Вечером они гуляли по территории отеля, рвали цветы, качали Мусю на качелях. Все это время Таня репетировала, проговаривала монолог – что скажет Артему, что собирается ему сказать, хотя эти слова она миллион раз проговаривала про себя.
Вечером она уложила Мусю и вышла на балкон, где сидел Артем.
– Привет, – сказал он.
– Привет, – ответила она.
Они не виделись четыре года, а казалось, что расстались только вчера. Такой близости, внутренней, физической, она никогда ни с кем не испытывала. Только с ним. Не было узнавания, привыкания, недосказанности. Были половинки, которые встретились, как бы ни пошло и ни банально это звучало.
– Ты – мой, – сказала она ему. Они лежали на полу и шептались, чтобы не разбудить Мусю.
– А ты – моя, – ответил он.
– Зачем ты приехал?
– Зачем ты приехала?
– Я первая спросила.
– Ты же знаешь, что я не мог не приехать.
– Ты же знаешь, что я не могла не приехать. Ты меня бросил.
– Нет, это ты меня бросила.
– Я тебе была не нужна.
– Это я тебе был не нужен.
* * *Тогда, четыре года назад, Артем совершенно четко осознал, что его жизнь катится под откос. Все рушилось, как карточный домик. Все, к чему он прикасался.
Знакомые знакомых захотели снять его дом на море. Он позвонил Анжеле предупредить.
– Анжел, только нормально дом убери, – сказал он. – Займись наконец делом. Все-таки я тебе деньги плачу…
Видимо, эта фраза и стала решающей или последней. Когда он говорил с Анжелой, то вспоминал Таню, которая отмывала и отдраивала его дом, жаловалась на падающие двери и неработающую технику. Наверное, поэтому он разговаривал с Анжелой в таком тоне. Он злился, что Тане у него было плохо. Злился и на себя, и на Анжелу. С другой стороны, они с Анжелой давно друг друга знали, и это была не первая их перепалка. Обычно домработница пропускала мимо ушей его замечания и шпильки. Могла и послать, и трубку бросить. Видимо, с ней тоже что-то случилось в тот момент. Она не сдержалась. Начала кричать.
– Все, мне надоело, – сказал Артем после того, как домработница откричалась по поводу того, что она пашет как лошадь и он устроил из дома притон, а она не нанималась работать в притоне. – Не хочешь работать – не работай.
– Да очень надо! – опять заорала Анжела. – Сама собиралась уходить. Сижу тут, как собака на цепи. Вместо спасибо ты мне тут нотации читаешь. Давно бы ушла, да тебя жалко было.
– Ключи оставь у соседей, когда будешь уезжать, – сказал он и положил трубку.
Конечно, он был не прав. Надо было расстаться по-другому, по-хорошему. Он пожалел о своих словах, но перезванивать не стал. «Никуда она не денется. Остынет и сама позвонит», – успокаивал он себя. Но вместо Анжелы позвонили соседи, которые с удивлением сказали, что Анжела собрала вещи и уехала, а ключи оставила им.
– Куда уехала, не сказала? Адрес не оставила? Или номер телефона? – спросил Артем.
– Нет.
И только тогда Артем понял, что за все эти годы так и не узнал, где живет Анжела в Москве, есть ли у нее вообще жилье или родственники. По сути, он вообще ничего о ней не знал.
«В конце концов, она взрослая женщина, не пропадет. Да и какую-никакую сумму накопила наверняка за эти годы», – решил он. Но осадок остался. Через неделю он позвонил ей на мобильный – телефон был выключен.
С Димкой тоже получилось по-дурацки. Они сидели и выпивали.
– Слушай, я собираюсь на работу вернуться. Надоело быть пенсионером, – сказал Димка.
– По детям соскучился? – съязвил Артем.
– Если честно, то да, – признался тот. – И по работе тоже. Руки чешутся. Только страшно.
– Дим, ты же не практиковал давно.
– Мастерство не пропьешь!
– Не знаю, как мастерство, а мозги ты уже почти все пропил, – резче, чем требовалось, сказал Артем. – У тебя вон руки трясутся. Тремор, как вы, врачи, это называете. Ты рюмку уже не держишь ровно, а там ребенок. Не удержишь, и все, ребенок – инвалид на всю жизнь.
– Ты злой какой-то стал, – грустно заметил Димка.
– Я не злой, а реалист. Ты бухал сколько лет? Какая практика? Ты же, кроме самогона, ни одного лекарства не помнишь. И раньше одиннадцати глаза не продираешь. Это тебе не на море разбитые коленки зеленкой мазать и активированный уголь прописывать. Тебе самому лечиться надо, доктор Айболит.
– Зря ты так. – Димка как-то сразу протрезвел.
– Может, и зря. Ты спросил, я ответил.
– Я понял.
Артем уехал. Больше они с Димкой не созванивались. Артем чувствовал свою вину, но был уверен, что сказал все правильно, честно.
В те же дни он разругался с дочерью.
– Пап, мне деньги нужны, – сказала Катя, когда он кормил ее обедом после школы в кафе.
– Держи. – Артем положил две тысячи.
– Мне больше надо. – Катя ковырялась ложкой в тарелке и не смотрела на отца.
– Слушай, у тебя от шмотья уже шкаф не закрывается! – возмутился Артем. – Тебе опять нечего надеть?
– Мне на ноутбук и телефон. – Катя еще ниже пригнулась к тарелке.
– Слушай, а ты хоть раз спросила, как у меня дела? Я тебе все-таки отец, а не Сбербанк. Ты со мной встречаешься, только когда тебе деньги нужны.
Артем не заметил, как перешел на крик. Катя молчала.
– Что у тебя в школе? – спросил он.
– Нормально, – ответила Катя.
– А поподробнее можно? – опять стал заводиться он.
Катя молчала.
Они вышли из кафе – Катя смотрела в сторону. Он демонстративно остановился около банкомата, снял деньги и отдал дочери. Тоже молча. Потом пошел к машине. В зеркало он видел, что Катя так и стоит с деньгами в руке. Потом дочь медленно пошла к метро.
Артем ехал домой и опять уговаривал себя, что был прав, что все правильно сказал Кате. Ну действительно, она звонит и просит денег. Ни разу просто так не позвонила. Только от этих уговоров легче не становилось. Артем понимал, что дочь растет и ей действительно нужны деньги и на вещи, и на школу, и на кино.
Он не понимал, что с ним происходит. Почему он оттолкнул от себя сразу троих близких людей. Ведь мог сказать по-другому, мог быть помягче с Анжелой, мог поддержать Димку, мог сам подумать о том, что Катя давно намекает на компьютер и подарить ей его на день рождения, например.
У него начались проблемы на работе. Он ничего не успевал, хронически. Метался, сучил ногами, а ничего не клеилось. Он сорвал переговоры, нахамив заказчику, – сказал, чтобы тот не лез в его работу, в которой ничего не понимает.
Куда-то пропало его обаяние, его умение договариваться с людьми в тех ситуациях, когда никто бы не справился. Ему давно уже ничего не плыло в руки. Даже то, чего он добивался, ускользало в последний момент.
Он видел пропущенные звонки от Татьяны. Боялся ей ответить, сказать глупость и потерять ее. Боялся ее оттолкнуть, не почувствовать ее настроение. Боялся обидеть до такой степени, что она сама вычеркнет его из жизни. Это была трусость – он предпочел пропасть, переждать этот период в своей жизни, когда ему все надоело, он сам себе был противен, его тошнило от стен, от улиц… Он плохо себя чувствовал. Так, по-настоящему. Тело ныло, он все время кашлял, мучился бессонницей… Каждый день он собирал себя по частям усилием воли.
Единственным человеком, который не замечал всех перемен, была Елена. Наверное, потому что он ее почти не видел – уходил рано, приходил поздно и сразу ложился спать. Они почти не разговаривали. Он не знал, что она думает, что чувствует. Ему было, если честно, наплевать. Он ее не видел, как не видел тумбочку, которая стояла рядом с кроватью. Была она дома или ее не было – Артем не замечал…
Когда она утром подошла к нему, дотронулась до руки и сказала, что им нужно поговорить, он даже вздрогнул от неожиданности. Как будто заговорил выключенный телевизор.
– Что? – спросил он.
– Пришла открытка из Таллина.
– И что?
– Открытка от дочери друзей родителей. Мы с ней дружили, когда были маленькими. Она разбирала бумаги, нашла фотографии, письма…
– Каких родителей? Какой дочери? Слушай, еще рано, я не соображаю совсем.
– Я хочу туда съездить. Поедешь со мной?
– Зачем?
– Просто. Мы давно никуда вместе не ездили. Развеешься, поменяешь обстановку.
– Не поеду.
– Я тебя прошу…
Артем вспомнил, что Елена рассказывала, как в детстве часто ездила в Таллин, где жили близкие друзья ее родителей. После их смерти она несколько раз хотела туда поехать, но так и не решилась, или дела не позволяли. Ей нужна была его поддержка. Нужен был рядом человек, чтобы не остаться один на один с воспоминаниями и картинками детства, которые за эти годы изменились до неузнаваемости.
– Хорошо, я поеду, – согласился Артем, – только на неделю.
Он согласился не ради нее – ради себя. Этой поездкой он надеялся обмануть судьбу. Уехать и вернуться другим человеком, тем, которым был раньше – любимцем фортуны. Почему-то он был уверен, что сменой часовых поясов можно переломить течение времени.
В Таллине он и вправду почувствовал себя лучше. Несколько раз набирал номер Татьяны, но, когда оставалось набрать последнюю цифру, отключал телефон. Боялся услышать ее равнодушный голос. Боялся услышать от нее те слова, которые заслуживал: «Не звони мне больше. Никогда».
В Таллине он и вправду почувствовал себя лучше. Несколько раз набирал номер Татьяны, но, когда оставалось набрать последнюю цифру, отключал телефон. Боялся услышать ее равнодушный голос. Боялся услышать от нее те слова, которые заслуживал: «Не звони мне больше. Никогда».
Елена проводила все время с той женщиной – подругой детства. Они вместе разбирали бумаги, смотрели пленки домашней съемки, разглядывали фотографии, вспоминали родителей и себя в детстве.
Артем был предоставлен самому себе, и от этого ему тоже было хорошо. Он бродил по городу, сидел в кафе, заходил в музеи… Почему-то именно там, в музеях, на него накатывали воспоминания о Татьяне, перед глазами вместо картин и скульптур мелькали сценки, вырытые из памяти. Как она пила кофе, как непроизвольно вытирала салфеткой каплю на столе, как менялись ее глаза в зависимости от освещения. Оказалось, что воспоминаний было не так много, не столько, сколько ему хотелось бы. В голове застряли случайно оброненные фразы, ее тон и то, как она прикусывала губу. А самого главного он вспомнить, воссоздать в памяти не мог – не помнил, когда они перешли на «ты», как она впервые сказала «люблю». Он совершенно не помнил ее дочь, и каждая встречающаяся на улице маленькая девочка казалась ему похожей на Мусю. В какой-то момент ему показалось, что он стал забывать и Татьяну, и от этого стало совсем плохо. Именно в музее, разглядывая очередной кувшин, Артем решил позвонить ей сразу же, как только вернется в Москву. Все объяснить, валяться в ногах и просить прощения. За все сразу. Он чувствовал, был уверен, что сможет ее вернуть, сможет заново в себя влюбить, она все поймет и простит. Он уговаривал себя, что она не могла его забыть так быстро, не разлюбила окончательно, что у него есть шанс.
Через несколько дней Артем почувствовал дикую усталость, тяжесть. Он лежал в номере. Ему было совсем плохо, но он все еще надеялся, что причина недомогания – ужин в ресторане и общая усталость от беготни по городу с утра до вечера. Грудь болела, поднялась температура. Ему хотелось одного – позвонить Татьяне и услышать ее голос. Хотя бы холодное «алле». Еще больше ему хотелось немедленно оказаться с ней рядом, обнять и вновь почувствовать ее запах. Хотелось положить голову ей на грудь и не двигаться. А она бы гладила его по волосам и качала. Этот ее жест его всегда завораживал – видимо, она так качала Мусю и по-другому просто не умела.
– Тебе плохо, что ли? – заметила Елена. Все эти дни она была погружена в собственные воспоминания. Что-то рассказывала ему про свое детство, про родителей, но он не слушал.
– Да, нехорошо, – ответил он.
– Мне остаться с тобой?
Артем видел, что Елена совершенно не собиралась оставаться – подруга детства ждала ее с новой коробкой семейного архива и обедом.
– Нет, иди.
– Если что, звони, хорошо?
Елена ушла. Он лежал и смотрел на тумбочку, где лежал ее мобильный телефон – забыла. Не вспомнила и не вернулась.
Никогда в жизни ему не было так страшно, как в тот день. Он понимал, что ему становится все хуже и боль уже совершенно нестерпима. Артем даже не мог дотянуться до телефона. Лежал один в гостиничном номере и умирал. И никого не было рядом. И позвать на помощь он не мог.
– Эй, кто-нибудь, – пытался закричать он, но крика не получилось.
Через боль он пытался встать и подойти к телефону. Куда звонить, не знал – справочник с номерами экстренных служб лежал на диване. Между столом и диваном он потерял сознание. Когда очнулся, решил доползти до двери и открыть – кто-нибудь из горничных будет проходить по коридору и увидит, позовет на помощь. Ему совсем не хотелось умирать. Только не так, не здесь.
В следующий раз он очнулся от яркого света лампы и раздраженно подумал, что Елена могла бы выключить свет, видя, что он спит, что ему плохо. Он повернул голову, пытаясь скрыться от этого света, но ничего не получалось. Потом до него дошло, что он лежит, но не в кровати в гостиничном номере, а куда-то едет. Рядом были люди. Какой-то мужчина задавал ему вопросы, наклонившись слишком близко к его лицу. Артем опять помотал головой, уворачиваясь и от света, и от мужчины – ему всегда были неприятны люди, которые подходили слишком близко. Но мужчина не отставал и все время что-то спрашивал. Артем не мог понять ни слова. Еще через мгновение до него дошло, что мужчина говорит по-английски.
– У меня сердце, – сказал ему Артем по-русски, – я умираю. От любви. Я ее потерял. Понимаете? И теперь умираю. Я без нее не могу дышать. И сердце не бьется. Мне больно. Очень.
Мужчина хлопал его по руке и постоянно говорил про живот.
– Нет, не живот, – продолжал говорить по-русски Артем. – Сердце. Сердце. Оно не бьется. Живот не болит. Грудь болит.
– О’кей, – сказал мужчина.
– О’кей, – повторил Артем и отключился.
* * *Ему все-таки удалось доползти до двери, встать и открыть ее. По коридору, как он и рассчитывал, проходила горничная, которая везла тележку с полотенцами, туалетной бумагой и одноразовыми флакончиками с шампунями. Артем упал прямо на эту тележку, до смерти напугав горничную. Врачи приехали быстро. Быстро поставили диагноз – перитонит и увезли на операцию. Быстро прооперировали.
Артем лежал в палате и смотрел, как по стеклу стекают капли дождя. В голове появилась еще одна забытая картинка – Татьяна стояла у окна, водила по стеклу пальцем, повторяя след капли, и плакала.
– Почему ты плачешь? – спросил он.
– Я с тобой могу или плакать, или смеяться. Или и то, и другое одновременно. Ровного настроения не бывает. Я с тобой все время в истерике.
В тот момент ему хотелось, чтобы она продолжала вот так стоять и плакать – она была совсем другая, очень красивая.
Она вообще очень менялась в зависимости от погоды, одежды и обстановки. Как хамелеон, моментально меняла голос, интонации, манеру поведения. Артем всегда оставался сам собой, а она мимикрировала мгновенно, подлаживаясь под него, под ситуацию. Она могла выглядеть совсем как невинная девчонка, а могла быть жесткой и холодной, как взрослая женщина. В Москве выглядела столичной жительницей, а там, на море, с ярко накрашенными губами, могла сойти за жену хозяина гостиницы, никогда не выезжавшую за пределы городка.
Артем улыбался своим воспоминаниям. Поэтому вздрогнул, когда услышал вопрос Елены, которая вошла в палату и села на стул:
– Ты как?
– Нормально, – ответил он.
– Ты меня напугал.
– Я сам себя напугал. Как твои дела?
– Хорошо.
Они молчали. Говорить было не о чем. Им давно не о чем было говорить.
– Мне надо возвращаться в Москву, – проговорила наконец Елена. – С работы звонили.
– Хорошо, – отозвался он.
– А как же ты тут?
– Нормально.
– Хорошо.
Она его не поцеловала, просто пожала руку. Анжела, Димка, теперь вот Елена – Артем уже понял, что он вернется, но не к ней.
– Знаешь, что нужно мужчине для полного счастья? – спросил он, когда она уже стояла в дверях палаты.
– Что?
– Чтобы хотя бы раз в день женщина его спрашивала, как он себя чувствует. Поэтому так часто у больных случаются романы с медсестрами.
Елена улыбнулась и кивнула.
– Почему ты со мной жила? Почему терпела? – опять задал вопрос Артем.
– А почему я курю, зная, что это вредная привычка, в которой нет ничего приятного – голова кружится, сосуды забиваются, запах отвратительный, рак провоцирует. Каждый день обещаешь себе бросить, отказаться, но не можешь. Считай, что ты – моя вредная привычка, зависимость.
– Ты же бросила курить, – сказал он.
– Да, бросила, – улыбнулась Елена.
Когда Артема выписали, он поехал не в Москву, а в свой дом на берегу моря. Это было случайным порывом, он осознал, что делает, уже у кассы в аэропорту.
Дом, с одной стороны, был запущен, а с другой, стал прежним – холостяцким неприбранным жилищем. Артем ходил по гулким комнатам, и ему нравилось, что он один, что в доме никого нет. Он трогал вещи и думал о том, что они должны помнить руки Татьяны – она к ним прикасалась.
Внизу он нашел сломанную детскую коляску, ковшик в форме сердечка, три деревянных кубика и маленькую заколочку. Он собрал эти вещи в отдельную коробку и поставил к себе в спальню. Это были вещи Муси. Он мечтал их ей вернуть. Не сейчас, не завтра и даже не послезавтра. Когда-нибудь потом. Артем мечтал об этом «потом». Эти забытые вещи были поводом увидеться с Татьяной, поводом, который он решил сохранить. Или не вернуть и оставить себе, чтобы вызывать воспоминания.
Там он быстро пришел в себя. То, что хотел, сделал – ему удалось перевернуть страницу и начать все заново. Он стал другим человеком.
Сразу по приезде в Москву он позвонил дочери и сказал, что хочет ее увидеть. Катя ответила, что занята – делает английский.
– Пожалуйста, – попросил он.
Когда он увидел дочь, схватил ее в охапку, поднял на руки и закружил. Катя начала хохотать и брыкаться. Он сразу отдал ей деньги в конверте – просто так, без просьбы, и рассказал про то, как полз по гостиничному номеру к двери. Рассказывал весело, с шутками. Катя хохотала. Он смотрел на нее и понимал, что она уже совсем взрослая, а он идиот, что не понял это раньше – с ней нужно разговаривать как со взрослым человеком, она все чувствует, все понимает.