодный дождь. Лучше было бы, если бы сегодня было солнечно. На даче жара почти совсем не ощущается, не так, как в городе. Можно было бы пойти в соседний лес. Мама говорит, что в соседнем лесу всегда очень много черники. Черника — это хороший предлог, естественный.
Я встал и раздвинул шторы на окне. В комнату сразу ворвалось солнце, яркое, как будто это не утро было, а уже день. На небе не было ни одного облачка. Я обрадовался: как будто я заказал погоду, и мой заказ кто-то выполнил.
В комнату вошёл Марк и вместо «доброе утро» сказал:
— На кого ты похож! Так и спал одетым в кресле? В мокрой одежде? Дикий человек. Учти: если загремишь на больничный — я буду расценивать это как злостный саботаж.
Я сказал:
— Нечаянно уснул, даже не заметил, как это получилось. Извини, что тебя вчера не устроил как следует.
Марк засмеялся и сказал:
— Да я сам устроился, очень даже как следует. Вот на этом диване. А подушку и плед в твоей комнате взял. Ты ведь не против?
В свою комнату я никого не пускаю, никогда. Даже мама наводит там порядок только с моего разрешения. Но тогда я небрежно махнул рукой, будто на такие пустяки не привык обращать внимания. Я тогда даже действительно подумал: а ведь всё это пустяки, это не имеет ровным счётом никакого значения. Для меня тогда уже многие вещи перестали иметь значение. Я думаю, что это моё сумасшествие так на меня влияло. К тому же, дачу скоро всё равно придётся продавать, и тогда здесь вообще ничего не будет иметь для меня никакого значения.
Марк сказал:
— Я в деревню за молоком схожу. Вчера Ираида Александровна дала мне адрес одной бабульки, говорит, у неё молоко и творог очень хорошие, она всегда у этой бабульки берёт. Кофий я сварил, пей, пока свежий. И переоделся бы ты, а? А то весь гофрированный, как парадная пачка Истоминой.
Шутку про Истомину я не понял, но не обиделся. Марк дело говорил, переодеться мне следовало, в таком виде не хотелось бы попасть ей на глаза.
Марк взял чистую двухлитровую банку и ушёл. А я зашёл в свою комнату и быстро переоделся в новый спортивный костюм. Я его ещё ни разу не надевал, он у меня здесь на всякий случай лежал. Здесь у меня ещё один спортивный костюм лежал, тоже на всякий случай. Я его тоже давно не надевал, он мне совсем мал, мама его покупала, когда я ещё в девятом классе учился. Я его только раза три надел, а потом вырос. Мама никогда ничего не выбрасывает, вот костюм и сохранился. Сначала дома на антресолях лежал, потом она его сюда отвезла. Я тогда подумал: если она захочет переодеться, тогда этот костюм очень кстати придётся. Он совершенно новый, просто давно лежит.
Потом я выпил чашку кофе, а сам всё прислушивался, что там делается, на втором этаже. Совсем ничего не было слышно. Наверное, она ещё спала, хоть и было уже довольно много времени. Я тогда подумал: надо бы её разбудить, такое солнце, а днём какая погода будет — это ещё не известно. Ей самой, наверное, обидно будет, если такое утро проспит без всякой пользы.
Я поднялся на второй этаж. Там было темно. Наверное, вчера она нашла выключатель и сама выключила электричество. Или, может, Марк вздумал проверять, всё ли в порядке. Я же уснул, поэтому не видел, что он после того тут делал. Утром только увидел, что посуда вымыта, все прибрано. Может, он и на второй этаж поднимался, свет выключал. Это неприятно.
Я включил в коридоре свет и подошел к её двери. За дверью было тихо, вообще никаких звуков. Будто в комнате никого не было. Я почему-то сразу в это поверил и испугался. Я знал, что она должна быть там, но всё равно испугался. Я положил руку на дверь и немножко толкнул её.