Кроме того, Дикхоф в 1941 году написал несколько статей, которые опубликовал в журнале «Монатшефте фюр аусвертиге политик» под псевдонимом Сильванус. Позже они легли в основу книги, опубликованной в 1942 году под названием «О причинах вмешательства Рузвельта в войну». В условиях цензуры и идеологического гнета, царивших в нацистской Германии во время войны, Дикхоф конечно же не мог высказаться до конца откровенно. Тем не менее эта книга интересна тем, что представляет собой откровенные мысли человека, который был, вероятно, самой крупной фигурой в американо-немецких отношениях того времени, а также тем, что в ней в определенной степени отражено официальное мнение по вопросу вступления Америки в войну. В целом же можно сказать, что, хотя книга не выходит за рамки официальной точки зрения, она относительно свободна от идеологических догм, партийных клише и напыщенного социального анализа. В ней отсутствуют поиски заговоров, клевета на американскую администрацию и фантазии о господстве нордического элемента в Америке[26].
Основная идея этой книги высказана в ее первой главе: Америка с конца XIX века под влиянием Англии и американских англофилов «прокладывает дорогу капиталистической экспансии». Эта тенденция привела к тому, что Соединенные Штаты подвергают обструкции любую попытку объединения Европы или Азии. В 30-х годах в этом направлении очень много сделал Рузвельт, который испытывал «всепоглощающую враждебность по отношению к Японии и ненависть к Германии, имеющую давние корни». Таким образом, вся ответственность за разжигание новой войны лежит на нем. Правда, Дикхоф признавал, что выявить мотивы действий Рузвельта было очень трудно. Но с 1937 года он начал осуществлять программу, состоящую из трех пунктов: объединение стран Западного полушария, ликвидация оси и поддержка западных союзников. Умело манипулируя мнением конгрессменов и общества, Рузвельт всячески старается вставлять палки в колеса стран оси[27].
В главе, посвященной немецко-американским отношениям, он утверждал, что раньше между двумя народами существовали самые сердечные отношения, но они были разрушены Англией. Враждебность Америки по отношению к Германии возникла в последние годы XIX века, и причиной тому было именно вмешательство Англии: «Ключ к пониманию немецко-американских отношений находится в Лондоне». Для того чтобы подготовить американское общественное мнение к предстоящей войне с Германией, англичане совместно с англофильской элитой Соединенных Штатов навязали американскому народу искаженное представление о Германии[28]. Рузвельт продолжил политику своих предшественников, и его усилия достигли апогея как раз перед самой войной.
Рузвельт, продолжает Дикхоф, пытался блокировать действия Германии во Франции; аналогичные обструкционистские тенденции выявились и в американской политике по отношению к Японии. Администрация Рузвельта пыталась положить конец экспансии Японии путем военного вмешательства и экономического давления на нее. Переговоры 1941 года были обречены на провал из-за того, что Америка настаивала на том, чтобы Япония вышла из оси, а это было совершенно неприемлемо для Японии. Так Америка оказывала давление в том регионе, «на который у нее не было ни исторических, ни расовых, ни экономических прав». Поэтому Вашингтон должен винить одного себя в том, что Япония решила «разрубить узел», который затянула на ее шее Америка, и напала на ее базу в Пёрл-Харборе[29].
Чтобы помешать объединению Европы, Рузвельт пытался использовать СССР. Рузвельт хотел видеть «Европу разорванной на части, разобщенной и слабой», мечтая сделать ее «пешкой в англосаксонской политической и финансовой игре». «С редким легкомыслием, – заявляет Дикхоф, – Рузвельт развязал войну. Какое ему дело до того, что Европа будет залита кровью? Какое ему дело, если погибнет европейская культура? Разве способен он понять душу европейца? Рука об руку с большевиками Америка Рузвельта стремится поставить Европу на колени».
Эта явно прогерманская книга, чересчур упрощавшая все проблемы, тем не менее свидетельствовала о том, что писал ее человек образованный, который считал, что служит своей стране.
Дикхоф ушел с дипломатической службы в 1945 году, а в 1952-м умер. В некрологе газета «Франкфуртер алгемайне цайтунг» говорила о нем как об «убежденном либерале» и человеке с «неподкупным чувством справедливости», а «Нью-Йорк таймс» менее великодушно описывала его как «щелкающего каблуками представителя немецкого юнкерского класса». Но, поскольку он был наиболее крупной фигурой среди дипломатов, занимавшихся немецко-американскими отношениями, очень трудно судить, каким человеком он был на самом деле. По мнению автора этой книги, Дикхоф был способным дипломатом, реалистично смотревшим на вещи, политиком умеренного толка, который по личным причинам, а также из чувства профессионального долга сумел приспособиться к службе Третьему рейху.
Пока Дикхоф пытался влиять на немецко-американские отношения, находясь в Берлине, посольство в Вашингтоне в течение трех очень напряженных лет – с декабря 1938 по декабрь 1941 года – возглавлял советник доктор Ганс Томсен, который занимал пост поверенного в делах. Томсен, чей предок был выходцем из Норвегии, происходил из знатной гамбургской банкирской семьи. Он также был дипломатом старой школы, служившим сначала в Италии, а потом в министерстве иностранных дел в Берлине. В 1932 году при Франце фон Папене он работал в рейхсканцелярии и служил офицером связи между нею и учреждением на Вильгельмштрассе. Как руководитель протокола на совещаниях кабинета министров сразу же после прихода Гитлера к власти, он был также одним из переводчиков фюрера. В 1936 году он был отправлен в Вашингтон в качестве советника посольства, а после отзыва Дикхофа стал поверенным в делах.
Поскольку отношения между Германией и Америкой были весьма напряженными, особенно после начала войны в Европе, у Томсена не было возможности часто появляться в обществе и обзавестись связями, как это делают все послы. Поэтому о его личных качествах и поступках почти не упоминалось в прессе. Он произнес сравнительно мало речей на публике, а те, которые произнес, были в основном посвящены разъяснению позиции Германии по тому или иному вопросу. Томсена высоко ценил Самнер Уэлльс, который говорил о его работе с Вайцзеккером, когда тот в 1940 году посетил США[30].
В целом его доклады были основаны на реальных фактах, сдержанны по тону и посвящены участию Америки в войне с Германией. Гитлер в застольных разговорах отзывался о нем доброжелательно. Однако вполне возможно, что признание заслуг Томсена основывалось не на его собственных отчетах, которые фюрер, скорее всего, не читал, как полагают многие, а на докладах военного атташе посольства.
Последним поступком Томсена в качестве поверенного в делах была, конечно, передача в Госдепартамент документа об объявлении войны Соединенным Штатам и закрытие посольства. Через несколько недель после этого он вернулся в Германию через Португалию и был награжден Рыцарским крестом за военные заслуги. 1 мая 1942 года он заявил, что объемы американского производства сильно завышены, но через несколько недель высказал идеи, весьма непривычные для немецкого чиновника того времени. В интервью, которое Томсен дал за пределами Германии, он заявил, что недооценивать мощь Америки очень опасно. После этого он охарактеризовал Рузвельта как «исключительно умного руководителя, обладающего огромной энергией», а его жену – как «женщину большого обаяния и ума, которая делает честь своей стране». После того как журналисты спросили Томсена, почему он говорит совсем не то, что утверждает немецкое руководство, он стал приводить доказательства в защиту своего мнения. Томсена отправили в Стокгольм в качестве посла, где он и служил до самой своей отставки в 1945 году.
И наконец, среди важных фигур немецкого посольства следует отметить военного и авиационного атташе генерала Фридриха фон Беттихера, назначенного на этот пост в апреле 1933 года. Это был первый немецкий военный атташе в Вашингтоне после 1917 года. В Первую мировую войну он служил артиллерийским офицером, получил звание генерала и стал сотрудником Генерального штаба. В 20-х годах он был директором артиллерийского училища и на короткое время приезжал в США в качестве руководителя отдела зарубежных армий немецкого министерства обороны. Прибыв в Нью-Йорк в 1933 году, он яростно отрицал тот факт, что захватить власть нацистам помогла армия, и утверждал, что рейхсвер вообще никогда не вмешивается в политику. Но, как мы убедимся в дальнейшем, его собственные доклады из Вашингтона, имевшие ярко выраженную политическую окраску, опровергают это заявление. Все время своего пребывания на посту атташе генерал поддерживал тесные контакты с руководителями американской армии и, согласно одному из отчетов 1941 года, «пользовался в этих кругах уважением». (Томсен писал, что в последние годы существования посольства атташе имел больше возможностей для общения с американскими чиновниками, чем сами дипломаты.) Вернувшись в 1942 году в Германию, Беттихер был принят Гитлером, а потом служил советником по американским делам в ОКВ (Верховном командовании вермахта). В апреле 1945 года он был захвачен солдатами 7-й американской армии и ушел в отставку[31].
По мере укрепления Третьего рейха в Германии и Нового курса в США в 30-х годах, отношение Гитлера к Рузвельту, как мы уже отмечали, становилось все более враждебным и презрительным. Какие же доклады посылало немецкое посольство в Вашингтоне об общественном мнении в Америке о нацистской Германии и ее внутренней и внешней политике? Как представляли себе немецкие дипломаты положение американской нации и какова была политика Рузвельта в отношении Европы в годы, предшествовавшие началу войны? Надо сказать, что в целом представление об Америке, которое складывалось на основе докладов, посылаемых немецкими дипломатами в Берлин, сильно отличалось от той радужной картины, которую рисовали себе лидеры нацистов. Сотрудники посольств вовсе не собирались писать то, чего ждал от них Гитлер. Они прекрасно видели, как возрастает враждебность Америки к Третьему рейху. Они сообщали, что американское общественное мнение возмущено внутренней политикой нацистского режима и встревожено его агрессивной внешней политикой. Дипломаты старались убедить правительство, что экономическую мощь и решительное политическое руководство нельзя будет бесконечно сдерживать изоляционистскими настроениями и законами о нейтралитете. Они настаивали на том, что Соединенные Штаты – это сила, которую надо обязательно принимать во внимание.
Согласно докладам, поступавшим в Берлин, реакция американцев на победу национал-социализма с самого начала была отрицательной. Еще в марте 1933 года посол Притвиц писал, что приход нацистов к власти вызвал в США волну возмущения. В том же самом месяце американское посольство в Берлине информировало министерство иностранных дел Германии о тревоге, которую вызвала в США антисемитская политика Германии, а в мае Халл сделал послу Лютеру «полное и прочувственное заявление» по этому вопросу. Эти официальные шаги регулярно подкреплялись докладами о демонстрациях протеста, петициях, публичных осуждениях и резолюциях конгресса. Из этих докладов было хорошо видно, что общественность Америки сильно возмущена положением дел в Германии.
В марте 1934 года посол Лютер сообщил о новых антинацистских манифестациях в Нью-Йорке, включая «показательный суд» над Гитлером по обвинению в убийстве (Лютер назвал этот суд «возмутительнейшим оскорблением»), а позже дал подробный отчет по тем вопросам, по которым между Америкой и Германией возникли трения. Проблема, по его мнению, заключалась не в Германии, а в том, что американцы боятся, что и в их стране победит национал-социализм. Лютер особенно подчеркивал опасения американцев, что Берлин начнет оказывать местным нацистам финансовую помощь. Год спустя ему пришлось признать, что антинемецкая пропаганда в США приобрела такой размах, что они стали одним из основных центров борьбы с нацизмом. Летом 1935 года тон докладов Лютера становится все более и более пессимистическим. Лейтнер, немецкий поверенный в делах, телеграфировал в июле, что возмущение еврейскими погромами, которые произошли в тот месяц в Берлине, «сильно ухудшило отношение к Германии во всех слоях американского общества, даже в тех, которые до этого относились к немцам с симпатией».
К 1938 году доклады посла Дикхофа были полны пессимизма, а заявления Халла, касающиеся широкого круга разногласий, становились все более резкими по тону. Доклады посольства не оставляли никаких сомнений в том, что немецкий антисемитизм, который Халл называл «отвратительным и пугающим», стал причиной многих глубоко укоренившихся предрассудков американского общественного мнения в отношении Третьего рейха. В ноябре произошли новые погромы, во время которых многие евреи лишились жизни и имущества. Они были устроены в отместку за убийство немецкого посла в Париже, якобы убитого евреями. Эти погромы получили название «хрустальной ночи», которая до глубины души шокировала президента Рузвельта («Я с трудом мог поверить, что в наше цивилизованное время возможны такие вещи») и привела к отзыву американского посла из Берлина. Согласно докладам немецкого посольства, известие об этой ночи вызвало сильное возмущение общественного мнения. Дикхоф писал, что в Америке разразилась самая настоящая антинемецкая буря. Мнение посла Вильсона, который передал телеграфом сообщение о событиях в Берлине, заявив при этом, что эти погромы развеяли все надежды на улучшение немецко-американских отношений, подтверждается теперь описанием реакции американского народа на них, присланным Дикхофом из Вашингтона. «Тому, кто не видел, какого накала достигла здесь ненависть к немцам, трудно себе это представить», – телеграфировал он американскому поверенному в делах в Берлине.
Буря, о которой писал Дикхоф, выбросила его из Америки, и он уже больше туда не вернулся. Его преемник,
Ганс Томсен, обнаружил, что даже месяц спустя после событий в Берлине Америка продолжала бурлить от возмущения, и он сделал вывод, что отношения между двумя странами достигли «критической стадии» из-за еврейского вопроса. Фрайтаг из американского отдела, составляя обзор ситуации на основе этих и других докладов, сделал вывод, что «гнев против Германии достиг таких размеров, каких не было даже во время мировой войны». Однако этот взрыв возмущения положил конец периоду, когда сведения о реакции на внутренние дела Германии составляли основное содержание дипломатических депеш. С тех пор в докладах дипломатов все больше и больше места стала занимать внешняя политика.
Соединенные Штаты, в которых изоляционистские настроения и недоверие к результатам мировой войны и Версальскому договору значительно усилились под влиянием постоянного экономического кризиса, не собирались принимать доктрину коллективной безопасности, направленную против возрождения германской мощи. Выход Германии из Лиги Наций, ее перевооружение и милитаризация Рейнской области не казались на другом берегу Атлантики такими уж страшными. Гражданская война в Испании, аншлюс Австрии, захват земель в Чехословакии и даже вторжение в Польшу хотя и вызвали тревогу у американцев, но еще больше усилили стремление сохранять нейтралитет.
Немецкое посольство в Вашингтоне до 1937 года почти ничего не писало о реакции американцев на внешнюю политику Германии. До этого времени реакция была скорее положительной – в ней содержался определенный элемент сочувствия немецким дипломатическим целям, как их понимали граждане США. В мае 1933 года Ялмар Шахт в своем письме из Вашингтона обратил на это внимание Гитлера. «В Америке, – писал он, – многие считают, что международное сообщество относится к Германии несправедливо». Он указывал на то, что некоторые конгрессмены сочувствуют стремлению Германии возвратить свои колонии, а также с пониманием относятся к ее перевооружению. Это подтвердил и Лютер, который телеграфировал, что, несмотря на разнузданную кампанию критики внутренней политики нацистов, развернутую в прессе, требование Германии, чтобы на международной арене к ней относились как к равной, многие считают справедливым. Определенные круги в Америке с сочувствием относились к действиям Германии в отношении Лиги Наций, а в 1936 году оккупация Рейнской области была встречена в Америке с пониманием. Но Лютер предупреждал, что это понимание будет сохраняться только в том случае, если внешняя политика Германии будет выглядеть как защита своих естественных прав, а не как агрессия.
Но если политика Германии в Европе до захвата Австрии не вызвала у американского общественного мнения особой тревоги, то сотрудничество с Японией порождало сильное беспокойство. Лютер указал на это в апреле 1935 года, а посол Додд обсуждал этот вопрос с министром иностранных дел фон Нейратом в 1936 году, после того как Германия подписала с Японией Антикоминтерновский пакт. В июне Лютер информировал Берлин, что тесные связи Германии с Японией образуют «тень, которая падает с Дальнего Востока на немецко-американские отношения». Когда же к пакту присоединилась Италия, эта тень стала еще гуще – она словно подтверждала наличие мирового фашистского заговора, о котором твердила американская пропаганда.
Более того, к весне 1937 года недоверие американцев ко всей немецкой политике в целом еще больше усилилось. Проблема заключалась в том, что все поступки Германии американское общественное мнение автоматически приписывало ее жажде агрессии. В декабре Дикхоф подробно описал эти настроения в своем отчете за первые девять месяцев службы в качестве посла. По мере оформления оси Берлин – Рим в Америке укреплялась убежденность в существовании международного фашистского заговора. Это сопровождалось, по сообщению посла, изменением отношения американской прессы к событиям – их стали интерпретировать как проявление борьбы демократии и тоталитаризма, свободы и деспотизма, христианства и варварства. Дикхоф предупреждал Берлин о том, что в Америке крепнет убеждение, что главной целью немецкой внешней политики стал экспорт нацизма. Концепция «Нацинтерна» усилилась под влиянием событий, происшедших за последние месяцы как в самой Германии, так и в США. Здесь американцы немецкого происхождения демонстрировали свою солидарность с рейхом и готовность выполнить свои обязательства перед ним.