Такая хорошая минута. Где-то далеко оставлены заботы, и в голову лезет что-то праздное.
Если можно выпивать с собой, то почему себя не спросить и себе не ответить?
Например, такая закавыка: а что если бы он остался инженером? Тогда бы он избежал страхов и прочей гадости.
Ответ будет: никогда. Ведь если возникает опасность, то жизнь значительно интересней.
К тому же появляется чувство превосходства. В том смысле, что ты на седьмом небе, а остальные внизу.
Ну так что, дорогой друг? Можно ли это променять на существование при каком-нибудь электрическом приборе?
Собеседник тоже предпочитает непрямую речь. Только что отражались глаза, а сейчас весы.
Не только люди по обе стороны стекла, но и чашечки разговаривают. Пытаются сравнять свои позиции.
Вот так, наверное, должно быть в жизни. Не одна крайность, а непременно две.
Теперь можно и лицом в салат. Или, если окажется ближе, в вазу с пирожками.
9.
Если по части сидения на двух стульях у вас нет опыта, то его пример кое-что объяснит.
Надо считать, что дело не в стульях, а в тебе самом. Что если ты главный, то остальное прилагается.
Легко перемещаешься с места на место. Простая, как все радикальное, табуретка на явочной квартире тебе столь же мила, как кресло в полиции.
При этом озабоченность самая натуральная. Глаза сверкают так, словно ничего важнее нет.
Здравомыслящие товарищи по партии или полиции удивляются: неужто ему больше всех надо?
Действительно, больше. Сколько бы ни было вариантов, он не откажется ни от одного.
Почему он должен выбирать между полицией и партией? Лучше считать эти организации чем-то вроде сообщающихся сосудов.
Вместе с водой или песком перемещаешься из одной половинки в другую.
Что-то шепнул боевикам – и спешишь в охранку. Следишь за тем, чтобы не прерывалась обратная связь.
Разве лучше замкнуться в своей неприязни? Видеть в противнике только свою противоположность?
Пусть они воспринимают друг друга не как мишень, но почти как самих себя.
Настолько хорошо изучат повадки друг друга, что на улице будут едва не здороваться.
Вот тот, сумрачный и неулыбчивый, в аккурат из полиции. А этот, с горящими глазами, точно эсер.
В Евно Фишелевиче соединились черты тех и других. Рыхлый, низколобый, легко возбудимый и быстрый на язык.
Читал Азеф мало и без удовольствия, но Чехова знал. Вообще был неравнодушен к разным знаменитостям.
“Три сестры” или “Черный монах” ему ни к чему, а одна фраза оказалась кстати.
Антон Павлович говорил о себе но, в то же время умудрился сказать о нем.
По крайней мере, Евно Фишелевич воспринял эту мысль как своего рода сердечный привет.
Словно Чехов его одобряет. Или на худой конец подтверждает, что его опыт не единственный.
Есть такое письмо, в котором писатель называет медицину законной женой, а литературу – любовницей.
У Азефа тоже – и жена, и любовница. Обе совершеннейшие умницы, и каждая по-своему ему дорога.
Один день любишь боевую организацию, а на другой – полицейское управление. Всякий раз ведешь себя так, словно других вариантов нет.
10.
Как только Азефа не несли. Мерзавец и предатель – это самые снисходительные определения.
На самом деле все обстояло куда проще. Или, если угодно, значительно сложнее.
Во-первых, как уже говорилось, актерские способности. Если Господь наделил тебя этим даром, то странно им пренебречь.
Во-вторых, в департаменте полиции он не просто работал, но отдыхал душой.
Это заведение отличало спокойствие. Здесь не суетились, а тихо делали свое дело.
Бывают такие уравновешенные люди. Куда реже встречаются столь же уравновешенные учреждения.
Тут, конечно, своего рода философия. Твердая убежденность в том, что для волнений нет никаких причин.
Ну для чего выходить из себя? Все равно все закончится у окошечка кассы.
Вообще-то мы все по дороге в кассу. Правда, кому-то выпадает одна сумма, а кому-то другая.
Сотрудники охранки не станут спать на гвоздях. Даже от ресторана откажутся не без колебаний.
Надо ли удивляться, что они понимали друг друга. Ведь Евно Фишелевич тоже совсем не аскет.
Кстати, при его комплекции такие жертвы вредны. Так что тут не только его желания, но требование природы.
Потом, как уже упоминалось, дамы. Для него это столь же обязательно, как хороший обед.
В департаменте обо всем позаботятся заранее. Не нужно намекать директору, что хорошо бы доплатить.
Придет Евно Фишелевич к своему благодетелю, а он уже все понял заранее.
Знаю, знаю, инфляция. Стоимость человеческой жизни падает, а наша работа растет в цене.
Долго рассуждать не станет. Сразу наложит соответствующую резолюцию.
Буковки ровные-ровные, как бы безразличные к смыслу написанного, а текст такой: “Выдать г-ну Азиеву 30 рублей серебром”.
Понимаете, почему Евно Фишелевич испытывает благодарность? Потому, что действительно есть за что.
Может, у другого агента нет этого чувства, но Азефа оно постоянно посещает.
Тут важны его сомнения в себе. Что-то вроде такой мысли: если бы я был один, то вряд ли все сложилось удачно.
11.
История эта с бородой. Кто-то давно бы забыл, а Евно Фишелевич помнит.
Все началось с того, что полицейское ведомство помогло его поступлению в Электротехнический институт в Карлсруэ.
Видел бы он это заведение как свои уши. Слишком мало у него знаний для того, чтобы оказаться в числе счастливчиков.
В таких случаях надо искать обходные пути. Доказывать свою нужность не по прямой специальности, а по другой линии.
Эта линия тоже приводит в студенты. Ведь для того, чтобы наблюдать за учащимися, следует быть одним из них.
Конечно, от экзаменов это не освобождает. Другое дело, что вряд ли тебе будут особенно докучать.
Видят, у человека своя планида. Электричество его занимает постольку-поскольку.
Когда Азеф отвечал на билет, профессор извелся. Как ему хотелось вести себя вызывающе, но он боялся переборщить.
С ним ведь вчера имели беседу. Убедительно просили быть подобрее к сотруднику их ведомства.
Вот почему Азеф начал учиться, не потеряв ни грамма веса. Кое-кто похудел над учебниками, а он прямо вкатился в институт.
Потом его тоже оберегал департамент. Если он ловил уважительный взгляд, то сразу понимал, откуда сигнал.
Причем не то чтобы посмотрели с симпатией и остыли. В его отсутствии сохранялась теплота.
Вот докладная его куратора. Познакомиться с этой бумагой он точно не мог.
“Словом, перспектива рисуется у него прекрасная, только бы удались его выпускные экзамены в Электротехническом институте”.
Конечно, куратор шутил. Делал вид, что их ведомство по каждому вопросу встает в очередь.
Скорее всего, старался для адресата. Рассчитывал на то, что тот одобрительно ухмыльнется.
Ну что такое этот институт? Если понадобится, само электричество будет работать на них.
Вновь отметим доброжелательность. Ведь бывает сотрудник необходимый, а от общения с ним тошнит.
Филер и есть филер. Как его ни гримируй, он все равно себя выдаст: куда спрячешь бегающие глаза и блуждающую улыбку.
У Азефа ничего общего с таким персонажем. Точнее сказать, среди множества его масок этой точно нет.
12.
Многие считали, что Азеф потешался. Революционеров и полицию не ставил ни во что.
Вот ведь что придумал. Когда обедал с товарищем по партии, назвал себя вегетарианцем.
Мол, совсем не могу есть мясо. При виде жаркого представляю мирно пасущихся баранов.
Ясно, что вегетарианцем он стал к вечеру. Утром не только с удовольствием ел антрекоты, но попросил добавки.
Так Азеф поступал во всем. Сколько труда отдал боевикам, столько же охранному отделению.
Причем всякий раз не знал меры. Как в качестве агента полиции, так и в качестве революционера.
Иные предатели выдают, как выдавливают. Он же это делал целыми списками.
Да и среди революционеров встречаются щепетильные. Не так легко им выстрелить или взорвать.
Видно, это и сбило всех с толку. Все же люди еще не привыкли к тому, что можно никого не жалеть.
13.
Вот мы и дошли до Коли Блинова. Точнее сказать, у Азефа до него дошла очередь.
Известно, как меняются люди при встрече с полицией. У самых легкомысленных появляется складка у рта.
Говорят, Достоевский сказал юному Владимиру Соловьеву: “Вам бы, молодой человек, на каторгу”.
Мол, не все же ваши абстрактные идеи. Хорошо бы подышать кристальным воздухом вдалеке от столиц.
Азеф говорил то же, что Достоевский. Советовал Коле избавляться от недостатков самым решительным способом.
Сперва, конечно, он давал рекомендации департаменту. Просил в своих хлопотах не забыть о Блинове.
“Коснусь теперь деятельности нового Приятеля. Помимо Немчиновой, Соломона, Артура Адамова Блюма (студент), он познакомился со стародавними нашими знакомыми по Иогансону, Покровскими, крестником Особого отдела Левинсоном (фармацевтом); проник в общество вспомоществования лицам интеллигентных профессий (Вы уже знаете, что весь радикальный цвет стоит в его рядах, как, например, Луначарские, Чепик, Аргунов, Блинов и пр.)”.
“Коснусь теперь деятельности нового Приятеля. Помимо Немчиновой, Соломона, Артура Адамова Блюма (студент), он познакомился со стародавними нашими знакомыми по Иогансону, Покровскими, крестником Особого отдела Левинсоном (фармацевтом); проник в общество вспомоществования лицам интеллигентных профессий (Вы уже знаете, что весь радикальный цвет стоит в его рядах, как, например, Луначарские, Чепик, Аргунов, Блинов и пр.)”.
Как видите, Азеф не оставлял охранку без работы. Иногда, чтобы освоить такой абзац, следовало месяц трудиться.
Сперва фамилии напишут в столбик. Около тех, что им известны, поставят галочки.
Не в том, конечно, смысле, что это люди конченые, а лишь в том, что эту перспективу нельзя исключить.
Над некоторыми строчками будут ломать голову едва ли не всем коллективом.
Евно Фишелевич специально подкидывал такие задачки. Хотел внести разнообразие в полицейскую жизнь.
“Что за крестник особого отдела?” – спросит кто-нибудь из чиновников, а потом хлопнет себя по лбу.
Ну конечно же. Как еще назвать того, кто сперва исповедовал одно, а затем перешел в веру их организации?
14.
Азеф сразу догадался, что у анонимного письма, пришедшего в боевую группу, есть конкретный автор.
Может, и нехорошо хвалить себя, но в порядке внутреннего монолога все же допустимо.
Сказал о себе в третьем лице. Будто не сам дал оценку, а повторил чье-то мнение.
Мол, не зря говорят, что у него собачий нюх. Да и хватка как у хорошего пса.
О своем открытии подумал без подробностей. Применительно не к знакомым, а к жизни вообще.
Ну отчего люди тянутся к благополучию? Развесят вокруг пеленки и думают, что ничего больше нет.
От этой мысли перешел к конкретике.
Колю и Лизу больше всего волнует, чтобы ничто не забивало голову, не сдерживало дыхания, не жало при ходьбе.
Странным образом эта картина совпадала с текстом письма. В нем утверждалось, что Блинов не подходит для террора.
При этом называлась другая причина. Упоминались два Колиных брата, состоящих на службе в полиции.
Против этого аргумента не возразишь. Столь близкие отношения с властью боевику строго запрещены.
Конечно, Азеф ухмыльнулся. Подумал о том, что нет правил без исключения.
К примеру, у него в полиции не два брата, а двести два. Это не считая невидимых миру сотрудников, которым потерян счет.
15.
В первую очередь надо было понять, кто конкретно это сделал? Сам Коля или Лиза?
Азеф решил, что Лиза. Уж очень подозрительные завитки вокруг букв “л” и “м”.
Завитки вились, как женский локон. Сперва падали, а потом устремлялись вверх.
Кое о чем он догадался по наклону букв “в” и “б”. Было тут что-то просительное.
Как-то само собой перешел на маленькую Ирочку. Наверное, ей тоже неприятны папины увлечения.
Что это такое, если отец не бывает дома, а когда возвращается, старается держаться подальше.
Больно странный от него запах. Не знакомый запах тепла и удовольствия, а неприятный и резкий.
Нереализовавшийся кошмар пахнет так же, как гимназический опыт. Можно решить, что Коля втайне преподает химию.
16.
Как-то выходило у Азефа повысить градус жизни. Только что были штиль и безветрие, а вдруг начинало кипеть и бурлить.
Все потому, что он тоже автор. Иногда его посещали такие идеи, что позавидует любой сочинитель.
Был бы он человеком публичным, то очередь к нему растянулась бы на всю лестницу.
Каждый примерно с таким выражением на лице: “Дайте списать, уважаемый. Подарите каким-нибудь сюжетом”.
Что ж, Азефу не жалко. У него этих замыслов не меньше чем на три книжные полки.
Все это только мечты. Не суждено ему стать не только актером, но и другом литераторов.
Эти ощущения не прибавляют оптимизма. Порой на него находят разочарование и тоска.
Однажды Азеф высказался на эту тему. Чтобы его мысли не бросались в глаза, облек их в форму тоста.
Да, да, тоста. Если вы думаете, что боевики занимались только тем, что подкладывали бомбы, то это не так.
Случалось и им наблюдать за жизнью сквозь мутное стекло, в котором плещется что-то горячительное.
17.
На минуту за маской вечного хлопотуна по революционным надобностям проглянуло грустное лицо.
Кто-то из гостей подумал: да ведь это клоун. Толстый, нелепый, с большой слезой, выкатившейся из левого глаза.
Подобно улитке, слеза ползет вниз. Подошла к середине пути и тут замерла.
Ждет, когда Азеф отвлечется от своей речи. Почувствует что-то инородное на щеке.
Кстати, волосы у Евно Фишелевича рыжие. Правда, сильно поредевшие в результате непростой жизни.
На самом деле он никогда не был настолько серьезен. Возможно, впервые в жизни проговаривался.
Нет, о двойной игре не обмолвился, а о том, что его огорчает, сказал подробно.
Начал с того, что с именинником не замечаешь грязи. Когда он рядом, появляется перспектива.
Потом понимаешь: все же хорошего мало. Ситуация поворачивает куда-то не туда.
Так что расслабляться нет оснований. Помните, что вы сидите не на троне, а на стульчаке.
Можно, конечно, считать себя “Мыслителем” Родена, но лучше не обманываться.
В первую очередь Азеф имел в виду недавнее письмо. Как нельзя лучше оно подтверждало его мысль.
Удивительно вовремя оно пришло. Словно он задал вопрос и сразу получил ответ.
Мол, вы утверждали, что жизнь отвратительна, так вот вам конкретный пример.
Разумеется, о письме он не сказал. Только намекнул, что ему известно что-то важное.
Никто из гостей ничего не понял. Все решили, что он просто выпил и потерял контроль.
С кем не случается. Бывало, самые испытанные революционеры по нескольку часов не выходили из нужника.
18.
Другое дело, что делать дальше. В каком направлении эту идею развивать.
Конечно, спешить не следует. Лучше подождать, когда все образуется само собой.
Разве садовник обязан становиться цветком? Достаточно того, что он бросил зерно.
Азеф тоже бросил. Когда появились первые ростки, чуть не воскликнул: вот именно!
Минута воплощения замысла для любого автора – самая что ни на есть долгожданная.
Когда такое происходит, перестаешь быть пессимистом. Ждешь не финала, а продолжения.
Возникает чувство, будто ты на сцене. Или так: ты сидишь в зале и следишь за тем, куда поворачивает сюжет.
19.
Выход нашли радикальный. Если такое произнести вслух, впечатление будет оглушительным.
Словно рядом разрядили пистолет. На расстоянии буквально нескольких метров.
Тут не только впечатление, но почти выстрел. Причем все видишь крупным планом.
Вообще эта история напоминает кинематограф времен Мозжухина и Холодной.
Казалось бы, это светящееся искусство должно говорить о чем-то праздничном, но его тянет на кровь.
Любовные драмы завершаются дулом у виска. Будто других вариантов просто нет.
Лизин поступок обсуждали недолго. Все сразу согласились с тем, что ее надо убить.
Чего миндальничать? Зато больше никто не захочет писать анонимные письма.
При этом один помешивал чай ложечкой, а другой вяло листал утреннюю газету.
Азеф в разговор не вмешивался. Следил за тем, как его идея становится общим достоянием.
Уже говорилось, что это его излюбленная точка зрения. Вроде как ты участвуешь и в то же время смотришь со стороны.
Правда, воображение работало вовсю. Отчетливо представлялось, что будет потом.
Как обычно, он отталкивался от стола, заставленного закусками и бутылками.
Конечно, лучше всего ресторан. Впрочем, в крайнем случае можно и дома.
Пригубил из бокала, заел красной рыбой и как бы между прочим посмотрел на часы.
Ну что там: все или еще нет? Скорее всего, минут десять до окончательного решения вопроса.
Даже озноб пробежал по телу. Ведь перед лицом смерти человек беззащитен, как бьющийся на ветру лист.
Потом что-то подсказало: конец. Представил Блинову, лежащую в луже крови.
В общем-то, это уже не Лиза, а никому не нужная кукла. Опрокинулась навзничь и пустыми глазами смотрит вверх.
Больше всего Азеф доволен тем, что его как бы нет. Скрылся за самоваром, как за ширмой, но все нити держит в руках.
20.
Выходило, что все непросто. Только прозвучало грозное революционное слово, как все сорвалось.
В качестве убийцы наметили Ивана Каляева. Тем более что он все время просился в дело.
Так вот тебе возможность показать себя. Дальше стреляй хоть в великого князя.
Иван изобразил какого-то буку. Сказал, что слишком хорошо знает Лизу и потому это исключено.
Бывают, оказывается, такие колеблющиеся боевики. Решимости в них столько же, сколько сомнений.
Не помешало ли Каляеву то, что он любил книги? Как раз недавно прочел на эту тему роман.
Намеренно взял “Преступление и наказание”. Тоже в порядке подготовки к будущим испытаниям.