Когда Луи П. Лохнер, корреспондент Ассошиэйтед Пресс в Берлине, в 1934 году призвал Гитлера обратить внимание на немецко-американские отношения, фюрер отреагировал так: «Он вдруг вспыхнул, как школьник, отвечающий урок, которого он не выучил, а потом недовольно пробормотал что-то вроде того, что у него так много проблем, что просто не было времени заняться Америкой».
Но он так и не нашел для этого времени. А между тем в этом вопросе, как и во многих других, время уже поджимало. Гитлер неожиданно для себя обнаружил, что на него ополчился весь мир, далеко превосходящий границы Центральной Европы, где он чувствовал себя уверенно и свободно. Ввергнув Европу в войну в 1939 году, он вызвал целую лавину событий, которая привела к тому, что против Германии выступила и Америка, сначала косвенно, а потом и в открытую. Однако весь ход событий был предсказан немецкими дипломатами в Берлине и Вашингтоне, которые пытались убедить фюрера, что со стороны Америки ему грозит опасность. Но фюрер не хотел им верить. Это просто не укладывалось у него в мозгу. Нежелание Гитлера принимать во внимание влияние Америки на немецкую внешнюю политику, вполне объяснимое в свете его отношения к этой стране, стало одной из самых грубых ошибок, которые и привели его к гибели.
Часть вторая Америка и Вильгельмштрассе
Глава 3 Америка и немецкая дипломатия
Мнение Гитлера об Америке и ее роли в мировой политике сложилось не столько на основе отчетов, присылаемых в Берлин немецкими дипломатами, сколько на его собственных политических измышлениях и предположениях. Немецкое посольство в Вашингтоне и профессиональные дипломаты в Берлине в основной своей массе не разделяли презрения и безразличия фюрера к Соединенным Штатам. У них сложилось совершенно другое представление об Америке, на котором они и основывали свои рекомендации о том, как строить с ней отношения. Но разве могли они убедить руководителей нацистского тоталитарного государства в истинности своих выводов? Могло ли мнение дипломатов как-то повлиять на политику, которую определяло лишь мнение самого диктатора? Гитлер мог сколько угодно называть свое министерство иностранных дел «свалкой интеллектуального мусора», а дипломатов – «господами, которые весь день только и делают, что вырезают из газет статьи, а потом снова вклеивают их на прежнее место», но факт остается фактом: несмотря на всю свою неограниченную власть, он не мог отказаться от их услуг и лично заниматься всеми аспектами внешней политики.
Более того, в отношениях со странами, подобными Америке, которые очень мало интересовали Гитлера, роль профессиональных дипломатов возрастала во много раз. К тому же, хотя нам и неизвестно, какие именно депеши показывались Гитлеру его министрами иностранных дел, дипломаты могли оказывать влияние и по другим каналам, например через Генеральный штаб. Многочисленные утверждения, что сотрудники министерства на Вильгельм-штрассе[22] якобы ни на что не способны, сильно преувеличены.
Среди сотрудников Вильгельмштрассе было мало нацистов, хотя в дела министерства иностранных дел часто вмешивались различные партийные учреждения и начальники. Это особенно касалось тех дел, которые были связаны с фольксдойче (людьми немецкого происхождения, жившими за границей). Создание альтернативных министерств иностранных дел (Бюро Риббентропа, Бюро рейхсауссенминистров, а после начала войны и специального вагона министра иностранных дел) создавало, вероятно, большую путаницу в делах, а злополучное назначение министром иностранных дел Риббентропа в 1938 году не вызвало радости ни у немецких, ни у иностранных дипломатов. (Помощник Государственного секретаря США Самнер Уэлльс называл его «напыщенным глупцом» и отмечал, что ему «не приходилось до этого встречать более неприятного человека».)
Несмотря на это, основной корпус немецких дипломатов оставался нетронутым, посольства продолжали выполнять свою привычную работу, а сотрудники министерства на Вильгельмштрассе занимались обычным делом. В Берлин и из Берлина поступали депеши, рекомендации и инструкции. Неразбериха, дублирование функций и идеологическое вмешательство, конечно, сильно усложняли жизнь немецких дипломатов, но это не сможет заставить нас поверить в то, что они сидели сложа руки. Ежедневная работа, без которой ни одно государство не может поддерживать отношения с другими странами, продолжалась. Ясно одно – неадекватная реакция немецкого руководства на действия Соединенных Штатов частично была обусловлена тем образом Америки, который сложился у дипломатов, и тем представлением о ней, который создал в своем уме Гитлер.
Это расхождение было заметно на самом высоком уровне. Предшественником Риббентропа на посту министра иностранных дел был Константин Фрайхер фон Нейрат. О том, как он относился к Америке, мы не знаем, но он был весьма осмотрительным профессиональным дипломатом, и его отношение к этой стране, скорее всего, было таким же, как у немецких послов в Вашингтоне. То же самое можно сказать и об Эрнсте Вайцзеккере, государственном секретаре министерства иностранных дел с 1938 по 1943 год. Он в целом был согласен с оценками и предложениями посольства в Вашингтоне, в чем мы убедимся, изучая доклады этого посольства.
Об отношении к Соединенным Штатам Иоахима фон Риббентропа мы знаем гораздо больше, частично потому, что он занимал пост министра иностранных дел в то время, когда Америка занимала в немецкой политике очень важное место, и частично благодаря тому, что он любил составлять многословные, весьма претенциозные записки о положении дел в мире, в которых обязательно фигурировала и Америка. Риббентроп, высокомерный и самодовольный, несомненно, во многом разделял отношение Гитлера к профессиональным дипломатам и, вероятно, получил свои знания о странах мира из тех же дилетантских источников, что и фюрер. (Геринг как-то заметил, что «познания Риббентропа об Англии и Франции ограничиваются английским виски и французским шампанским».) Кроме того, в юности Риббентроп совершил путешествие по Европе и Северной Америке. Его выражения «малая внешняя политика» и «большая внешняя политика» (бывший коллега Риббентропа называл эти определения столь абстрактными и туманными, что совершенно невозможно было понять, чем они отличаются друг от друга) очень напоминают рассуждения Гитлера о тех регионах, к которым Германия не проявляла особого интереса.
Хотя Риббентроп провел в Северной Америке три года перед Первой мировой войной (главным образом в Канаде) и на основе этого заявлял, что хорошо знает Новый Свет, его взгляды на Соединенные Штаты, которые он высказывал, уже будучи рейхсминистром, не сильно отличаются от взглядов Гитлера. Французский посол в Берлине Андре Франсуа-Понсе называл Риббентропа «еще большим гитлеровцем, чем сам Гитлер»[23].
Риббентроп утверждал, что война началась исключительно по вине Рузвельта, который хотел таким образом отвлечь внимание американцев от провала своего Нового курса. В сентябре 1940 года он говорил Муссолини, а в феврале 1941 года – японскому послу Ошиме, что Рузвельт является самым злейшим врагом стран оси. В разговоре с американским послом Вильсоном он проводил различие между американским народом («который относится к Германии с сочувствием и уважением») и американской прессой, которая, по словам Риббентропа, относилась к Германии «совершенно непонятно». Он искренне верил, что американское общественное мнение поддерживает политику нейтралитета исключительно благодаря усилиям немецкой пропаганды, и называл внешнюю политику Рузвельта «самым большим блефом в мировой истории».
В марте 1941 года он уверял Мацуоку, японского министра иностранных дел, что, хотя американская помощь и вселила в англичан надежды на победу, она еще очень не скоро станет по-настоящему эффективной. Кроме того, Риббентроп называл американское вооружение «старым хламом». Риббентроп в мае 1941 года предупредил американского дипломата Кудаи, что если американцы задумают вторгнуться в Европу, то подвергнутся сокрушительному разгрому («это будет американский Дюнкерк»), и что американский флот и авиация настолько слабы, что не стоит даже и пытаться. Что касается вступления Америки в войну, то Риббентроп в одних случаях признавался, что не знает, в чем заключаются намерения США, а в других проявлял полное безразличие к этому вопросу. Он сказал японскому послу Ошиме, что «хотя американцы и настроены против нацистов, они не захотят пожертвовать своими жизнями, чтобы остановить Германию. А даже если и захотят, Германия без труда покончит с любым вмешательством Америки в дела Европы».
Самые развернутые рассуждения Риббентропа по вопросу об американской политике пришлись на встречу с адмиралом Дарланом в апреле 1941 года. Снова признавшись в том, что он плохо представляет себе планы Америки («неужели они думают, что способны вести войну в Европе?»), он принялся объяснять французскому адмиралу, что в политике американцы «ведут себя как дети, а в военных делах – еще хуже». Тем не менее Германии нечего бояться, поскольку ее политическая и экономическая мощь позволит разгромить любого врага. Кроме того, добавил он, если Америка вступит в войну, Япония последует ее примеру, а в этом случае американское вторжение в Европу станет чистым безумием. Американская политика, по утверждению Риббентропа, – это «самый большой и глупейший империализм в мировой истории, и заключается он в том, что Рузвельт постоянно сует нос в дела, которые его совершенно не касаются». Совершенно ясно, что во время бесед со всеми политиками Риббентроп старался направить мысли своих слушателей в том направлении, которое было выгодно ему. Но его отношение к Америке и ее политике почти полностью совпадало с отношением фюрера, – во всяком случае, у нас нет свидетельств о каких-либо крупных разногласиях между Гитлером и его министром иностранных дел.
Самые развернутые рассуждения Риббентропа по вопросу об американской политике пришлись на встречу с адмиралом Дарланом в апреле 1941 года. Снова признавшись в том, что он плохо представляет себе планы Америки («неужели они думают, что способны вести войну в Европе?»), он принялся объяснять французскому адмиралу, что в политике американцы «ведут себя как дети, а в военных делах – еще хуже». Тем не менее Германии нечего бояться, поскольку ее политическая и экономическая мощь позволит разгромить любого врага. Кроме того, добавил он, если Америка вступит в войну, Япония последует ее примеру, а в этом случае американское вторжение в Европу станет чистым безумием. Американская политика, по утверждению Риббентропа, – это «самый большой и глупейший империализм в мировой истории, и заключается он в том, что Рузвельт постоянно сует нос в дела, которые его совершенно не касаются». Совершенно ясно, что во время бесед со всеми политиками Риббентроп старался направить мысли своих слушателей в том направлении, которое было выгодно ему. Но его отношение к Америке и ее политике почти полностью совпадало с отношением фюрера, – во всяком случае, у нас нет свидетельств о каких-либо крупных разногласиях между Гитлером и его министром иностранных дел.
Что касается организации отношений между Германией и Соединенными Штатами, то американский отдел в министерстве иностранных дел, называвшийся пол IX, занимал положение, соответствовавшее значимости этой страны, а его персонал выполнял свои обычные обязанности. Правда, в его работу изредка вмешивались партийные чиновники, о чем мы поговорим позже[24].
В Вашингтоне персонал немецкого посольства состоял из обычного числа чиновников до того момента, когда в 1938 году немецкий посол был отозван в Берлин. После этого активность посольства резко снизилась из-за враждебности общественного мнения и введения правительственных ограничений. Четыре человека, в разное время руководившие миссией в Вашингтоне, высылали в Берлин доклады о положении дел в Америке. Поскольку в следующих главах мы подробнее обсудим эти доклады, то необходимо кратко рассказать обо всех этих четырех фигурах.
На момент прихода к власти в Германии нацистов посольство возглавлял доктор Фридрих Вильгельм фон Притвиц унд Гафрон, дипломат старой школы, служивший в Вашингтоне с 1908 по 1910 год, аристократ, отличавшийся глубокими либеральными убеждениями, и горячий сторонник Веймарской республики. Узнав о перемене власти в Германии, он весьма пессимистически смотрел на развитие Германии и будущее немецко-американских отношений. Вот что он писал в своих мемуарах: «Я не имел ни малейшего желания служить режиму, который должен был принести Германии неимоверные страдания». 11 марта 1933 года Притвиц подал в отставку и ушел с дипломатической службы.
Преемником Притвица стал доктор Ганс Лютер, единственный из всех послов, не имевший опыта дипломатической работы. Назначение Лютера, экономиста по специальности, бывшего канцлера Веймарской республики и президента Рейхсбанка, удивило всех. Почему Гитлер выбрал именно его, так и осталось непонятным. Один писатель, который в то время находился в Берлине, высказал предположение, что «Лютера отправили в Вашингтон, чтобы освободить место президента Рейхсбанка для Ялмара Шахта». С другой стороны, вполне возможно, что, как предположила «Нью-Йорк таймс», назначив послом убежденного консерватора, видного деятеля Веймарской республики, Гитлер хотел показать, что в немецкой внешней политике не будет неожиданных резких перемен хотя бы в отношениях с Соединенными Штатами.
В любом случае назначение Лютера было благосклонно встречено американской прессой, хотя его усиленная публичная защита нацистского режима никому не понравилась. Государственный секретарь Корделл Халл назвал его «очень приятным человеком в личном общении», хотя Рузвельт отмечал «отсутствие гибкости ума, которая весьма затруднит его работу в нашей стране». Джей П. Моффат из Европейской секции Госдепартамента США охарактеризовал его как человека, подверженного «тевтонским взрывам». Мессершмитт, генеральный консул США в Берлине, предупреждал Госдепартамент, что доктор Лютер будет «много и красноречиво говорить об отношениях между Германией и Соединенными Штатами, но не сможет сообщить вам, что ему известно, а если бы и мог, то известно ему очень немногое». Плохое знание Лютером политической обстановки отмечал и доктор Ганс Томсен, служивший при нем советником. Политические доклады писали при Лютере в основном его помощники, поскольку он «не очень хорошо разбирался во внешней политике». Несмотря на все свои недостатки и полное отсутствие чувства юмора (говорят, что только французскому министру иностранных дел один раз удалось рассмешить его на публике), Лютер заслужил всяческих похвал от руководства за то, что с достоинством представлял в Америке свою страну, когда его отозвали в Берлин и отправили в отставку с дипломатической службы.
Последним послом был доктор Ганс Генрих Дикхоф, деятельность которого и до и после его кратковременного пребывания в должности посла была связана с немецко-американскими отношениями. Дипломат старой школы, обладавший большим опытом, Дикхоф до Первой мировой войны служил в Танжере, Константинополе, Сантьяго, Лиме и Праге. Во время войны он был кавалерийским офицером. С 1922 по 1927 год он был советником посольства в Вашингтоне, а с 1927 по 1930 год – в Лондоне. До 1937 года Дикхоф занимал различные посты в министерстве, потом до 1943 года был послом по особым поручениям, после чего его перевели в Мадрид, где он оставался до конца войны. Дикхоф был женат на сестре Риббентропа, и его советы, касавшиеся Америки, могли иметь гораздо больший вес, чем советы других людей. Человек несомненных способностей и обаяния, Дикхоф имел репутацию либерала. Он не был членом нацистской партии, и Риббентроп однажды обвинил его в том, что он не имеет никакого понятия о развитии национал-социализма. На Додда Дикхоф произвел впечатление «либерального немца» и, возможно, самого дружелюбно настроенного высокопоставленного чиновника из всех тех, с которыми приходилось иметь дело посольству. То, что он, несмотря на свои моральные принципы, служил нацистам, объясняется, вероятно, тем, что он хотел пользоваться определенным влиянием или просто чисто человеческой робостью[25]
В целом взгляды Дикхофа на немецко-американские отношения, как видно из его депеш, были скорее умеренными, чем авантюристическими или идеологическими. Его назначение было встречено в США с радостью. Газеты писали о нем как об «обаятельном человеке, хорошо известном и популярном в нашей стране», и как об «одном из самых талантливых немецких дипломатов». Подчеркивалось, что он был в доверительных отношениях с Гитлером, а это было истолковано как признак того, что нацистский режим был искренне заинтересован в улучшении немецко-американских отношений. Но со временем стало ясно, что надежды не оправдались.
Дикхоф, несомненно, был более талантливым дипломатом, чем Лютер, и лучше подходил для налаживания отношений с Америкой. Но сами эти отношения постоянно ухудшались, и 1 ноября 1938 года он высказал Самнеру Уэлльсу свои опасения, что разногласия между двумя странами непреодолимы, а его миссия потерпела полный крах. После того как Рузвельт в том же месяце выступил с осуждением немецких погромов в Германии и вызвал посла Вильсона для консультаций, Дикхофу было велено прибыть в Берлин, чтобы объяснить причины «странного отношения американского президента к Германии». Уезжая в декабре из Вашингтона, он сомневался в том, что ему удастся вернуться, а через девять месяцев после начала войны в Европе было объявлено, что он больше не приедет в Соединенные Штаты.
После этого Дикхоф стал руководителем консультативного Американского комитета и посылал в министерство иностранных дел длинные меморандумы, посвященные отношениям с Америкой. Содержание этих меморандумов будет рассмотрено в следующих главах, однако следует сразу отметить, что их общий тон был очень сдержанным и лишенным идеологического влияния. Дикхоф трезво смотрел на вещи, в особенности на проблему возможного вступления Америки в войну.
Кроме того, Дикхоф в 1941 году написал несколько статей, которые опубликовал в журнале «Монатшефте фюр аусвертиге политик» под псевдонимом Сильванус. Позже они легли в основу книги, опубликованной в 1942 году под названием «О причинах вмешательства Рузвельта в войну». В условиях цензуры и идеологического гнета, царивших в нацистской Германии во время войны, Дикхоф конечно же не мог высказаться до конца откровенно. Тем не менее эта книга интересна тем, что представляет собой откровенные мысли человека, который был, вероятно, самой крупной фигурой в американо-немецких отношениях того времени, а также тем, что в ней в определенной степени отражено официальное мнение по вопросу вступления Америки в войну. В целом же можно сказать, что, хотя книга не выходит за рамки официальной точки зрения, она относительно свободна от идеологических догм, партийных клише и напыщенного социального анализа. В ней отсутствуют поиски заговоров, клевета на американскую администрацию и фантазии о господстве нордического элемента в Америке[26].