Эту историю Барбара долго не могла забыть – уж больно жаль было веселого, хоть и глуповатого пана Тадека. Марианна ничего не говорила, но Барбара не сомневалась, что и госпожа помнила пугающие смоленские приключения. Что и выяснилось сейчас…
Вдруг в дверь постучали. Женщины испуганно переглянулись, и Марина обхватила себя за плечи – точь-в-точь как там, в Смоленске. Стук повторился. Барбара сделала госпоже знак стать в угол и отворила дверь… воеводе сендомирскому!
– Пан Юрий! – воскликнула она изумленно. – То вы! Богова мочь[20]! Значит, это вы шли сейчас через двор? А мы-то думали… нам-то показалось…
– У страха глаза велики, – пробормотала Марина, слегка усмехаясь и подходя к отцу, чтобы поцеловать по обычаю его руку, однако прежде он отвесил ей самый низкий придворный поклон, на который только был способен. А поскольку пан Мнишек жизнь провел при королевских дворах Сигизмунда-Августа, а потом Сигизмунда III, поклон был вполне достоин царицы, государыни всея Руси.
– Ваше величество… – церемонно промолвил Мнишек, который при встречах всегда титуловал дочь, как полагалось, и не сразу принимал с ней более простую и свойскую манеру поведения.
– Что привело вас в столь поздний час, батюшка? – спросила Марина, садясь и указывая отцу на самое удобное кресло в комнате.
Мнишек покосился было на Барбару, словно решая, можно ли сказать то, что он хотел сообщить дочери, при ее гофмейстерине. Казановская поджала губы: ох уж этот воевода! Она, значит, годится только на то, чтобы разделять все невзгоды своей госпожи, но не на то, чтобы узнать новости, которые так и распирают пана Мнишка!
– Барбара, останься! – приказала Марина, и отец кивнул:
– Вы совершенно правы, ваше величество. Пани Казановская достойна узнать то, что я хочу сказать вам, как никто другой. Дело в том, государыня, что сегодня я получил неопровержимые подтверждения того, что ваш супруг жив.
Марина резко вскинула голову, да так и замерла, впившись глазами в отца. Барбара тоже неотрывно уставилась на круглое, толстощекое, с припухшими веками лицо воеводы.
Уж не спятил ли пан Юрий, что говорит такое?.. О, разумеется, слухи о том, что в роковой майский день в Кремле был убит не Димитрий, а кто-то другой, давно гуляли по России – не могли они обойти и Ярославль. Слухи эти будоражили душу Марины, однако она им не очень-то верила. Потом пронеслись вести о том, что Димитрий собирает войско на западных границах России, хочет снова отвоевать власть… Но тут поляки были почти единодушны: под именем сына Грозного на сей раз выступает какой-то самозванец, который надеется легко обмануть судьбу. Конечно, находились легковерные, которые не уставали повторять любимый довод: если Димитрий единожды спасся в Угличе, почему бы ему не спастись сызнова в Москве?! Но Марина только разочарованно качала головой: таких совпадений не бывает. Можно подменить семилетнего мальчика другим ребенком, но чтобы заговорщики, которые подняли мятеж с целью цареубийства, успокоились, пристрелив вместо него кого-то другого, – это невероятно. Да если бы у въедливого, мелочного, скрупулезного Шуйского оставалась хоть тень сомнения, что труп, валяющийся на Лобном месте, – это не труп Димитрия, он бы Москву вверх ногами перевернул, каждый дом перетряхнул бы, выискивая подлинного царя. Он ни за что не стал бы рисковать и надевать на себя шапку Мономаха, если б не был уверен: Димитрий убит наверняка! Он не нагрянет к узурпатору требовать отцова трона, как нагрянул некогда к Годунову. Разве что призрак его будет являться в снах… но Василий Иванович, судя по всему, не боялся снов.
Барбара знала: испытав страшное потрясение в ночь гибели мужа и крушения всех надежд, панна Марианна бережет свою душу от новых мучений и избегает пустой болтовни о воскресшем Димитрии. Зачем отец явился жестоко тревожить ее?
Вон – вскочила, заметалась по комнате, тиская руки. Барбара с жалостью смотрела на маленькую фигурку. Черты исхудавшего лица еще пуще осунулись, узел волос развалился, но Марина, словно не замечая этого, не подбирала косы. Наконец с трудом овладела собой, встала перед отцом:
– Не ожидала, что вы станете поддерживать эти пустые слухи!
– Вы, ваше величество, должно быть, дурно расслышали, – прищурился воевода. – Я говорил не о слухах, а о неопровержимых доказательствах.
– Вот как? И кто же представил вам эти доказательства? – вскинула свои тонкие брови Марина.
– Человек, который имел непосредственное касательство к судьбе вашего супруга. Это один из тех, кому царевич Димитрий некогда был обязан своим спасением. Филарет, сиречь Федор Романов. Я получил письмо…
– Федор Романов состоит с вами в переписке? – недоверчиво перебила Марина. – Полноте, батюшка! Это происки Шуйского, который ищет повода еще больше опорочить нас в глазах народа и задержать наш выезд на родину!
Воевода отвел свой жуликоватый взор. Правда в словах дочери, конечно, была… Оставшиеся в Москве послы Сигизмунда III Гонсевский и Олесницкий делали все, что могли, дабы вызволить из неволи своих соотечественников, разосланных Шуйским по городам и весям России. Однако новый царь тянул с ответом, то и дело выставляя новые и новые поводы для своего недовольства поляками. Впрочем, основных поводов было два: на поляков Димитрием были израсходованы огромные деньги, и деньги эти следует воротить до последнего гроша? или гро?ша[21], это первое, а второе – от поляков исходит опасность престолу, потому что они хотят отомстить за самозванца, которого столь рьяно поддерживали, и за крушение своих надежд. Вот именно в поддержку второго довода и могла сыграть спровоцированная Шуйским переписка воеводы сендомирского и одного из Романовых!
– Дорогая дочь, – сухо ответил на это пан Мнишек, на миг забыв даже о титуле Марины, – мне жаль, что ты считаешь своего отца полным дураком. Неглуп также Филарет. По его просьбе мне написал… кто бы ты думала? Никола де Мелло!
Марина кивнула. Она слышала о монахе ордена августинцев, родом испанце, с помощью которого Димитрий хотел завести сношения с Испанией, с королем Филиппом. Де Мелло появился в России еще в царствование Бориса. До этого августинец двадцать лет странствовал по Индии, проповедуя католичество; затем побывал в Персии; обласканный шахом, получил от него проезжую грамоту и возвращался в Европу через Россию. Московское государство, естественно, не жаловало католических проповедников, даже проезжих: де Мелло был схвачен и сослан в Соловки. Взойдя на престол и услышав о судьбе странствующего монаха, Димитрий немедля приказал доставить августинца в Москву. Он был в пути, когда сына Грозного убили. По приказу Шуйского де Мелло задержали в пути и отправили в Борисоглебский монастырь близ Ростова. Оттуда августинец не раз писал Мнишку в Ярославль, желая заручиться его протекцией для получения благосклонности польского короля. Отчего-то на эту переписку двух католиков власти Ярославля смотрели сквозь пальцы. Да уж, в их поведении были свои странности. Например, они разрешили шляхтичам оставить при себе карабели. Держать людей под стражей – и позволить им оставить оружие! Вот и письма Мелло, писанные на латыни, доходили до Мнишка свободно.
Де Мелло находится в Ростове. Ну а Ростов – митрополия Филарета… Нет ничего удивительного в том, что эти два человека нашли друг друга. Оба они испытывали привязанность к Димитрию, оба ненавидят Шуйского. Но этого мало, этого еще мало, чтобы Марина поверила им!
– Какие же доказательства предъявил вам мессир де Мелло? – сдержанно спросила она.
Пан Мнишек пустился в перечисления. Он назвал города, ополчившиеся против Шуйского и вставшие под знамена нового претендента; он упомянул Романа Рожинского, которого некогда знал лично и который был крепким полководцем: князь Роман не станет гоняться за призраками и поддерживать абы кого! Он заявил, что почти все в России ненавидят Шуйского и желают возвращения Димитрия. Войска его встали лагерем близ Москвы – в Тушине, и московские бояре постепенно оставляют столицу, чтобы присоединиться к воскресшему государю. Это же следует сделать и им с Мариной.
– Неужели? – с издевкой воскликнула дочь. – И каким же это образом, позвольте вас спросить? Может быть, вы посоветуете мне обратиться сорокой и полететь в Тушино?
– Я получил также письмо от брата Шуйского, Димитрия, – сказал пан воевода на диво спокойно, даже не обратив внимания на насмешку дочери. – Участь наша решена: скоро нас отпустят в Польшу. Нам, однако, предстоит пойти на некоторые формальные уступки. Так, я не должен впредь именовать Димитрия зятем, а вы, ваше величество, откажетесь от титула московской царицы.
– Никогда! – с силой выдохнула Марина, стискивая у горла тонкие пальцы. – Никогда! И ежели вы, сударь, еще раз… ежели вы позволите себе еще хоть раз…
– Какие же доказательства предъявил вам мессир де Мелло? – сдержанно спросила она.
Пан Мнишек пустился в перечисления. Он назвал города, ополчившиеся против Шуйского и вставшие под знамена нового претендента; он упомянул Романа Рожинского, которого некогда знал лично и который был крепким полководцем: князь Роман не станет гоняться за призраками и поддерживать абы кого! Он заявил, что почти все в России ненавидят Шуйского и желают возвращения Димитрия. Войска его встали лагерем близ Москвы – в Тушине, и московские бояре постепенно оставляют столицу, чтобы присоединиться к воскресшему государю. Это же следует сделать и им с Мариной.
– Неужели? – с издевкой воскликнула дочь. – И каким же это образом, позвольте вас спросить? Может быть, вы посоветуете мне обратиться сорокой и полететь в Тушино?
– Я получил также письмо от брата Шуйского, Димитрия, – сказал пан воевода на диво спокойно, даже не обратив внимания на насмешку дочери. – Участь наша решена: скоро нас отпустят в Польшу. Нам, однако, предстоит пойти на некоторые формальные уступки. Так, я не должен впредь именовать Димитрия зятем, а вы, ваше величество, откажетесь от титула московской царицы.
– Никогда! – с силой выдохнула Марина, стискивая у горла тонкие пальцы. – Никогда! И ежели вы, сударь, еще раз… ежели вы позволите себе еще хоть раз…
– Успокойтесь, государыня, – выставил вперед руку Мнишек. – Я говорю о том, какие требования нам выставляются, о том, что мы должны сделать, дабы выбраться из этого Богом забытого городка, избавиться от постылого заточения! Пока мы здесь, мы связаны по рукам и ногам. Но стоит нам выбраться отсюда, хотя бы и ценой слова, данного Шуйскому… Разве вы забыли, как говорят у нас в Самборе? Обмануть холопа – все равно что ягод поесть. А Шуйский – именно холоп, причем холоп подлый, ибо он предал своего господина. Почту за честь не сдержать данного ему слова! Главное – получить свободу, вы понимаете это, ваше величество? А потом…
– А потом? – чуть слышно спросила Марина.
– А потом мы найдем способ соединить вас с вашим супругом, – веско и уверенно произнес Мнишек.
Мгновение Марина напряженно всматривалась в глаза отца, потом с тихим вздохом понурилась.
– Вы живете мечтами, сударь, – пробормотала она чуть слышно. – Вы гонитесь за призраком и желаете, чтобы я сделала то же. Кто бы ни был этот новый Димитрий, он не мой супруг. Мой Димитрий мертв. Сердце говорит мне это…
– Вы так доверяете вашему сердцу, сударыня? – с уничтожающей усмешкой уставился на нее Мнишек. – О, Патер Ностер, это все чисто женские причуды. Доверяю сердцу, доверяю предчувствию, доверяю гаданию… О, кстати! – Его взгляд вдруг стал лукавым. – А гаданию вы доверяете?
– Почему вы спрашиваете? – пробормотала Марина, успев обменяться смущенными взглядами с Барбарой.
– А вот почему. Не далее как сегодня я был у здешнего воеводы – он призывал меня разобрать небольшую свару, которую затеяли русские и наши слуги, которые ехали за водой на речку. Москали напали на них, наши не могли не ответить… к счастью, обошлось без крови, и меня отпустили миром. Так вот: ожидаючи, покуда воевода сможет принять меня, я услышал разговор двух караульных стрельцов о местной ведьме. Оказывается, у какой-то женщины недавно заблудился в лесу сын, она уже потеряла надежду, что мальчик вернется. Собралась идти в церковь, ставить свечку за упокой. В последнем отчаянии обратилась к колдунье, и та совершенно точно указала, где искать ребенка. Не далее как вчера мужики принесли его из лесу – живого, только со сломанной ногой. Нашли его именно там, где было указано ведьмой!
– Да, да! – оживилась Барбара. – Я тоже слышала эту историю! Причем говорят, это не первый случай, когда ведьма сия что-то угадала с необыкновенной точностью.
– И к чему вы ведете? – исподлобья посмотрела на них Марина.
– Если ты так суеверна, дочь моя, почему бы не спросить у ведьмы, жив твой муж или нет? – совершенно спокойно вымолвил Мнишек. – Вреда от этого никакого не станется, верно?
– Вы смеетесь надо мной, сударь? – всплеснула руками Марина. – Чтобы я, царица, пошла к какой-то…
– Вам никуда не придется идти, – перебил ее отец. – По первому вашему слову колдунья будет доставлена в ваш дом. Собственно говоря… собственно говоря, она уже здесь.
Октябрь 1607 года, Стародуб, ставка Димитрия Второго
– Да я тебя, блядина сына, копьем снесу!
– Копье сломаешь!
– Да я тебя конем стопчу!
– Подковы потеряешь!
Он откровенно глумился над Димитрием, этот молодой казак с шалым взором серо-зеленых глаз и ржаным чубом, выбившимся из-под шапки! Народ, пялившийся со стены, только диву давался: за каким лешим понадобилось царю биться с этаким безумцем? Зачем понадобилось доводить ссору до поединка? Еще неведомо, чей верх будет, уж больно ловок в рубке Ивашка Заруцкий!
Да, казак сей звался Иваном Мартыновичем Заруцким. Он только днями прибыл из Тулы, где сидел осажденный царскими войсками Болотников со своими людьми. Болотников послал Заруцкого в Стародуб, чтобы тот выяснил, верно ли и подлинно, что царевич Димитрий воскрес.
Поднятый Иваном Болотниковым на мятеж народ требовал предъявить ему того, чьим именем размахивал бывший холоп князя Телятевского, словно знаменем. Веры самому Болотникову и тем паче князю Григорию Шаховскому, который в это время примкнул со своими людьми к восставшему холопу, у простонародья уже не было. «Ты, князь, – кричали мятежники, – всему делу заводчик! Ты распустил слух, что Димитрий ушел из Москвы, и твердил нам, что вот приедет, вот приедет Димитрий, а его нет как нет! Мы тебя посадим за приставы[22] и не выпустим до тех пор, пока не увидим твоего Димитрия. А если он не придет, мы тебя Шуйскому отдадим!» Так что князь Григорий теперь сидел в заключении. Положение Болотникова тоже было шаткое, поэтому надежда на Заруцкого возлагалась большая: ведь он отлично знал настоящего Димитрия в лицо, ибо когда-то служил в его войске и пришел с ним вместе в Москву, даже стоял со своими донцами в почетной страже при венчании сына Грозного на царство. Далеко не всякий даже среди людей этого воскресшего Димитрия верил, что перед ними не самозванец, так что свидетельство Заруцкого было очень важно не только для далекого Болотникова, но и для остальных. Ведь Заруцкий – не какой-нибудь там никому не ведомый казачишка, а славный подвигами атаман. Он зря брехать не станет. И у многих упал с души изрядный камень, когда удалой донец с первой же минуты назвал Димитрия государем, смиренно бил ему челом и клялся в нерушимой верности. Народишко вздохнул с облегчением: слава те, Господи, стало быть, не абы за кого кровь будем проливать, а за подлинного царя! В честь спасения царя и возвращения к нему верного атамана последовал славный пир… который вылился в свару и грозил закончиться бедою. Главное дело, свара-то началась из-за сущего пустяка!
Заруцкий просил для Болотникова помощи. Сидит-де запертый в своей Туле, водой со всех сторон залитый, ждет конца неминучего…
– Откуда вода взялась? – удивился Димитрий, опрокидывая очередную чарку.
– Да вишь ты, с тех пор как стал царь Шуйский под Тулою… – начал было Заруцкий, но был немедля прерван злобным рыком Димитрия:
– Какой Васька Шуйский царь?! Он самозванец! В России один только царь – это я!
– Ты, ты, – поспешно согласился Заруцкий. – Ты наш истинный государь!
Димитрий кивнул, однако, по всему видно было, затаил недовольство и слушал дальнейший рассказ с кривой, недоверчивой ухмылкою.
Заруцкий же рассказал следующее: Шуйский со своим войском явно тяготился осадой Тулы, которую было никак не взять. Засевшие в Туле холопы и казаки как ни скудно ели, как ни тесно помещались, а отбивались так, что ратные люди после всякой попытки идти на приступ уходили назад с большим уроном. Это изрядно осточертело ратникам, в войске Шуйского началась шаткость. Татарский князь Петр Урусов со своими мурзами ушел от Василия Ивановича в Крым. Положение, стало быть, сделалось аховое, и тут пришел к Шуйскому какой-то хитроделец родом из города Мурома – Мешок Кравков по прозванию.
– Пожалуй меня своей милостью и наградою, государь, – заявил он Шуйскому. – И я сделаю так, что Болотников и его люди сдадутся.
– Как же ты это сделаешь? – недоверчиво вопросил Шуйский.
– А потоплю их водою! – посулил Мешок Кравков.
Шуйский не больно-то поверил, но сказал:
– Будет тебе награда и моя царская милость, коли ты это исполнишь. Ну а попусту захвастаешься – быть тебе на колу!
– Не быть! – ухмыльнулся в ответ Мешок и начал ладить. Изладил сей хитроделец вот что: во всю ширину реки Упы он сработал плот и приказал на него сыпать землю. Наконец тяжесть сделалась невмерна, плот с землею пошел на дно, и запрудило реку – течение ее прервалось. Вода вышла из берегов и залила Тулу. Да так, что люди начали ездить по улицам на лодках. Вода вошла в кладовые, потопила хлебные и прочие запасы. Прежде был недостаток пищи, а теперь сделался голод. Люди ели дохлых лошадей, мышей, кошек, собак, грызли кожу.