– Я помню, как ты пахнешь, помню твои руки, – говорил он.
– Я тоже, – отвечала Татьяна.
Она ничего не помнила. Память очень быстро все стирала. Она закрывала глаза и пыталась его вспомнить. Точнее, себя с ним. Но душа не переворачивалась. Зато перед глазами всплывала его майка с дурацким рисунком, масляное пятно на его сумке. Когда она была с ним, это было одно – как будто одна жизнь, а когда возвращалась домой – совсем другая, и эти две жизни никак не пересекались, а существовали параллельно. С ним она забывала про дом, дома забывала про него. Он ее как будто гипнотизировал – она готова была бросить все. А когда отрывалась от его взгляда, становилась прежней.
– Я уезжаю, – сказал он, когда они виделись в последний раз.
– Когда?
– Завтра.
– И ты только сейчас мне об этом говоришь?
Татьяна так и не могла привыкнуть к тому, что у него все неожиданно, все в последний момент. Артем мог поменять планы на ходу и никогда не знал, что будет делать завтра.
– На сколько ты уезжаешь? – спросила она.
– На неделю. Время быстро пролетит. Вот увидишь.
– И что? – вдруг спросила она.
– В каком смысле «что»?
– Ты приедешь, и что будет?
– Я опять буду с тобой. Мы будем вместе. Разве этого мало?
Татьяна хотела сказать, «мне мало», но промолчала.
Он уехал, и начались сеансы по скайпу. Дня через три Татьяна стала раздражаться. Просто так. Без повода. Он рассказывал не смешной, пошлый, на ее взгляд, анекдот, говорил ерунду. Нет, она улыбалась и отвечала, но ловила себя на мысли, что человек на экране компьютера – совсем незнакомый, совсем чужой. И она о нем ничегошеньки не знает.
– Какое твое любимое блюдо? Ты спишь у стенки или с краю? Какое кино тебе нравится? – спрашивала она. – Мы ведь так и не поговорили.
– Вместо еды съем тебя. Все равно, где спать, лишь бы с тобой. В кино хочу с тобой на последний ряд, – отвечал он.
Татьяна улыбалась уже по инерции. Он всегда так отвечал на все вопросы.
– Чего ты хочешь от жизни? – спросила она.
– Тебя, – ответил он.
– А со мной что? Жить? Рожать детей? Семью? Просто встречаться? Что?
– Все… Я тебя люблю. Мне с тобой хорошо.
– Мне тоже. Но ты ведь понимаешь, что так не может длиться вечно.
– Ничто не может длиться вечно.
Татьяне хотелось заорать. Она строила планы. Расчерчивала листочек пополам и писала в столбик плюсы и минусы. Через пять дней скайпового общения она поняла, что больше не в состоянии слушать про звезды, которые напоминают ему о ней, про любовь, которая так неожиданно случилась в его жизни, и про то, что она – удивительная женщина и он благодарен судьбе за то счастье, которое пережил.
Она отключила телефон и не подходила к компьютеру. За два дня она решила, что больше с Артемом видеться не будет.
Он приехал, дозвонился, и она решила, что увидит его и лично все скажет.
Артем ждал ее около машины. Когда она подошла, он вытащил то, что назвал букетом. Такие «букеты» она собирала в парке для Муси – кленовые листья, ветки деревьев… Только его букет был невероятных размеров.
– Это тебе, – сказал Артем. – Представляешь, как долго я его собирал?
Татьяна протянула руку, неловко перехватила, и букет рассыпался ей под ноги. Она стояла и смотрела, как кусок земли вокруг нее стал красно-желтым.
– Ну, почти миллион алых роз, – проговорил Артем. – Слушай, а у меня еще елка есть. Хочешь, я тебе елку подарю?
– Какую елку? – не поняла она.
Артем открыл багажник и достал елку. Настоящую. Живую.
– Вот, смотри, какая красота.
– Ты ее где выкопал?
– Ой, слушай, там в овраге была еще одна. Я прямо голову сломал, какую лучше брать.
– Зачем тебе елка? – Татьяна все еще не понимала, шутит он или говорит всерьез. Она опять попала под гипнотизирующее действие его слов, его взгляда. – Новый год еще не скоро, – промямлила она, пытаясь воззвать к разуму.
– А при чем тут Новый год? Просто елка. Подарить тебе? А я себе ту, вторую, вырою.
– Нет, спасибо.
– Тогда садись в машину и поехали.
Именно это качество ее и завораживало. Какая-то дурацкая елка, мокрые и грязные осенние листья, а не роскошный букет роз, это его «поехали» не пойми куда и зачем.
Артем мог заехать во двор, чтобы показать ей надпись на асфальте, написанную неким Сашей для некой Иры «Люблю тебя. Помни об этом всегда» с розочками по краям. Мог отвезти ее к пруду, чтобы пять минут посидеть на лавочке.
И еще. У него был совершенно детский взгляд. Такой, как у ее Муси. Только маленькие дети так независимы от мнения окружающих. Только они сначала говорят, а потом думают и ведут себя так, как им хочется в данный момент. Только дети могут бежать со всех ног сначала в одну сторону, а потом в другую, потому что им хочется одновременно и на горку, и на качели, и они не знают, как оказаться в двух местах сразу. Артем в этом смысле был как ребенок.
Когда он что-то рассказывал, то переносил ее в детство, описывая ощущения, которые она давно забыла, а он нет.
– Знаешь, мне тут стало так страшно, – говорил он, – как бывает в детстве, когда ты полностью контролируешь свое тело в физическом смысле и уверен, что можешь сесть, встать, побежать, подпрыгнуть, и вдруг что-то – рука или нога – перестает тебя слушаться. Или ты просто не можешь встать с кровати. Мне стало страшно, что я не встретил бы тебя. У меня астма. Сердечная. Не могу дышать без тебя, сердце перестает биться. Я задыхаюсь от любви. Не веришь? Послушай.
Он взял ее голову и наклонил к своей груди. Татьяна ничего не услышала. Просто прижалась и глубоко вдохнула.
– А тебя возьмут в космонавты, – сказал он.
– Почему?
– Да у тебя всегда пульс шестьдесят ударов в минуту. Ни больше ни меньше. Я считал, правда-правда. Ты ведь даже не замечала. А я знаю, как стучит твое сердце. Ровно и спокойно. Давай ты будешь стучать за меня? Я буду задыхаться, а ты будешь заставлять меня дышать и жить, станешь заводить мое сердце.
Ее привлекала эта удивительная сохранившаяся в нем детскость, легкость, смелость и вседозволенность. Если угодно, то да, инфантильность. И вот такая способность выражать чувства, говорить о любви красиво, бесконечно, часто – так искренне, что в его слова невозможно было не верить. Очень хотелось верить и слушать, слушать, слушать.
– Я хотела тебе рассказать… – начинала она, но останавливала себя: вдруг ему будет неинтересно, вдруг сейчас лучше помолчать?
– Знаешь, что удивительно? – говорил он. – Не нужно фильтровать слова. Не нужно думать, что сказать, а что нет. Ты можешь говорить мне абсолютно все, что взбредет тебе в голову.
Она кивала, но молчала. А он говорил, рассказывал ей про неизвестных ей людей – его приятелей или коллег, про то, как в детстве ходил в кружок юных конструкторов, целый год строил самолет, который на главных, решающих соревнованиях, взлетел, но зацепился крыльями за дерево. Артем привез ее к тому самому дереву и показал на ветку, на которой тридцать лет назад висел его самолетик. Она молчала и думала о своем – о том, что именно Муся будет вспоминать, когда вырастет, что надо отдать дочь на танцы, что у нее самой в детстве не было таких вселенских огорчений, которые бы она пронесла через всю жизнь. И ей было жаль, что их не было, что нет такого дерева, которое она могла бы показать Артему и рассказать свою историю.
– Ты меня совсем не слушаешь, – часто говорил он.
– Слушаю, – отвечала она. – Как у тебя на работе?
– Ты меня перебиваешь на самом интересном месте, – обижался он. – Я тебе про самолетик еще недорассказал.
– Рассказывай.
– Нет, уже не хочу. – Артем обижался, как ребенок. Татьяна чмокала его в щеку и говорила, что он лучший на свете.
Ей нравилось, что в те минуты, когда она с ним, ей не нужно нести ответственность, отвечать за свои слова и поступки. Можно взять его за руку и побежать по дорожкам парка или проскакать на одной ноге в нарисованные на асфальте, почти смытые дождем классики. Можно было не думать о том, как она выглядит со стороны и что о ней подумают люди. Ей казалось, что она пропустила какую-то важную часть жизни – в последних классах школы, в студенческие годы и сейчас, с Артемом, эти ощущения добирает.
Ей очень хотелось, чтобы он рассказал не про самолет, а про свою нынешнюю, настоящую жизнь. Как он познакомился с женщиной, с которой живет, что их связывает, как они вместе проводят выходные, вечера, куда ходят, почему он развелся с женой – матерью его дочери.
Однажды она уже задавала ему вопрос про личную жизнь – изменял ли он женщине, с которой живет, а если изменял, то с кем и почему и чем все кончилось.
– Ты все время забываешь, сколько мне лет, – ответил он. – Да, изменял, и не раз.
И это опять было не то, что она хотела услышать. Она ждала, что он скажет – она, Татьяна, единственная, и никакая не любовница, и что у них не «роман на стороне», а любовь. Настоящая.
Татьяна никак не могла понять, чем привлекла Артема, почему он обратил внимание именно на нее – совершенно обычную, среднестатистическую женщину, которая никогда не кружила головы мужчинам, не привлекала, не очаровывала, не соблазняла. Ей казалось, что, если он расскажет ей про себя, она лучше его поймет. Поймет, почему ему понадобилась именно она и почему он так дорожит их отношениями. Татьяна это видела, чувствовала и сходила с ума от счастья.
Татьяна никак не могла понять, чем привлекла Артема, почему он обратил внимание именно на нее – совершенно обычную, среднестатистическую женщину, которая никогда не кружила головы мужчинам, не привлекала, не очаровывала, не соблазняла. Ей казалось, что, если он расскажет ей про себя, она лучше его поймет. Поймет, почему ему понадобилась именно она и почему он так дорожит их отношениями. Татьяна это видела, чувствовала и сходила с ума от счастья.
– Ты любишь ее, женщину, с которой живешь? – спросила Татьяна.
– Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Я люблю дочь, – ответил Артем. – Тебе обязательно вербализировать чувства?
– Нет, не обязательно. Не хочешь – не отвечай.
– Я не умею отвечать на абстрактные вопросы. К тому же это запрещенный вопрос.
– Это не абстрактный вопрос. И запрещенных вопросов не существует – это бред.
– Как бы я на него ни ответил, ты задашь новые вопросы.
– Не задам. Я просто ревную тебя. А ты ревнивый?
– Скорее нет.
– Тогда почему?
– Что почему?
Татьяна не знала, «что почему». Почему он не бросит ту женщину, не приедет к ней под окна, не заберет ее с Мусей в свою жизнь? Почему она ждет от него того, что он ей никогда не обещал? Почему хочет, чтобы он что-то сделал?
– Интересно, через сколько времени ты начнешь бить меня половником по голове? – спросил он.
– Не знаю. Может, и вообще не буду, – ответила она.
Вечером дома Татьяна включила телевизор – шел фильм. Мужчина и женщина сидели в машине под проливным дождем. «Ты ее любишь?» – спросила женщина. «Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Я люблю дочь», – ответил мужчина. Татьяна дернулась, схватила пульт и быстро переключила на другой канал. Еще три часа назад она точно так же сидела в машине под проливным дождем. «Неужели все так одинаково? – подумала она. – Одни и те же слова, одни и те же вопросы… ничего нового».
Она не знала, как назывался фильм, и не знала, чем в нем все закончилось, хотя концовка ее интересовала больше всего. Они поженились или остались в семьях? Хороший конец или плохой? Хотя что считать хорошим концом – условное счастье двоих на обломках судеб других? Или, наоборот, крепкая семья на руинах собственных чувств?
* * *– Знаешь, я за тебя очень рада, на самом деле, – сказала Настя, когда они в очередной раз сидели на диване и шептались.
– Чему радоваться?
– Ты стала легче, что ли. А была, уж извини, занудой, такой же, как твой Макс.
Насте Макс никогда не нравился. Если они встречались, то обязательно устраивали словесную пикировку. Настя его подначивала, провоцировала, несла чушь с непроницаемым серьезным лицом. Макс «велся», заводился и отвечал всерьез, не чувствуя подвоха, издевки. Доходило до крика. Орал Макс, Настя хохотала и считала Таниного мужа «серостью» – закомплексованным, лишенным чувства юмора.
– Как ты вообще с ним живешь? Он же ужасно нудный. Я бы и двух дней не выдержала, – как-то сказала она Татьяне.
– Поэтому ты и не замужем, – обидевшись, ответила Татьяна.
– Наверное. Не могу жить с идиотом.
– Макс не идиот. Он по-другому устроен.
– Это не значит, что ты устроена так же, как он. Тебе совершенно не обязательно его копировать. Ты себя потеряла. Ты стала его копией, тенью, продолжением. Говоришь его словами, его фразами. У тебя нет личного пространства, личной жизни.
– Какое пространство? Есть мы, семья.
– Должно быть свое «я», своя территория. И дело должно быть.
– У меня Муся. Главное мое дело.
– Найми няню и пойди на работу.
– Боюсь. Кому я нужна?
– Ну да, ты думаешь, что никому не нужна, кроме Макса. И ни на что не способна. Это он тебе в голову вбил?
– Ты его совсем не знаешь, мы хорошо живем. И Мусе нужна мама, а не няня.
– Будь у тебя все хорошо, ты бы не посмотрела в другую сторону.
– Я не знаю, как это случилось. Мне ужасно стыдно.
– Прекрати. Тебе давно нужно было завести любовника. Ты даже выглядеть стала иначе.
– При чем тут внешность? Тут другое. У меня из-за него силы появились. Мне жить хочется. Что-то сделать. Я все успеваю. Мотор внутри. Мне кажется, я все могу и мне совсем не страшно, – призналась Таня.
– Это называется драйв. Лови момент – делай, – посоветовала Настя.
– В этом-то и проблема! Я не знаю, что мне делать! Я хочу уйти к нему и построить все заново. Я смогу, понимаешь, я чувствую, уверена, что смогу. Я справлюсь. Все выдержу. Только мне кажется, ему это не надо.
– Правильно кажется.
– А вдруг надо? А вдруг он от меня этого ждет? Первого шага. Просто не хочет давить. Я же не могу залезть к нему в голову и узнать, что он думает на самом деле. Вдруг он меня бережет?
– Давай по порядку. У него есть жена, ну женщина, с которой он живет, и живет достаточно долго. Правильно?
– Да.
– Они вместе ездят отдыхать, ходят по магазинам, спят, наконец.
– Ну да.
– При этом у него есть недвижимость, а живет он у нее. Так?
– Да.
– Значит, какой мы делаем вывод? Ему так удобно, и он не хочет ничего менять. Он же не останется на улице, если от нее уйдет? И детей у них нет. Так что… ему комфортно жить именно так, с той женщиной, а ты – увлечение, временное явление. Он обычный законченный эгоист. Уж извини за цинизм.
– И сколько это явление продлится? Он меня бросит? – тихо спросила Татьяна.
– Или он тебя, или ты его, – ответила Настя, не задумываясь.
– А по-другому не бывает?
– Нет.
– А ты, чего бы ты хотела? Так, по большому счету? – вдруг спросила у подруги Татьяна.
– Я? Выйти замуж за такого Макса, как у тебя, и родить дочку, как твоя Муся. Потому что таких Артемов у меня было много, и, как видишь, я до сих пор одна.
* * *«У меня нет ничего, как оказалось. Ни дома, ни семьи. Есть жилище, в которое мне не хочется подниматься. Я сижу в машине у подъезда и не могу заставить себя выйти. Не могу прийти в себя после встречи с ней. Она совсем другая. Почему я не встретил ее раньше? Я даже не знал, что можно так любить. Что я могу ей дать? Ничего. Ровным счетом ничего. Могу только навредить, сломав ей жизнь. Я уже сломал и свою жизнь, и жизнь дочери, и жизнь Леси. А вдруг и она не будет со мной счастлива? Вдруг пожалеет? Вдруг вообще не рискнет? Я стараюсь не видеться с ней часто, придумываю предлоги, чтобы не встречаться. Боюсь ей надоесть. В последний раз она смотрела на меня совсем другими глазами и вела себя совсем по-другому. Была расслабленная и раскованная, уверенная в себе. Она перестала меня стесняться. Перестала следить за тем, как выглядит со стороны. Она смотрела на меня внимательно, как будто изучала. Как будто видела впервые.
– У тебя щетина. Ты не брился, – сказала она.
– У меня всегда была щетина, – ответил я.
– Разве? – удивилась она.
– Ты просто посмотрела на меня другими глазами.
Совсем скоро она будет замечать мои недостатки и складывать их на чашу весов. Уже замечает… Я обещаю перезвонить через пять минут, и эти пять минут она сидит и ждет с телефонной трубкой на коленях. Я заматываюсь и забываю. Перезваниваю через час, когда для нее ожидание становится невыносимым. Я это чувствую, но пытаюсь отшутиться. Она, просидевшая час как на иголках, не понимает, как я могу шутить. Я проезжал мимо ее дома – сам не понял, как там очутился. Позвонил и попросил ее выйти на две минуты – просто чтобы увидеть и поехать дальше. Мне казалось в тот момент, что если я ее не увижу, то никуда не доеду. Буду кататься по Кольцевой и думать о ней. Она выскочила, я ее поцеловал и уехал. Она стояла и смотрела мне вслед. Она думала, что я над ней смеюсь, издеваюсь. Я знаю, когда ей что-то не нравится – она морщит лоб и уголки губ опускаются вниз. Она думает, что я этого не замечаю. Я все вижу. Вижу, когда она уставшая, когда озабоченная, когда мыслями вся там, дома, с Мусей, а не со мной. Вижу, когда она хочет что-то спросить, но сдерживается. Вижу, как она смотрит – умоляющими, несчастными глазами и ждет от меня того, чего я дать ей не могу. Не имею права. Не смогу. Она мне не верит.
Когда недостатков наберется много, чаша перевесит, и она меня бросит. Нет, она не умеет бросать людей, не умеет делать им больно. Она предложит мне остаться друзьями. Ей будет больно, каждую минуту. Но мне будет больнее. Я не выдержу. У меня остановится сердце. Я не хочу давать ей возможность узнать меня до конца. Узнать, разочароваться и вычеркнуть из жизни. Я хочу ее хоть иногда, урывками, видеть, целовать, держать за руку. Мне этого достаточно. Лишь бы она была. Лишь бы ей было хорошо. Лишь бы она не страдала».
Артем, как и Татьяна, жил в состоянии постоянного стресса. Драйва. Благодаря ей он вдруг захотел стать другим, похожим на нее – терпимым, терпящим, понимающим. Он хотел быть лучше, хотел исправить ошибки, которые совершил, хотел, чтобы у него было все правильно.
Артем впервые со смерти отца позвонил сестре, поддавшись секундному душевному порыву. Он только что высадил Татьяну около ее дома и сидел в машине – ему хотелось что-то сделать. Что-то хорошее, настоящее. Тоска сжимала сердце. Он задыхался. Даже открыл окно, чтобы вдохнуть воздух полной грудью. Вдохнуть не мог – было больно и колко. Он набрал номер сестры – сделать хотя бы полшага навстречу.