По Достоевскому получалось, что если одна жертва нужная, то рядом непременно возникнет кто-то случайный.
Вот, например, старуха процентщица и ее сестра Лизавета. Да еще Лизаветин неродившийся ребенок.
Когда кровь начинает литься, то ее не остановить. Будет хлестать, как из крана.
Не уговаривал ли Федор Михайлович Ивана? Не просил ли его быть менее категоричным?
Конечно, согласиться было трудно, но отбросить эти доводы тоже никак не получалось.
Оставалась золотая середина. Бороться надо, а умножать число жертв совсем необязательно.
Потому на счету Каляева не только одно убийство, но несколько спасенных.
Сначала он уберег Лизу Блинову. Потом двоих племянников великого князя.
Когда увидел в карете детей, буквально прирос к месту. Рука не поднялась бросить бомбу.
Потом ждал несколько дней. Когда убедился, что князь едет один, выполнил поручение партии.
Очень хотелось бы, чтобы это учли на Страшном суде. Чтобы его второй приговор был не столь необратимым, как первый.
21.
Азеф, конечно, сердился на Каляева. Правда, в той же степени он радовался.
Все же неплохо представлять две равные половины. Если одна против, то другая за.
Думаешь: раз все может развалиться из-за одного человека, то у революции вряд ли есть какие-то шансы.
Кто-то обязательно все испортит. Единоличным решением поставит на восстании крест.
Скажет: не хочу и не буду. Плюю на то, что верхи не могут, а низы не хотят.
Это если рассуждать в общем. Когда же он переходил к частностям, тут преобладало недовольство.
Азефа в Коле сердила расхлябанность, а в Каляеве – чрезмерная самостоятельность.
У Платоныча на все свои резоны. Из-за какой-нибудь мелочи будет спорить до хрипоты.
С одной стороны, никто не отменял дискуссий, а с другой – здесь что-то не так.
Боевик в первую очередь исполнитель, а в данном случае выходило, что автор.
Тут для Азефа смысл разногласий. Остальные его претензии только кое-что уточняют.
Зачем, к примеру, Ивану доисторические определения? Для чего так усложнять свою жизнь?
Ну что такое “мораль”? Попробуй хоть на зуб, хоть на ощупь, ничего не почувствуешь.
Смешное, если вдуматься, слово. Начнешь разбираться и обнаружишь французское “мо”.
“Мо-раль” надо трактовать как “шутки ради”. Пусть перевод и неточный, но верный по существу.
Еще “морализирование” схоже с “миндальничаньем”. С той мелочной опекой, в которой нуждаются слабые люди.
Азефу мораль и миндальничанье ни к чему. Слишком расплывчатые это понятия, чтобы ими руководствоваться.
Он предпочитает другие выражения.
Вот, к примеру, “бомба”. Это слово не только обозначает адское устройство, но вмещает его в себя.
Слово взрывается и распадается на части. После звонкого “бом…” следует растерянное “ба…”.
И внутри “пистолета” находится “лёт”. Так в стволе спрятана пуля, в любой момент готовая полететь.
Главное, чтобы ничто не отвлекало и можно было без остатка отдать себя цели.
Кстати, это еще одна претензия к Ивану. Отчего он все время сворачивает на постороннее.
Казалось бы, если ты отважился на такое, то изволь направлять взгляд по линии ствола.
Ни о чем больше не думай. Представляй круг мишени и мысленно нажимай на курок.
Почему-то у Каляева так не выходит. Только он сосредоточится, как непременно что-то вмешается.
То деревья расцветают, то барышни хорошеют… Прямо не знаешь, чему отдать предпочтение.
Полно событий на земле и на небе… В них никогда нет недостатка, но летом их становится больше.
Террористы в эту пору остывают. Странно желать гибели другому, когда все приобрело легкомысленный вид.
Во всем этакая распахнутость. Совершенно негде спрятать оружие и укрыться самому.
Эту радость дарит Тот, кто над нами. Причем своего участия не афиширует и предпочитает находиться в тени.
Вот что такое настоящий творец. В отличие от творца ненастоящего он не станет напоминать о себе.
Тут не только отсутствие ячества, но и вечное недовольство тем, что получилось.
То-то и оно, что вечное. Начался последний век второго тысячелетия, а он чувствует себя дебютантом.
Не считает возможным останавливаться на достигнутом. Непременно что-то подправит и улучшит.
Так попробует, потом иначе. Добьется, что любая подробность будет вмещать в себя Божий мир.
Представляете: в какой-нибудь росинке все отражается. Чуть не разноцветная радуга висит в глубине.
Как Ивану расстаться со всем этим? В его положении каждый солнечный луч равен, по крайней мере, снопу.
Однажды партийцы устроили пикник. Решили отметить то, что природа принарядилась, а девушки, напротив, сбросили одежду.
Азеф сказал, что ничего в этом не понимает. Если он вспоминает о погоде, то лишь тогда, когда надо переодеться.
Тут Каляев его подкусил: мол, неправильно сосредотачиваться на чем-то одном.
Платоныч засмеялся. При этом так широко раскрывал рот, что сразу вспомнился Коля Блинов.
Что на это сказать Евно Фишелевичу? Лучше всего пожать плечами и отойти в сторону.
Про себя возмутишься: ну что за люди! Сами попросились в террор, но не хотят ни от чего отказываться.
Причем меры не знают. Откликаются буквально на все происходящее вокруг.
Азеф тут же с собой поспорил. Как всегда, одна его половинка была против, а другая ровно наоборот.
Все же тут есть своя правда. Ведь если идти только прямо, то обязательно что-то пропустишь.
Коля и Иван непременно завернут в сторону. Испытают двойную радость от того, что увидели, и оттого, что сбились с пути.
Видно, Раскольникову следовало чаще смотреть в окно. Тогда бы он понял, что есть нечто такое, что сразу трудно предположить.
22.
Словом, ничего не вышло. Коля и Лиза даже не поняли, что им что-то угрожало.
Потом они еще раз с Азефом пересекутся, но и тогда у него ничего не получится.
Евно Фишелевич всегда бил без промаха, а тут почему-то мазал. Сам удивлялся: не растерял ли он свои таланты?
Нет, мастерство при нем. Просто есть что-то более существенное, чем эти умения.
Ну там, судьба, расположение звезд, удача, наконец. На этот раз все было против него.
О втором пересечении мы еще скажем, а пока заглянем в будущее. Посмотрим, как складывалась дальше его жизнь.
После того, как у Азефа начались неприятности, он смог устроиться. Пусть не роскошно, но не без удовольствия.
Теперь у него не было ни жены – боевой организации, ни любовницы – департамента. Зато он обзавелся гнездышком.
Гнездышко – это в первую очередь подруга жизни… Вы еще смотрите десятый сон, а она уже у плиты.
Просыпаетесь, а все на столе. И котлеты, и морс, и какая-нибудь вкусная булочка.
Так что жить можно. Никаких тебе революционных подвигов, но сытно и тепло.
Просто не узнать нашего героя. Вот бы так он был верен охранке или боевикам.
Нет, повезло только немочке. Лишь она в полной мере вкусила его преданности.
Существует фото их семейной идиллии. Явно взволнованные совместным плаванием, они появляются на берегу.
Два таких крупных самца. И Азеф хорошо упитанный, а жена просто в четыре обхвата.
Словом, равные партнеры. К тому же люди максимально близких занятий и пристрастий.
Она – певичка в ресторане, а он, как мы знаем, актер. Обе эти профессии предполагают игру.
Только дома они могут отдохнуть от публичности, стать теми, кем являются на самом деле.
Ох, и непростое это занятие. Все равно что друг перед другом оказаться без ничего.
Кстати, о габаритах. Не случайно искусству пения его супруга изменила с корсетным делом.
Не имела ли тут место корпоративность? Стремление встать на защиту друзей по телосложению.
Немочка так зашнурует, что все складки разгладятся. Безразмерный толстяк превращается в хорошо упитанного здоровяка.
Еще это уроки мужа. Как мы знаем, он и в жизни предпочитал не открывать, а прятать.
23.
Вот оказывается, что в нем таилось. Ни одна его женщина не подозревала такого.
Чтобы было приятней растворяться друг в друге, супруг придумал прозвища. Должно же быть что-то принадлежащее им одним.
– Муши, – произносит он.
– Муши-Пуши, – отвечает она.
Всякий революционер склонен к краткости, но здесь все же другое. Что-то вроде приглашающих взмахов крыльев.
Одни интонации чего стоят. Особенно когда кто-то из них приближается к букве “ш”.
С этой буквой прямо проваливаешься. Ухватишься за ее палочки и летишь вниз.
Это лучшие слова для нашептывания. Кажется, их создали для того, чтобы произносить на ушко.
Закроешь дверь в спальню, выключишь свет и в полной мере насладишься этим именем.
Дело не только в том, что это произносит он или она. Главное, тут есть какая-то важная правда.
Все же об Иване, Евгении или Евно Фишелевиче что-то понятно, а про Муши не скажешь ничего.
Все же об Иване, Евгении или Евно Фишелевиче что-то понятно, а про Муши не скажешь ничего.
Только и ясно, что не мещанин и не аристократ, не еврей и не русский, не бедный и не богатый.
Евно Фишелевич и есть такой. Даже вместе с корсетной мастерской он – фигура ускользающая.
Вот Азеф и говорит: “Муши”. Мол, известно ли тебе, любимая и дорогая, кто я такой?
“Известно, известно!” – слышится в ее “Пуши”. Всегда готова быть продолжением твоего имени.
24.
Постепенно Азеф забывал свои псевдонимы. Все шло к тому, что они с супругой окончательно превратятся в Муши-Пуши.
Муши-Пуши – это новое целое. Состоящее, как уже сказано, из двух половин.
Вообще-то он на большее не претендует. Вполне счастлив в качестве приложения к супруге.
Свое дело ему уже не интересно. Когда она начнет сочинять корсеты, он устраивается рядом.
Увлекательное это занятие – корсет! Любопытно следить за тем, как из горы тряпок поднимается что-то вроде монумента.
Своего у Евно Фишелевича только аквариум. Интересно бывает наблюдать за рыбками.
Вот рыбки устремляются вперед. Словно верят, что впереди их ждут морские просторы.
Впрочем, самоубийства не происходит. Ровно за сантиметр до этой возможности они сворачивают в сторону.
Сразу на ум приходят наши либералы. Эти люди горят энтузиазмом до тех пор, пока им ничто не угрожает.
Конечно, все не так просто. Каково существовать, если твоя свобода ограничена с четырех сторон.
Когда они отвлекутся от гонки, то видят перед собой глаза. Кто-то по другую сторону их изучает.
Уж как Азефу это понятно! В последнее время он сам живет будто в аквариуме.
Все время ловит на себе внимательные взгляды. Словно он не обычный прохожий, а самый главный.
Как-то не тянет идти на прогулку. Если бы жена не настаивала, он бы не покидал квартиры.
Иногда подумает: уж не заболел ли он? Вряд ли столько людей им интересуется.
На всякий случай вспомнит опыт двойного агента. Решит, что излишняя осторожность не помешает.
Примет позу какой-нибудь гупии. Мол, двигаюсь по своему маршруту и безразличен к попыткам мне помешать.
Нет, сравнение неточное. Рыбка доберется до холмика или травинки и сразу к ним прильнет.
Где бы ему найти такое укрытие? Ну если только крепче прижаться к супруге.
Она и есть его холмик и травинка. Стоит руке коснуться ее корсета, и он уже не чувствует страха.
Вот ведь какие метаморфозы. Недавно он ощущал себя хозяином аквариума, а сейчас лишь одним из его представителей.
Тут можно вспомнить: “Что дозволено реб Мотлу, то Мотьке может лишь присниться”.
Так говорил его отец Фишель. Хотя местечковые евреи – люди непубличные, но больше всего они любят подводить итоги.
25.
Следующая остановка – Лысково. Здесь немалыми стараниями матери и отца Азеф появился на свет.
Как видите, скромность этих мест не помешала его рождению. “Не нужно быть высоким, – утверждал тот же Фишель, – чтобы быть великим”.
В общем, и хорошо, что местечко маленькое. Никакого резона устраивать здесь погромы.
Если кому-то это придет в голову, то развернуться негде. На всю округу лишь десять толстых перин.
У Азефов и вообще нечего перетряхивать. Только зря поднимешь облако пыли.
Заказов у Фишеля столько, сколько соседей. Еще хорошо, если в сшитых им брюках со временем появляются дыры.
В конце концов эта жизнь им наскучила. Они решили поменять одну безработицу на другую.
Ростов-на-Дону, по крайней мере, большой город. Пока ищешь работу, активно вертишь головой.
Действительно, есть на что посмотреть. Чуть не на каждом шагу происходит что-то любопытное.
Пусть не заграница, но кое-какое впечатление о загранице возникает. Начинаешь думать: если так в этом городе, то как где-нибудь там?
Сперва, конечно, надо подрасти, а потом смело отправляйся на все четыре стороны света.
Евно Фишелевич поехал в Германию. Захотелось Европы не поддельной, а самой что ни есть настоящей.
Представляете эту амплитуду? Только что жил в Лыскове, а вот уже обосновался в Карлсруэ.
Ясное дело, приобрел костюм. Причем такой, что десять раз износится – и никаких дыр.
Разумеется, о его прошлом никто не знает. Ну если только сам себя выдаст: увидит нищего мальчика и вытащит кошелек.
Вот, думает, он был таким мальчиком. Только потому не просил милостыню, что ни у кого не было денег.
Кстати, в это время он уже не только Евно Фишелевич. Случалось ему превращаться в Валентина Кузьмича и Евгения Филипповича.
Почему-то верится, что эти имена не просто так. Что тут спрятана память о жизни в Лыскове.
Отчего не вообразить, что был в местечке такой Валентин Кузьмич. Когда-то он попал в эти края и надолго прикипел.
Мог, конечно, ссориться с соседями, а он все горести делил поровну. Что-то перепадало ему, а что-то им.
С Евгением Филипповичем все наоборот. Представляешь его среди тех, кто оттачивает аргументы на еврейских примерах.
Если случается гроза или шторм, они поминают это племя. Говорят, что, если бы не евреи, на небе не было бы ни облачка.
Азеф не без удовольствия становился другим. Не просто носил чужое имя, а превращался в этого человека.
Примеривался: а как бы прореагировал Валентин Кузьмич? Наверное, не так, как Евгений Филиппович.
Конечно, это случай для Фрейда. Он бы по этому поводу написал статью.
Походил бы вокруг да около перевоплощений Азефа. Установил, что тут действует замещение.
Почему-то не всем нравится быть собой. Одни сочиняют свой образ, а другие берут его напрокат.
К примеру, ты заяц, а представляешь себя волком. Или, напротив, волк, но лапы складываешь на груди.
Как известно, последняя маска Евно Фишелевича – немец Александр Неймайер.
Кстати, профессия Неймайера тоже чего-то стоит: по бумагам он числится биржевым игроком.
Правда, на бирже его никогда не видели. Так что всерьез можно отнестись только к слову “игрок”.
Вот еще один повод обратиться к знаменитому доктору. Ведь это не что иное, как оговорка.
Азеф в самом деле игрок. Люди его склада воспринимают судьбу как возможность сорвать банк или спустить все.
26.
В конце концов Азефа постигло фиаско. Впрочем, всякая жизнь завершается так.
Правда, этот финал воспринимаешь как наказание. Как своего рода голос, прозвучавший свыше.
Мол, хватит, Азеф. Пришло время присоединиться к жителям родного Лыскова.
Слишком долго ты не видел папу Фишеля и маму Сарру. Да и с лысковским ребе давно не разговаривал.
Уж, конечно, забыл идиш. Так что не худо вспомнить язык родного местечка.
Целую вечность будете беседовать. Тысячу раз обсудите соседей и столько же посетуете на то, что денег нет.
Уж, конечно, Фишель произнесет: “Зло всегда имеет человеческий облик”. При этом покажет не на сына, а куда-то вверх.
27.
Ускользнуть у Азефа всегда получалось, но Бога обмануть трудно. Сколько ни меняй имена, это вряд ли поможет.
Можно не сомневаться: найдет хоть на краю света. Мелкие сроки в русских и немецких тюрьмах заменит бессрочной ссылкой.
Так Азеф отправился на кладбище. Окончательно скрылся под столбиком с номером четыреста сорок шесть.
Вот это и есть его судьба. Был первым и неповторимым, а занял место в общем ряду.
Причина тут в том, что его Муши, его певичке, обладательнице небольшого голоса и внушительного торса, было страшно.
Для чего кому-то обсуждать дорогого ей человека? Пусть только она знает, кто здесь лежит.
Конечно, с ее точки зрения, он не виноват. Во-первых, так велит супружеский долг, а во-вторых, они оба актеры.
Хотя у ресторанной дивы мало сходства с исполнителем тех ролей, что доставались Азефу, но ощущение профессии у нее есть.
Актер – неизбежно двойной агент. Или, если угодно, тройной и четверной.
Помните имя, которое Азеф придумал для себя? В этом Муши-Пуши есть та же неопределенность, что в номере четыреста сорок шесть.
Да и смысл примерно такой. Лишь она знает, что это ее любимый, а остальные его считают тем или другим.
28.
Видно, судьба старалась понапрасну. Подвела Колю к опасной черте, но он не сломался.
Если бы не Лизин поступок, вряд ли он остался собой. Так бы и трудился по инженерной линии.
Могло получиться еще хуже. Какая-нибудь бомба выполнила бы свою задачу и разорвалась в нужном месте.
С этой минуты Блинов стал бы соучастником. Открыл список своих жертв.
Дальше дело в сроках. Чаще всего инженеров убивали снаряды собственного изготовления.
Ведь обстановка совсем неподходящая. Где-то при тусклой лампе и на краешке стола.
Если в этих условиях готовить суп, то ошибки не избежать. Чего уж говорить о более сложных смесях.
Так что Колю все равно ждала гибель. Затем ему следовало раствориться среди неизвестных героев революции.