Вскочил и пошёл к шкафу. Во-первых, потому, что обозлился. Но ведь я действительно должен был убедиться, что её куртка — из Японии! Точно такая же, как у Лилии! Или — убедиться, что не такая.
Если честно, наплевать мне было, такая или не такая. Это я сам себе повод придумал. Чтобы потрогать её куртку руками. Фетишист чёртов. Но ведь Марк трогал! Они там, в своём кругу, все как-то проще к этому относятся. Верхнюю одежду снимают, подают. При встрече иногда даже целуются и обнимаются, совсем чужие. Хотя какие чужие, всё-таки свой круг. Вот я и обозлился.
Я пошёл к шкафу, а они за моей спиной опять заговорили друг с другом, и Марк противно захихикал в нос. Он умеет очень противно хихикать в нос. Но я не оглянулся. Я спокойно дошёл до шкафа, не оглядываясь. Открыл дверцу, на внутренней стороне у дверцы зеркало было, вот в это зеркало я посмотрел на них — смотрят они на меня или не смотрят. Нет, они не смотрели. Они опять смотрели друг на друга и разговаривали о чём-то своём. Я даже сумел разобрать, что Марк спросил, почему она не хочет в Сочи. Она что-то ответила, совсем тихо, я не разобрал. Марк опять противно захихикал в нос и сказал, что она деревенская дурочка. Она что-то ответила, опять очень тихо. И тогда Марк заржал во всю глотку, как всегда. В общем, они говорили не про меня, и смеялись не надо мной. Я думал, что успокоюсь, но разозлился ещё больше. Даже не знаю, почему я тогда всё время злился. Наверное, потому, что они оба вели себя так, как будто ничего особенного не происходит. Как будто не видели, что я веду себя, как сумасшедший.
Я посмотрел на её куртку в шкафу. Точно такая же, как у Лилии. Только рукава завернуты так, что получились белые меховые манжеты. И из одного кармана торчат перчатки, тоже белые. Лилия в карманы своей куртки никогда ничего не клала, чтобы не деформировались. В общем, я стоял перед открытым шкафом, как дурак, и не знал, что дальше делать. Потом зачем-то снял «плечики» с её курткой и стал рассматривать этикетку под капюшоном, с внутренней стороны. Наверное, она была такая же, как на куртке Лилии. Правда, я ту не рассматривал. Да и эту мне рассматривать незачем было, всё равно я ничего не понял, там не по-русски было написано. Я зачем-то сунулся в этикетку почти носом, как будто от этого смог бы что-нибудь понять. От куртки пахло незнакомыми духами. Или не духами, а пряностями. Но тоже незнакомыми. Или, может быть, цветами, но это вряд ли. Если только сухими. Хотя я не знаю, как пахнут сухие цветы, не понимаю, с чего такое в голову пришло.
Рядом с её курткой висела куртка Марка. А потом уже — моё пальто. Я снял своё пальто и повесил его рядом с её курткой. А куртку Марка отодвинул в угол. Вёл себя, как настоящий сумасшедший. Потом посмотрел в зеркало на внутренней дверце шкафа. Они на меня не смотрели, сидели и разговаривали между собой. И Марк противно хихикал в нос не надо мной, а просто так, по привычке. Я закрыл шкаф и вернулся за свой стол. И стал смотреть на её профиль. И слушать, как они между собой разговаривают. Совсем не помню, о чём они разговаривали. Думал всё время: улыбается она или не улыбается?
Потом Марк обернулся ко мне и сказал:
— Придётся тебе в Сочи ехать. Эта сельская девушка не хочет. Некогда ей, видите ли! Коровы не доены, сено не кошено, куры не кормлены!
Я думал, что она обидится. У Марка иногда шутки совсем неуместные. Она сказала:
— Не утрируйте. Я сказала, что дети не пороты. Это грубое нарушение дисциплины. А всё остальное может подождать. А в командировку я сейчас поехать не могу, правда не могу. Потом — куда угодно, хоть бы и в Сочи, но лучше бы, если бы поближе куда-нибудь. И посевернее. А стажировку я в июне отработаю, честное слово. И за эту неделю что-нибудь сделать успею. Я смогу каждый день забегать, только ненадолго, на пару часов. Письма, ответы, проверки, обзвоны — у вас же наверняка завалы накопились, правда? Два часа каждый день — да я вам за неделю столько порядка наведу, что вы до июня его не сумеете разрушить! И мелочи какой-нибудь понапишу, наверняка опять мелочи не хватает?
— Ладно, — сказал Марк. — Убедила. Тогда завтра обязательно приходи. К завтраму я тебе всё подготовлю. Только тебе в одиночестве придётся наши завалы разгребать. У меня завтра редколлегия, а живой классик в Сочи уедет.
— Нет, я завтра ехать не могу. У меня… мама плохо себя чувствует, не хотелось бы её одну оставлять. Может, через недельку смогу.
Это я сказал. Это я отказался от командировки в Сочи. Раз и навсегда. Потому что кто же будет ждать, когда я смогу поехать в Сочи? Да эту командировку любой из наших с руками оторвёт. Да я уверен, что из-за этой командировки и так уже драка была. А я только что отказался.
— Правда? — Марк, кажется, удивился. Подумал и сказал: — Нет, ну если мама — тогда понятно. А я ведь тоже поехать не смогу. Ну, ладно, что-нибудь придумаем.
— Я вас очень подвела? — тихо спросила она. Без всякого чувства вины, просто с интересом.
— От тебя вообще одни неприятности, — весело ответил Марк. — Пойдём уже к главному, что ли. Он тебя со вчерашнего дня ждёт. Сама с ним будешь объясняться. Как хочешь, так и объясняйся.
— Никак не хочу, — равнодушно сказала она. И тут же поднялась и пошла к двери.
Марк вскочил и поспешил за ней.
Я остался на месте. Сидел и думал, что вот же, собирался уходить. Ещё полчаса назад надо было уходить, мне в издательство сегодня следовало зайти. И ещё думал, что зря я отбрехался болезнью мамы. Плохая примета. Надо бы ей прямо сейчас позвонить, поговорить просто так. Спросить, не надо ли за чем-нибудь в магазин зайти. А лучше бы — прямо сейчас встать и уйти. Погулять по морозу, подышать свежим воздухом. Голову проветрить.
Вот так я думал.
Но сидел. Никуда не шёл, никому не звонил. Ждал чего-то.
Я ещё не понимал, что уже дождался…
* * *Александра уложила прочитанную часть вёрстки на журнальный столик, а папку с непрочитанной частью бросила на другой конец дивана, и даже немножко ногой её оттолкнула. Надо же, что ей подсунули… Нет, сама виновата — надо было смотреть, что хватаешь. Хотя если бы и посмотрела, всё равно вряд ли что-нибудь поняла бы. Ну, мужик, ну, зануда, ну, имя незнакомое. Всё равно когда-нибудь пришлось бы читать. Вёрстка-то уже готова, да и руководящие указания Юлии Сергеевны были адресованы не кому-нибудь, а ей, Александре. Прямо какой-то злой рок. Это, наверное, расплата за то, что её работа так долго и так безоговорочно ей нравилась. Да нет, что это она о работе в прошедшем времени? И сейчас нравится, и даже очень сильно, и даже безоговорочно… почти.
Надо просто немножко отвлечься. Заняться каким-нибудь приятным делом. Например, посуду помыть. Славка сказала, что часа через полтора будет нормальный напор воды, колонка зажжётся. Прошло уже полтора часа? У-у-у, да уже почти три часа прошло! Никогда ещё она не читала так медленно. Но и в этом, если присмотреться, можно найти свои плюсы. Во-первых, колонка зажжётся. Можно не только посуду перемыть, но и в ванне поваляться. Во-вторых, уже можно накормить Моню, не чувствуя угрызений совести от того, что, поверив его лживой морде, опять дашь зверю лишнего, что ему очень вредит, если верить Славке. Да и вообще пора выйти, размять ноги, понюхать хризантемы и сломить пару-тройку рябиновых веток. Рябиновые ветки в керамической вазе — красивее букета не существует в природе.
Да не важно, что делать, главное — перебить настроение. Создать в себе положительное… нет, сейчас модно говорить «позитивное» мироощущение. Сейчас модно говорить так, чтобы трудно было догадаться, что говорящий не знает родного языка. Даже в сентиментальных романах Александра в последние годы всё чаще натыкалась на такое. Главный герой говорит главной героине: «Ты очень креативно организовала нашу корпоративную вечеринку, от спонсоров позитивные отзывы, и топ-менеджер никакого негатива не нашёл, даже респект выразил». В первый раз Александра решила, что это хитрый литературный приём, оригинальное изобретение автора, чтобы без лишних объяснений показать убожество этого якобы главного якобы героя. Со временем сообразила: некоторым авторам просто трудно писать на родном языке. Они просто не могут перевести такие слова, как «креативно» и «респект», на русский…
Ой, а что это она так злится-то? Казалось бы, давно уже привыкла. Давно научилась либо переводить тексты на русский язык, либо — возвращать их авторам. Без всякой благодарности. Она считалась очень требовательным и принципиальным редактором. И совершенно бесстрастным. А сейчас злится.
Пора, пора идти и создавать позитивное мироощущение хотя бы Моне, если не получается создать его себе. Вон как пёс разоряется! Что бы там Славка ни говорила, но если зверь просит есть — то он действительно хочет есть, и нечего из дурацких воспитательных соображений морить его голодом.
Александра встала, немножко потопталась на месте, разминая затёкшие ноги, немного помахала руками, повертела головой, потёрла шею и пошла разогревать еду для Мони. А то так и будет лаять без передышки, работать не даст, вот ведь голосок… Таким голосом не есть просить, а врагов пугать!
Ой, а ведь пёс на самом-то деле есть и не просит. Пёс действительно кого- то пугает. И кто же у нас нынче во врагах ходит? Моня всех соседей знает, считает своими, и никогда не стал бы повышать голос ни на одного из знакомых, даже на байкера Гошу, хоть Гоша ему и не очень нравится. Стало быть, у калитки ошивается совсем чужой. Вот какой настырный этот чужой:
видно же, что Моню боится, а всё равно не уходит, и не прячется, наоборот — похоже, старается привлечь к себе внимание, руками машет, даже что-то кричит. Что — не понятно, сквозь Монин лай и пароходный гудок вряд ли пробился бы. Может быть, помощь человеку нужна?
Александра встала коленями на подоконник и выглянула в форточку. Нет, всё равно не разобрать, кто там за калиткой прыгает и машет руками. Солнце прямо в глаза светит, яркое, как будто и не конец октября на дворе.
— Омон, молчать! — строго крикнула она. — Чего ты разорался, как на митинге? Дай человеку слово сказать!
Моня захлебнулся лаем, для порядка тявкнул последний раз, повернулся и потрусил к дому, на ходу поскуливая в том смысле, что он вовсе не собирался нарушать покой хозяев, он просто честно службу несёт, и кричать на него совершенно не за что.
— Славочка! — позвал из-за калитки знакомый голос. — Слав, выйди, а? Поговорить надо…
— Какая я тебе Славочка, — проворчала Александра, слезла с подоконника, накинула Славкину куртку и вышла из дома.
— Слав, привет! — громко и торопливо заговорил Витька, бывший Славкин муж, даже не пытаясь открыть калитку и почему-то всё время оглядываясь, как будто слежки опасался. — Слав, я просто поговорить, чес-слово, ты сразу не кидайся, ты послушай сначала…
Моня шёл рядом с Александрой, скалил зубы, прижимал уши и удачно имитировал голосом раскаты грома приближающейся грозы. Вот интересно, это что ж такое мог сделать Витька, бывший Славкин муж, чтобы Моня стал реагировать на него, как на врага? Раньше вполне лояльно относился, хоть особой дружбы между ними и не было.
— Здравствуй, Виктор, — холодно сказала Александра, подходя поближе. — Не думала, что ты способен перепутать с посторонним человеком собственную жену. Пусть даже и бывшую.
— Ой! — Витька покраснел и почему-то опять оглянулся. — Алексанна Пална! Здрассте… Нет, я не способен… Это потому, что издалека, а вы со Славкой очень похожи, прямо одно лицо, и вообще всё, и куртка тоже… А Славочка где?
Витька говорил подхалимским голосом и не смотрел в глаза. Моня стоял неподвижно, но зубы скалил и уши прижимал. Александре это не понравилось.
— Виктор, ответь мне на один вопрос: почему Моня встречает тебя, как чужого?
— Так это Славка сказала ему, что я чужой! — обиженно вскричал Витька и впервые посмотрел ей в лицо. — Представляете? Я — чужой! Она меня при Омоне ударила! Даже два раза! И камни в меня кидала! Ну вот, собака теперь и думает, что я Славке враг. А я не враг. Я просто поговорить хотел. А она вообще ничего слушать не хочет.
— А тебе есть, что ей сказать? — с сомнением спросила Александра.
— Есть! — горячо сказал Витька, шагнул вплотную к калитке и даже положил на неё руки. Моня рыкнул, Витька руки убрал и отступил на шаг. — Алексанна Пална, видите, что делается? Теперь к дому вообще не подойти… И на работу к ней меня не пускают. И в универе я её не могу найти. А мне обязательно надо с ней поговорить, обязательно! Она же всё не так поняла! Алексанна Пална, хоть вы на неё повлияйте, что ли!
Александра молчала, разглядывала бывшего Славкиного мужа и думала: может быть, Славка действительно чего-то не поняла? Славка — порох, от любого пустяка взорваться может. А парень вон как переживает. Если бы не любил, так разве переживал бы? Даже слёзы на глазах. Она вздохнула и наконец решила:
— Славка ушла, придёт нескоро… Ну, пойдём в дом, расскажешь мне, что она не так поняла. Может быть, я пойму так, как надо. Заходи, заходи, Моня не тронет. Омон, спокойно, это друг. Омон, молчать! К ноге! Теперь заходи, Виктор. Иди рядом со мной, только руками не размахивай…
Александра прихватила пса за ошейник и пошла к дому. Витька шёл с другого боку от неё, чуть отставая и опасливо косясь на собаку. Моня шёл спокойно, не лаял, но на Витьку тоже косился, время от времени показывал зубы и имитировал голосом дальние раскаты уходящей грозы. Александра тревожилась: наверное, Витька всё-таки сильно в чём-то виноват, если даже Моня это понял и зачислил его во враги. Ладно, сейчас она сама всё узнает. Может быть, просто глупость какая-то получилась, ребята действительно не поняли друг друга, сгоряча разбежались, а теперь вот страдают оба.
— Алексанна Пална, я же ничего плохого не сделал, — устроившись за кухонным столом, сразу заговорил Витька проникновенным тоном. Но взгляд всё-таки отводил в сторону. В сторону Мони, который разлёгся на пороге кухни и смотрел на него. Не отводя взгляда. — Алексанна Пална, человек ведь должен думать о своём будущем? Ну вот, я и думаю… то есть о будущем семьи… то есть о Славке тоже. А она совершенно ни о чём думать не желает! Конечно, у неё всё есть, и мать, и вы… Она не пропадёт. А я, значит, всё сам должен? С нуля? Вы же понимаете, в наше время с нуля невозможно! Тем более — что-то серьёзное! А если бы стартовый капитал, и связи, и вообще… Это же совсем другое дело, вы же понимаете… А Славка даже поговорить не хотела. Вообще взбесилась на ровном месте.
— Стоп, — сказала Александра. — Предисловие опусти. Излагай конкретно: в чём суть разногласий? Чего ты хотел, а Славка не хотела?
— Так я ж конкретно… — Витька поелозил в креслице, быстро глянул на Александру и опять уставился на Моню. — Я ж ничего плохого… Это ж всё ради будущего… Вдруг дети, не дай бог, да и вообще… Надо уже сейчас на ноги становиться. В наше время чем раньше — тем лучше, вы же понимаете. А как начинать без стартового капитала? Вы же Славке не отказали бы? Ну вот. А Славка даже спросить не захотела. Взбесилась и сразу — на развод… И ещё орала, что я сам делать ничего не хочу. А я как раз хочу, я ей про то и говорил. Но как без стартового капитала? Мне много и не надо, тысяч сто пятьдесят баксов хватило бы. Ну, может, двести. Для вас это не деньги, а я бы на ноги встал.
— А почему ты решил, что для нас это не деньги? — удивилась Александра. — Сто пятьдесят — двести тысяч долларов — это для всех деньги.
— Да?.. — Витька напряжённо задумался. — Ну, можно было бы пока и сто… Потом бы я уже раскрутился, потом бы уже я сам миллионы наварил бы.
— А как бы ты миллионы наваривал? Каким бизнесом ты собирался заняться?
— Да любым! — уверенно заявил Витька. — Главное — это стартовый капитал, вы же понимаете! Первый закон бизнеса: сначала вкладываешь в дело деньги, а потом деньги сами будут работать на тебя. Все бизнесмены так говорят.
— Подумать только, — удивилась Александра. — Никогда не слышала… Впрочем, вам, бизнесменам, видней. Но всё-таки, в какое именно дело ты собирался вкладывать деньги?
— Да какая разница, — с досадой сказал Витька. — Например, можно было бы дисками торговать. Я в музыке кое-что понимаю всё-таки, у меня бы лучшие диски были, я бы и продавцов таких нанял, грамотных, а не кого попало… Или вот ещё реклама — тоже выгодное дело. Или шоу-бизнес, например. Шоу-бизнес — это же вообще золотое дно! Там такие перспективы, что закачаешься! Или можно было бы ночной клуб открыть, только для избранных, вы же понимаете… Вход — сотня баксов, и выпивка самая дорогая, а в бармены можно негра взять. Круто будет, да? За одну ночь можно сколько тысяч заработать! Но ведь без стартового капитала — куда? И без связей, без своего круга… Вы понимаете? У чужих занимать — это всё-таки как-то… ну, опасно. Вдруг бизнес не заладится, заранее никто ж не может гарантировать… Поставят на счётчик — и аллес капут. А у родни — совсем другое дело. Вы бы у Славки ведь не потребовали деньги вернуть?
— У Славки не потребовала бы, — подтвердила Александра. — Но Славка у меня денег не просила.
— Ну, так это же всё равно, если одна семья! — вскричал Витька с полной убежденностью. — Муж и жена — одна… одно целое! И интересы у них одни должны быть! И родственники тоже! Её родня — это моя родня, вы же понимаете!
— Так вы ведь уже развелись, — напомнила Александра. — Вы теперь не одна семья. И, насколько я знаю, интересы у вас разные. Не говоря уж о родственниках.
— Так ведь можно опять пожениться! — Витька испытующе глянул на Александру и тут же опять уставился на Моню. — Я готов всё простить и принять Славку обратно. И клянусь: никогда её не упрекну, никогда!