Кенсингтон, Мэриленд. Пятница, 8:20
«Ненадежный свидетель». Это первое, что пришло Скиннеру в голову, когда он прибыл на место происшествия. Несмотря на все ее ледяное спокойствие и проницательный взгляд, Мэллой была ненадежным свидетелем. Впрочем, она все-таки была пострадавшей, а не случайной прохожей, поэтому вряд ли можно было винить ее в забывчивости. Тем не менее это значило, что Скиннеру придется тщательно проверить все ее показания. Во-первых, никакого дождя не было и в помине. Он склонился над папками и документами, рассыпавшимися по земле между машиной и домом в момент нападения. Все они были сухими. Трава была сырой, кое-где виднелись капельки росы – должно быть, дождь все-таки прошел за какое-то время до происшествия, но на помятой бумаге не было ни следа от воды.
Во-вторых, разглядывая бумаги, он заметил еще кое-что занятное. На некоторых листках явно отпечатались следы женских туфель, и, судя по форме и расстоянию между следами, они были оставлены Мэллой, отступавшей назад перед тем, как упасть.
Других следов не было.
Это значило, что нападавший каким-то образом избегал наступать на бумагу либо собрал и унес с собой те листы, на которые наступил, но это казалось столь же невероятным, учитывая, какую площадь они покрывали.
Скиннер осмотрел крыльцо, оглянулся назад, в сторону улицы, и отметил, что в момент нападения наверняка было темно. До ближайшего уличного фонаря далеко, подъездная дорожка не освещена, а одинокая лампочка над дверью – единственный источник света – была выключена. Что ж, по крайней мере хоть в чем-то показания Мэллой были верны: кругом стояла кромешная тьма. Тогда как нападавшему удалось не наследить на бумаге? И с чего она взяла, что шел дождь, когда никакого дождя не было?
Что-то здесь не так.
Скиннер выпрямился. Факты не сходились, и он тут же вспомнил о «секретных материалах». Дельце как раз для Малдера. Скиннер подумал было позвонить ему, но удержался. Долговязый агент наверняка тут же начнет сыпать невероятными теориями и вспоминать давно забытые местные легенды – какой в этом толк? Однако Скиннер все же решил отнестись к этому делу так, будто в нем было замешано нечто сверхъестественное. Забыть о действующих в реальном мире законах. Допустить самые безумные вещи. Так что же было ему известно?
Во-первых, кто-то напал на Мэллой у ее собственного дома.
Во-вторых, несмотря на темноту, нападавший не только смог нанести ей побои, но и не оставил следов.
В-третьих, причины нападения были личными. Это нельзя было принимать как факт, но Скиннер был уверен. Слишком жестоко для простого ограбления. Побои были нанесены с невероятной жестокостью, даже ненавистью. Нападавший намеренно выбрал Мэллой своей жертвой. Он хотел причинить ей вред.
«Наверняка я не единственный, кому она решила урезать финансирование», – подумал Скиннер. Думать так было, безусловно, жестоко, но доля истины в этом предположении была. Скиннер ни на секунду не сомневался, что нападавший был не из ФБР, хотя бы потому, что столь неосмотрительный агент давно бы лишился значка. Но ведь Мэллой не всегда работала в Бюро. Он вспомнил кружку на ее столе. Что там было написано? «Райс и Слоун»? Значит, пора их навестить. К его приезду они как раз откроются.
Университетская больница Джорджа Вашингтона. Вашингтон, округ Колумбия. Пятница, 10:41
– Я поговорил с вашим прежним начальством, – сказал он Мэллой, придя навестить ее парой часов спустя.
Ему было приятно видеть, что она бодрствует и выглядит более сосредоточенной, чем вчера.
– Подумал, что нападение может быть связано с вашей предыдущей работой, но у них не оказалось совершенно никаких идей на этот счет.
– Я бухгалтер, – сказала Мэллой, – а не прокурор. Людям нет нужды за мной охотиться.
Ей ли было это утверждать, когда она выглядела так, будто провела на ринге десятираундовый поединок против автобуса. Под бинтами и вокруг них наливались пурпурным цветом синяки.
– Нападение было намеренным, – возразил Скиннер. – Совершенно точно. Вы сами это знаете.
На долю секунды она отвела взгляд.
– В чем дело? – Заметив это, Скиннер придвинул стул и наклонился поближе. – Что вы от меня скрываете?
– Ничего, – ответила Мэллой после секундной паузы, но ее голос звучал тише и мягче, без привычных стальных ноток. – Это не имеет значения. Я была не в себе.
– Возможно, – согласился Скиннер, – но это не значит, что вам что-то почудилось. Рассказывайте.
Женщина вздохнула.
– Мне показалось, что перед тем, как потерять сознание, я слышала… голос.
– Голос? – Скиннер навострил уши. – Мужской, женский? Молодой, старый? Высокий, низкий? С акцентом? Что он сказал?
– Кажется, мужской. – Она наморщила лоб и ненадолго зажмурилась. – Мягкий, сиплый. Без акцента. Он сказал, что в королевстве слепых нет королей.
Мэллой рассмеялась и тут же скривилась – резкое движение болью отозвалось в сломанных ребрах.
– Извините. Я думала, мне это померещилось. Может, и правда померещилось.
– Может быть, – кивнул Скиннер, прокручивая фразу в голове.
«В королевстве слепых нет королей». Он смутно помнил похожую фразу, кажется, из Библии. Что-то о королевстве слепых и одноглазом человеке. Похоже на переиначенную версию. Скиннер был совершенно уверен, что Мэллой не почудилось. Нападавший действительно произнес эти слова; они были так или иначе важны для него. Но что они значили?
Даже короткий разговор утомил Мэллой, и Скиннер оставил ее отдыхать. Сделав пару звонков, он выяснил, что оригинальная фраза звучит «в королевстве слепых одноглазый – король» и она не из Библии, а принадлежит Эразму Роттердамскому. Почему нападавший сказал «в королевстве слепых нет королей»? Это звучало язвительно, озлобленно. Неужели он сам был слеп или это лишь аналогия?
Темнота слепому нипочем, отдавал себе отчет Скиннер, а учитывая характер травм, их вполне можно было нанести как трубой или дубинкой, так и тростью. Но мог ли слепой аккуратно обойти рассыпанные по земле бумаги? Вряд ли. В лучшем случае – очень медленно. Скиннер снова подумал о «секретных материалах». Может, это был не простой слепец?
Фрагменты мозаики были у него под рукой, но отказывались складываться. Он с разочарованием понимал, что в одиночку ему не справиться. Вздохнув, он набрал еще один номер.
– Это Скиннер, – сказал он, как только на другом конце ответили. – Мне нужен четкий ответ, без лишних вопросов. Как слепой человек может переступить через рассыпанные по земле бумаги, не сбавляя скорости и не задев их?
Ответ был мгновенным:
– С помощью эхолокации.
– Как у летучих мышей?
– Существуют теории… – начал было Малдер, но тут же спохватился, услышав демонстративный кашель Скиннера. – Короче говоря, есть мнение, что люди могут научиться тому, что умеют летучие мыши. Использовать эхолокацию для ориентирования в пространстве и видеть окружающий мир благодаря образам, созданным отраженным звуком.
– Кто-нибудь всерьез это исследовал?
Скиннер услышал, как Малдер защелкал пальцами по клавиатуре.
– Был один ученый, – спустя минуту сказал агент, – доктор Джералд Расмуссен. Несколько лет назад он опубликовал весьма многообещающий труд на эту тему.
Клавиши снова защелкали.
– Похоже, этим все и ограничилось.
– Где работал этот Расмуссен? – спросил Скиннер.
Последовали новые щелчки.
– В «Паттон ГенТех», – ответил Малдер.
– Спасибо за неоценимую помощь, агент Малдер, – едва не подавился словами Скиннер.
Он повесил трубку, не дав агенту вывалить на него еше кучу теорий и вопросов.
Расмуссен. «Паттон ГенТех». Опубликованное несколько лет назад исследование и больше ничего. Что-то подсказывало Скиннеру, что спроси он в «Райс и Слоун», те подтвердили бы, что «Паттон ГенТех» пользовались их услугами и как-то раз при согласовании бюджета лаборатории было рекомендовано прекратить финансирование программы Расмуссена.
Разумеется, из-за «отсутствия ощутимых результатов.
И, разумеется, ответственным за это бухгалтером наверняка была Трэйси Мэллой.
Похоже, исследования доктора все же увенчались успехом, и теперь он решил это продемонстрировать, а заодно и отомстить.
Но Мэллой выжила, а это означало, что нужно ждать нового нападения.
Скиннер нахмурился и взглянул на часы. Почти полдень. До вечера достаточно времени, чтобы заехать домой, помыться, переодеться, перекусить и подготовиться.
А по пути можно было заглянуть в цветочную лавку. Шерон не выставит его за дверь, если он появится на пороге с букетом роз. По крайней мере Скиннер на это надеялся.
Университетская больница Джорджа Вашингтона. Вашингтон, округ Колумбия. Суббота, 00:13
Скиннер проснулся, когда было чуть за полночь. После ужина он расположился на стуле у двери в палату Мэллой и сам не заметил, как задремал. Теперь он прищурившись оглядывался по сторонам и пытался понять, что его разбудило.
Университетская больница Джорджа Вашингтона. Вашингтон, округ Колумбия. Суббота, 00:13
Скиннер проснулся, когда было чуть за полночь. После ужина он расположился на стуле у двери в палату Мэллой и сам не заметил, как задремал. Теперь он прищурившись оглядывался по сторонам и пытался понять, что его разбудило.
Кругом было темно. Почему? Это же больница, и в реабилитационном отделении свет должен гореть даже глубокой ночью. Но света не было. Его окружала тьма.
Плохо дело.
Странным, неправильным казалось и то, что рядом никого не было. Если произошла авария или короткое замыкание, персонал больницы должен был как можно быстрее исправить ситуацию, убедиться, что жизнь пациентов вне опасности. В этом отделении находились пациенты, уже идущие на поправку, и, следовательно, ни один из них не был подключен к системе жизнеобеспечения. Тем не менее некоторым требовалась регулярная подача инсулина, и забота о них должна была стать первоочередной задачей. Должно быть, медсестры пока заняты поиском медикаментов и обходом нижних этажей. Возможно, они-то его и разбудили. Скиннер был уверен, что вскоре кто-нибудь доберется и до его этажа, но пока он оставался в одиночестве.
Тут он услышал звук. Легкая, быстрая дробь – будто дождь. Что ж, Мэллой, один-ноль в твою пользу. Однако это не мог быть дождь. От звука по коже Скиннера пробежали мурашки, в ушах и глазных яблоках начался неприятный зуд.
Звук приближался. Через несколько секунд Скиннер уже мог разглядеть приближающуюся фигуру. Та двигалась, будто раздвигая перед собой сотканный из теней чернильный занавес, понемногу обретая форму и более явные очертания. Высокий человек – а это был человек – шел, постукивая перед собой длинной, толстой белой тростью, единственным светлым пятном в окружающей мгле. Скиннер догадался, что именно это постукивание и было тем так похожим на дождь звуком. Его снова передернуло. Если его догадка верна, то этот человек использует звук и порождаемое им эхо, чтобы мысленно воспроизводить картину окружающего мира. Как летучая мышь. И без того жуткая ситуация становилась еще более зловещей.
– Доктор Расмуссен, если не ошибаюсь? – обратился к незваному гостю Скиннер, поднимаясь со стула и засовывая руку в карман пиджака.
Двигаясь, он забыл о почти детской боязни темноты, мучившей его с момента, когда он проснулся и увидел перед собой кромешный мрак.
– Кто бы вы ни были, дайте мне пройти, – низким, мягким, но одновременно пронизывающим, словно зимний ветер, полушепотом сказал доктор. – У меня к ней дело.
– Не могу, – ответил Скиннер, окончательно набравшись смелости. – Доктор, уходите. Уходите, пока целы.
Доктор с улыбкой продолжал приближаться, простукивая перед собой путь и грациозно обходя стулья, тележки и каталки, несмотря на то что во тьме виднелись лишь их смутные силуэты.
– Не дождетесь, – сказал он с невозмутимостью, способной любого выбить из колеи.
Скиннер пожал плечами и, прогнав остатки страха, приготовился привести в действие свой план.
– Тогда вам крышка, – произнес он, включая зажатое в руке устройство.
Расмуссен мгновенно замер, склонив голову в смятении. Кончик его трости завис в воздухе менее чем в дюйме от пола.
– Что вы наделали?! – завопил он.
– Включил запись ультразвуковых волн, – ответил Скиннер, осторожно приближаясь к доктору и одновременно доставая из другого кармана нейлоновую стяжку. – Их издают бабочки-бражники, и они нейтрализуют эхолокацию летучих мышей. И вашу, как выяснилось, тоже.
Хорошо иметь друзей, особенно в Смитсоновском зоологическом парке. Чего только нет в их архивах. Туда-то Скиннер и заехал по пути в больницу.
Расмуссен бешено размахивал тростью по сторонам, но теперь он был так же слеп, как и Скиннер. Или даже больше – приблизившись, Скиннер заметил, что глаза доктора были мутными, бесцветными, словно подернутыми дымкой. Понятно, почему этот человек был столь одержим поиском средства от слепоты. Первым делом он рассчитывал исцелиться сам и добился этого. Жаль только, что следом он решил заняться местью.
Даже в темноте Скиннер легко уворачивался от взмахов трости. Улучив момент, он шагнул вперед и схватил ее, вырвав из рук Расмуссена. Свободной рукой он вцепился доктору в рукав, развернул Расмуссена спиной и подсечкой заставил упасть на колени. Теперь связать ему руки нейлоновой стяжкой не составляло труда.
Дело было сделано, и Скиннер тут же с ужасом представил, как будет донимать его Малдер, когда обо всем узнает.
Университетская больница Джорджа Вашингтона. Вашингтон, округ Колумбия. Вторник, 17:22
Через несколько дней Скиннер снова навестил Мэллой.
– Выглядите заметно лучше, – сказал он с порога.
На ее руке была гипсовая повязка, часть головы по-прежнему покрывал полиуретановый бинт, но большинство синяков уже сходили на нет.
– Лучше, – согласилась она, – но до полного выздоровления еще долго. Что ж, по крайней мере меня отпускают домой.
Вместо больничной робы на Мэллой была повседневная одежда – джинсы и футболка с длинным рукавом.
– Спасибо вам, – сказала она, сопротивляясь желанию отвести взгляд. – За то, что поймали Расмуссена. Остановили его.
Скиннер кивнул.
– Рад был услужить.
– Намекаете, что за услугу придется заплатить? Например, пощадить ваш ненаглядный проект?
Скиннер покачал головой.
– Нет, лишь хочу представить обоснования в его защиту.
Он бросил папку на койку рядом с Мэллой. Та открыла ее и хмуро покосилась на Скиннера.
– Это же дело о нападении на меня. Что это – какой-то новый изощренный способ шантажа?
– Отнюдь. – Скиннер скрестил руки на груди. – Несколько лет назад вы распорядились прекратить финансирование исследований этого человека, не зная даже его имени. Он продолжил работу и пришел к поистине невероятным, сказочным открытиям, после чего решил отомстить. Отдел «секретных материалов» занимается как раз такими делами – порой необъяснимыми с точки зрения логики, последствия которых несут долговременный и не всегда явный характер. Вот почему эта программа должна жить.
Мэллой раздумывала над этим, перелистывая страницы дела. Наконец она кивнула.
– Вы меня убедили, – согласилась она. – Я привыкла вести дело с цифрами, для меня важна прибыль и конкретные результаты. Но я допускаю, что должны быть люди, которые ведут дела… подобные этому… по-другому. Хорошо, ассистент директора Скиннер, я не стану закрывать ваш проект.
Скиннер едва сдержал победную ухмылку.
– Спасибо. Скорейшего выздоровления.
Выйдя из палаты и спустившись в фойе, он задумался.
Поначалу он защищал «секретные материалы» из чистого упрямства, словно пес, не желающий расставаться с давно обглоданной косточкой. Однако он уже давно понял важность этой программы, а теперь знал, как донести ее значимость до других.
Вот бы и Шерон осознала, как важно ему перестать ночевать на диване в прихожей. Но Скиннер подозревал, что тут даже Малдер ему не помощник.
А вот шоколад – вполне. Горы, горы шоколада.
Сумрак Пол Крилли
Касл Блафф, Нью-Гемпшир. 16 мая 2015 года, 2:16
В свои семнадцать лет Ким Дункан успела наделать много глупостей, однако сегодняшняя, похоже, достойна занять первое место в этом хит-параде.
Но что ей оставалось делать? Когда она застукала Бриони и ее чертову подругу, сбегающих из дома ночью, тайком, ей пришлось тащиться с ними. Как еще она собиралась образумить сестру? Требовались неопровержимые факты. А собрать их можно было, лишь отправившись с ними, угрожая в противном случае все рассказать предкам.
Сейчас она уже жалела о своем порыве. Поежившись от холода, Ким поплотнее завернулась в стеганую отцовскую куртку. Густой туман, из-за которого на расстоянии пяти футов сложно было разглядеть хоть что-то, медленно плыл между деревьями. С каждой минутой становилось все холоднее.
– Марко! – позвала она.
Одри, та самая чертова подруга Бриони, метнулась к ней из-за завесы тумана и прошипела:
– Заткнись! Боже, как же ты меня бесишь. Ты все испортишь!
Ким достала телефон и направила луч фонарика прямо в глаза Одри, пока та не сощурилась и не отвернулась, бормоча под нос какие-то оскорбления.
Бриони, ее подружка Одри и зануда-сестричка Кимми – ну просто персонажи нелепой комедии про подростков.
– Пошли домой, – попросила Ким. – Скоро снег пойдет.
– Я просила тебя вообще не ходить с нами, – ответила ей Бриони.
– Да? А если бы мама узнала, что я позволила тебе пойти сюда одной? Меня бы месяц из дома не выпускали.
– И что с того? – влезла Одри. – У тебя все равно нет друзей. Сидела бы себе в комнате со своими дурацкими книжками.
– Серьезно? – повернулась к ней Ким. – И это самое обидное, что ты смогла придумать? Что я сижу в комнате и читаю?
Одри, изящным жестом поправив идеально выпрямленные волосы, отмахнулась от нее и двинулась дальше в лес… Едва пройдя пару шагов, она оступилась и упала на колени.