Все будет, как было, но без этого неприятного диалога.
Чем больше он думал об этом, тем больше не отделял себя от Коли. По сути, они стали как один человек.
Скажете, только сумасшедшие беседуют с умершими? Ну так любой, переживший утрату, в каком-то смысле безумец.
Бывало, Иван проснется ночью и беседует с братом. Хочет понять, что правильно, а что нет.
Коля, как мы убеждались, человек фундаментальный. Всегда отвечает с отступлениями и примерами.
К утру ситуация окончательно проясняется. Хоть сейчас начинай жизнь заново.
Знал ли Иван еврейскую легенду о диббуке? О том, что дух умершего вселяется в его близких?
Как-то не вяжется это с обязанностями полицейского. Представителю этой профессии следует быть равным себе.
В противном случае выходит квадратура круга. Все же неправильно ходить в форме, а думать ровно наоборот.
Еще возникло желание отправиться в Елизаветград. Тут тоже мундир совсем ни при чем.
Были другие странные поступки. Пусть и менее важные, чем эта поездка, но по-своему удивительные.
Несколько раз Иван замечал, что слишком активно приветствует знакомых евреев.
Если он сам себе изумлялся, то евреи впадали в ступор. Те, кто не знал о Коле, просто отказывались что-либо понимать.
Все эти перемены произошли не сразу. По крайней мере, один раз победил мундир.
После этих страшных событий к Блиновым пришли из еврейской общины с предложением похоронить Колю вместе с другими жертвами.
С другими, значит, на еврейском кладбище. Под мраморной доской с могендовидом и текстами на иврите.
В общем-то, верно. Если он умер вместе с евреями, то и потом им следовало оставаться вместе.
Посоветуйся Иван с Колей, они бы так и решили. Впрочем, как уже сказано, он прислушался к мундиру.
Что, мол, думаете, железные пуговицы? Есть ли у шашки особое мнение, или она заодно со всем арсеналом?
Потом такая мысль: вот он, Иван, захочет навестить брата, а тут какие-то Лейбиш, сын Шломо, и Гдалья, сын Реувена.
Все же поход на кладбище – дело интимное. Здесь посторонние совсем ни к чему.
9.
Теперь Иван стал часто заходить в синагогу. Не с целью увещевания евреев по месту их скопления, а просто так.
Встанет у колонны и вслушается в разговоры с Богом, которые на своем языке ведут прихожане.
Речь темная и к тому же как бы укачивающая. Будто за одной волной следует другая.
Такое впечатление, что евреи постоянно сомневаются. Если Бог говорит им что-то, они от него не отстают.
Насколько невероятно это нагромождение звуков, но Ивану все ясно. Особенно с той минуты, когда он услышал имя брата.
Евреи поминают Колю в своих молитвах. Надеются, что его душе будет так же легко на небе, как душам их соплеменников.
В эти минуты Блинову хотелось обратиться к еврейскому Богу. Накинуть черно-желтое покрывало и сказать: это я, Колин брат, Иван.
10.
И сейчас Житомир не близко от Елизаветграда, а в пятом году он был совсем далеко.
Такая поездка требовала нешуточных усилий. Несколько дней и ночей надо трястись в поезде.
Потом ищешь, где остановиться. Эпоха, конечно, не гоголевская, но писателя поминаешь на каждом шагу.
Самое большое впечатление производит гостиница. Казалось, вчера из нее выехал Хлестаков.
Ивана радуют эти препятствия. Все же еще один повод что-то в себе преодолеть.
Представьте шахматную фигуру, которую долго водили по доске, а вдруг она двинулась по своему маршруту.
Кого угодно оттеснит в сторону. Вне зависимости от того, это пешка или король.
Может показаться, что нынешний и прошлый Блиновы не знакомы друг с другом.
Тот был полицейский Иван Блинов, а этот просто Иван Блинов.
Как видно, это и значит стать автором. Вдруг появившуюся внутреннюю свободу помножить на право строить свою судьбу.
Так что штаб-ротмистр Иван Блинов и раввин Владимир Темкин встречались на равных.
Начинающий творец действительности приходил к человеку, который давно в этом качестве преуспел.
11.
Узнав, кто его спрашивает, Темкин подумал о нехорошем. Как и подобает раввину, перевел проблему в философскую плоскость.
Начал с вопроса: есть ли что-то, что их объединяет?
Раввины любят такие квадратуры круга. Ведь чем труднее разгадка, тем очевидней сложность бытия.
На сей раз долго размышлять не пришлось. Ответ был ясен как Божий день.
Людей столь разных занятий связывают только деньги, которые один предлагает другому.
Конечно, не штаб-ротмистр Темкину, а Темкин – штаб-ротмистру. Тут движение только одностороннее.
Был, правда, еще вариант. Есть такой персонаж Вестник, который объявляет о приближении катастрофы.
Вот он и решил: Вестник! Опять недопонимание между русскими и евреями, и полицейский хочет об этом сообщить.
Дело в том, что Владимир Ионович – казенный раввин. В его обязанности входит налаживание связей с государством.
Все штаб-ротмистры по его части. Когда что-то неясно, он берется это уладить.
Так что добро пожаловать, глубокоуважаемый. Если наши люди вновь напортачили, я готов держать ответ.
Случается, казенные раввины – сами почти штаб-ротмистры. Главная их обязанность – следить и не пущать.
Казенный, то есть никакой. Все равно что казенные стулья или казенная одежда.
Владимир Ионович не из этой породы. Он вообще не из тех, кого можно записать в какую-то рубрику.
12.
Если Роше больше чем мировой судья, то Владимир Темкин не просто раввин.
Иные раввины заняты только возвышенным, а он ни на минуту не забывает о земных обязанностях.
Да и как признать, что покой наступит после смерти, когда в пределах досягаемости исчерпаны не все возможности.
Он не только рассуждает в таком духе, но и действует. Организовал, к примеру, покупку земли в Палестине.
Знаете миф о троянском коне? Вот так его соплеменникам следовало появиться на исторической родине.
Только стало что-то вырисовываться, как вдруг осложнение. Под разговоры о новом государстве кое-кто решил набить карман.
Владимир Ионович не захотел продолжать дальше и вернулся на Украину.
Всем хорош Елизаветград, но не хватает ему ярко-синего и ярко-коричневого.
Приходится это себе воображать. Гуляешь по родному городу, а представляешь пустыню и бескрайнее небо.
Иногда у Темкина собирались такие же мечтатели. Каждый что-то себе нафантазировал.
– Мне снился древний Иерусалим.
– А мне корабли беженцев в порту Яффы.
Поговорят – и успокаиваются. Если несколько человек видели одно и то же, их дело не безнадежно.
Темкин знал, что жизнь представляет череду опытов. Пусть не вышло в первый раз, так непременно получится в другой.
Это у него профессиональное. Все-таки он выпускник Петербургского технологического института.
Да, да, на путях к Богу пришлось Владимиру Ионовичу иметь дело с разными химическими материалами.
Как видно, в химике автора больше всего. Ведь реальность для него не что иное, как сумма ингредиентов.
Ну не верит он в возможности чего-то одного. Чтобы разрешить какую-то задачу, непременно соединит одно с другим.
Понятно, у Бога другие масштабы, но иногда Владимир Ионович чувствовал себя Богом.
Тут ведь та же последовательность. Сперва следовало отвоевать пространство, а потом заселить его евреями.
13.
Теперь понимаете, почему визит исторический? Все равно что встреча конечного с бесконечным.
Полицейский и раввин полностью использовали эту возможность. Когда один самовар кончился, принялись за другой.
Быстрее никак не получится. Каждому надо хотя бы в общих чертах обрисовать свою жизнь.
Иван рассказывает о Коле, о своем семействе, о событиях того страшного дня, а Темкин – о любви к Палестине.
Пусть ничего не вышло у Владимира Ионовича, но сны те же. Каждую ночь он возводит город в пустыне.
Город в пустыне – это город на песке. Откуда же уверенность, что зыбкая почва превратится в твердь?
Ивану это немного странно. Для чего ему что-то чужое, если у него все есть.
Пусть не государство, но хотя бы небольшой участок размером в один квартал.
Зато полицейский тут первое лицо. Он еще на одном конце улицы, а ему уже кланяются на другом.
Темкин опять за свое. Мол, не в почтении дело, а в том, что достаточно его народ странствовал…
Все-таки возраст более чем солидный. Пришло время обрести собственный дом.
Уж там точно погромов не будет. Если же кто-то станет мутить воду, они себя защитят.
Кстати, месяц назад в Елизаветграде состоялся съезд сионистов под руководством Владимира Ионовича.
Беседа тоже потянула на пару-тройку самоваров. По своей остроте не уступала встрече с Колиным братом.
Так уж полагается в наших пенатах. Собираются умные люди и сидят до самого утра.
Ну как россиянину не обсудить всего. У некоторых наших соотечественников эти разговоры заменяют жизнь.
Ну как россиянину не обсудить всего. У некоторых наших соотечественников эти разговоры заменяют жизнь.
14.
Неизвестно, как складывалась дальше жизнь Ивана Блинова. Зато о Темкине есть кое-какие сведения.
Особенно любопытна посмертная жизнь Владимира Ионовича.
Уж насколько его мечты казались неправдоподобными, а все вышло именно так.
Да еще появился городок Рамат-Темкин. В знак того, что его усилия не пропали даром.
Характерно, что это два слова. Правда, соединенных своего рода мостиком.
Всю жизнь он строил этот мостик. Когда что-то не получалось, начинал сначала.
Теперь мостик будет стоять прочно. Как ни различны две половинки, им никуда друг от друга не деться.
Впрочем, какое значение имеет название? Куда важнее то, как в городе борются с засухой.
К каждому дереву, представьте, подвели трубочку. Поэтому оно гордо не замечает жары.
Это ведь не просто водопровод, а целая философия. Подтверждение того, что если постараться, то все расцветет.
Глава десятая.Последний герой
1.
В начале мы говорили о Саше Гликберге. О том, как он стал приемным сыном Константина Роше.
Впечатлений детства Саше хватило на всю жизнь. Даже псевдоним он выбрал потому, что ему что-то вспомнилось.
Можно примерно представить что.
Бывало, выйдет из дома, а ему кричат: “Эй ты, черный”. И еще парочку столь же решительных слов.
Конечно, такое не проходит. Хоть ты уже взрослый, а все ждешь, что тебя окликнут вновь.
Он не стал делать вид, что это в прошлом. Что он уже не Саша, а Александр Михайлович.
В литературу Гликберг вошел как Черный. Если с детским именем, то как Саша Черный.
В этой фамилии вся его история. И побег из дома, и жизнь в Петербурге, и неожиданное обретение опекуна.
2.
Молодой человек вырос хоть куда. Хороший рост, фигура спортивная, усики почти офицерские.
Есть что-то общее с Лермонтовым. Выправка образцовая, а взгляд обращен вдаль.
Да еще это стремление постоянно поддразнивать. Посреди разговора достанет свистульку и приставит к губам.
“Где мой дом?” – мелодично выдохнет глиняная утка, и его глаза загорятся весельем.
Вопрос имеет отношение к нему самому. Со времени побега из родительского дома он всюду в гостях.
Выходит, жизнь прошла в изгнании. Причем не только с того момента, когда он оказался в эмиграции.
Вообще Саша с годами не меняется. Когда-то он нахамил директору гимназии, а теперь грубит читателю.
Всячески изгаляется над своим благодетелем. Плюет на то, что сейчас тот купил его книгу, а потом пройдет мимо.
На самом деле это он так. Чтобы собеседник не зарастал жирком и немного встряхнулся.
Уж очень привык читатель к комфорту. Разляжется на диване, а ему что-то напевают на ушко.
У Саши ни закатов, ни восходов. Вообще ничего, что способно увести в эмпиреи.
Тут вспоминаешь уже Некрасова. Вот кто не испытывал интереса к абстрактным темам.
Удивляешься: зачем истязать себя и других? Нет чтобы отдохнуть взглядом на каком-нибудь пейзаже.
Может, он и обратит внимание на время года, а потом опять о своем. Ужасается и зовет к возмездию.
Саша часто спорит с учителями. Будь ты хоть Лермонтов или Некрасов, непременно позволит какую-то шпильку.
– Что это, Михаил Юрьевич, за юношеский романтизм. Офицеру такое не к лицу.
– Еще хуже вы, Николай Алексеевич, со своим требованием подвига. Неужто других вариантов нет.
Во Франции маловероятны вселенская грусть, а тем более вселенское отчаяние.
Совсем неактуально это летом в Провансе. Когда жасмин особенно душист.
Вдыхаешь разные ароматы, а потом стараешься их передать на бумаге. Чтобы были не просто слова, а запахи и цвета.
Как-то он сидел за столом и гадал. Выберет одно определение, а затем поменяет на другое.
Даже не сразу понял, что происходит. Вдруг откуда-то остро потянуло гарью.
О чем в эту минуту должен подумать человек, которого до солидного возраста называют Сашей?
Да, да, именно так. О том, что там дети и он обязан срочно прийти на помощь.
3.
Саша с детьми чувствует себя на равных. Предпочитает их компанию всем остальным.
Ну а с соседскими мальчиками у него почти сговор. Когда он что-то напишет, сразу идет к ним читать.
Успокоится, если понравилось. Значит, остальные ребята тоже будут довольны.
Он бы еще поразмышлял на эту тему, но, к сожалению, нельзя. Надо входить в горящий дом.
О том, что случилось на пожаре, можно только догадываться. Точно известно лишь то, что было потом.
Саша вернулся и лег в постель. Сердце билось так, что он не мог с ним совладать.
Почему-то кажется, что в эти минуты он вспоминал Колю. Уж насколько разные у них обстоятельства, а есть что-то общее.
Возможно, он думал: вот ведь какая неожиданность… Жизнь у каждого своя, а в финале все же пересеклись.
4.
Скоро стало ясно, что Саша надорвался. Что именно ему суждено стать жертвой пожара.
Хочешь отвести глаза от этой картины и вдруг натыкаешься на фокса Микки.
Да и как обойти этого пса, если все это время он находился рядом с больным.
Когда же понял, что тот не дышит, положил ему лапы на грудь и испустил дух.
Мог ли он жить дальше? Ведь еще не было случая, чтобы хозяин не взял его с собой.
Ничего не оставалось, как его догнать. Помахать хвостом, извиняясь за опоздание, а дальше следовать рядом.
Вот такая это собака. Не зря многие говорили, что в ней есть что-то человеческое.
Знаете повесть “Дневник фокса Микки”? Ограждая пса от обвинений в плагиате, Саша поместил на обложке свое имя.
Правильней было бы написать: “Фокс Микки. Дневник. При участии такого-то, который все время держал автора на поводке”.
Ведь даже псу необходима направляющая рука. Чтобы он не очень далеко забегал.
Еще понапишет лишнего. Откроется в чем-то, в чем прежде не признавался себе.
Вот Саша тоже не всегда откровенничал. Главное сказал своей смертью, но еще немного приберег на следующий день.
Рядом с некрологом газета опубликовала его стихи. Вышло что-то вроде последнего привета.
Я подумал с облегченьем:
Есть любовь еще на свете!
Ну прямо не Саша, а Константин Роше. Как мы помним, тот говорил все как есть.
5.
О Роше надо сказать подробнее. Все же для нашей истории это фигура ключевая.
Тут, конечно, ни жасминов, ни роз. Если и были ароматы, то их перебивали запахи новой власти.
Впрочем, Константин Константинович держался твердо. В начале двадцать четвертого года сочинил музыку к молитве “Отче наш”.
Что говорить, тема неактуальная. Только что скончался отец и благодетель, а он обращался к небесному прародителю.
Роше слышалась не тихая просьба одними губами, а два десятка слитных голосов.
Громче, еще громче! Так, чтобы лукавый, спрятавшийся в темноте храма, перевернулся несколько раз.
Еще он написал завещание в стихах. В нем он адресовался уже не к Богу, а к своим друзьям.
Умру, но песнь хвалебную мою,
Что Богу моему от сердца я пою -
С любовью, с чувством умиленья, -
В пыли архивной, может быть, найдут
И снова в храме Божием споют…
Так Роше пытался решить небесные и земные дела. Мысленно представлял то время, когда его не станет.
Даже архивную пыль не обошел вниманием. Если память действительно сохранится, то как без нее?
Больше всего не хотелось расставаться с близкими. Обидно прожить жизнь в тесном кругу, а после смерти остаться одному.
Зря переживал Константин Константинович. Он сразу попал туда, куда надо.
В родовой усыпальнице покоились отец, мачеха и приемный сын, а невдалеке расположился участок Блиновых.
Через двадцать пять лет они встретились в новом путешествии. На этот раз их ожидал не ад, а рай.
На каком-то этапе к ним присоединился Саша и кто-то из тех, с кем они ездили на голод.
Так и видишь – впереди Роше, Саша и Коля, а позади – пес. Громко оповещает, что они уже здесь.
Наверное, в этот день Микки сделал запись в дневнике. Что-то вроде того, что можно прочесть в их общей с Сашей книжке: “Приехали. Риехали. Иехали. Ехали. Хали. Али. Ли. И…”
Потом, конечно, объяснил: “Это я так нарочно пишу, а то лапа совсем затекла”.
Затем пассаж о хорошей погоде. О том, что птички чирикают, деревья цветут, а они всем этим наслаждаются.
Отчего Микки спокоен и весел? Да оттого, что он тоже умер “за други своя”.
Правда, не за многих, а за одного. Этот один был так же беззащитен, как голодающие на Урале, евреи во время погрома и соседские дети.
Первое отступление напоследок
1.
Как-то я оказался в раю. Не так далеко, как Роше и Саша, а совсем близко.
Дело было в Финляндии, в нескольких километрах от города Лаппенранта. От Петербурга на машине часов пять.