Волна вынесла Виктора на горячий песок, схлынула и больше не возвращалась. Туманов поворочался, тяжело перевернулся на спину и уставился в пронзительно голубое небо с ослепительным золотым пятном в зените. Солнце старалось изо всех сил, и его усилия не пропали даром. Виктор почувствовал, как теплеют руки и ноги, как из груди исчезает могильный холод, а ледяная маска превращается в лицо живого человека. В первую очередь начали слушаться веки — Виктор моргнул — затем губы. Туманов облизнул губы пересохшим языком и попытался что-нибудь произнести. Получилось не сразу, но Виктор повторил попытку, и слово все-таки сорвалось с губ. Едва слышное, слабое, но отчетливое.
«Вечность…»
Почему именно это слово? Кто знает? Туманов не знал.
Голубое небо стремительно побелело, а солнце уползло к «горизонту» и стало относительно тусклым, в пределах возможностей стоваттной лампочки. Виктор еще раз моргнул и осознал, что видит над собой потолок просторной комнаты. Туманов перевел взгляд вправо. Лампочка-солнце в изящном плафоне светила со стены. Взгляд скользнул ниже и наткнулся на одного из персонажей сна. Рядом с Виктором сидел человек в белой одежде и с мутным пятном вместо лица. Неужели Хамелеон?! Туманов моргнул несколько раз подряд, и зрение наконец пришло в норму. Лицо странного человека обрело черты. Нет, не Хамелеон. Сыщик с облегчением выдохнул.
— Здравствуйте, бригадир, — прошептал Туманов еле слышно.
Бригадир Островский вздрогнул и подался вперед.
— Вы очнулись! — он улыбался и, похоже, искренне. — Отлично! Вот, попейте.
Виктор ухватил губами соломинку и сделал несколько глотков чуть солоноватой жидкости. На эту незамысловатую процедуру ушли почти все силы. Туманов закрыл глаза и ненадолго провалился в забытье, теперь без образов и звуков. Очнувшись, он снова приложился к соломинке и окончательно утолил жажду. На этот раз силы его не оставили. Виктор почувствовал себя достаточно бодрым.
Он снова взглянул на Островского и едва заметно кивнул:
— Спасибо.
— Не за что, Виктор Алексеевич. По правде сказать, это я должен вас благодарить.
— За что?
— Трудный вопрос, — Островский неуверенно потер скулу. — Наверное, за чудо, или за откровение, которое с вашим возвращением снизошло на Цех.
— Разве для бессмертных в новинку воскрешение?
— Нам трудно умереть, Виктор Алексеевич, но если это все же происходит, никто из нас не возвращается. Это прерогатива существ более высокого порядка.
Бригадир поднял взгляд к потолку.
— Я не сверхчеловек, — Виктор чуть качнул головой. — Мой «порядок» не выше вашего.
— Вот в этом и загадка, — Островский развел руками. — Что все-таки произошло? Мы все были уверены, что Хамелеон вас убил, причем реально, я лично видел ваш, извините, труп. Но спустя час вдруг появился пульс, и вы… вернулись. Правда, в себя пришли только сейчас, через сутки, но это уже детали. Что за чудеса, Виктор Алексеевич? Может быть, шепнете по старой дружбе?
— Откуда мне знать? — Туманов чуть приподнялся, стараясь принять подобие сидячего положения. — Лучше скажите, Всеволод Семенович, что с врагами? Живы?
— Хамелеон, к сожалению, сумел ускользнуть, — Островский изучил пиктограммы на медицинском мониторе и быстро нашел те, что отвечали за регулировку наклона спинки кровати. — Ваша граната оказалась ему нипочем. А эта его дьявольская маскировка… короче, он ушел. Так что вздохнуть с облегчением пока не получится. А вот дамочка почему-то осталась рядом с вами. В данный момент сидит под замком. Когда вы ожили, она заявила, что больше не желает быть наследницей древних традиций. Клянется, что ее инстинкт и все особые таланты исчезли одновременно с первым ударом вашего сердца в новой жизни. Вот такая странная связь. Ей пока не все верят, но Совет, похоже, на ее стороне. Во всяком случае, из камеры вашу подружку обещают выпустить, просто приставят к ней Джонатана.
— Непонятно, за что такое доверие?
— Сам не пойму. Мастера будто пьяные ходят, улыбаются, извините, шире акул. Хотя лично я не вижу повода для благодушия. Пока последний Хамелеон на свободе, расслабляться неразумно. Ведь нет гарантии, что его инстинкт «сбавил обороты» так же, как это произошло у сестры. Но мастерам, наверное, виднее. Получается, вы у нас, так сказать, вестник больших перемен. Один сразу на две общины. Остается понять, что это за перемены, или хотя бы какой у них знак: плюс или минус.
— Разве прекращение войны не плюс?
— Пока не факт, что война прекратилась. Хотя, возможно, так и есть. То, что случилось с вами, идеально вписывается в наши представления о мироустройстве. Кто-то должен был стать посредником-наблюдателем в нашем конфликте; вернее, стать своего рода арбитром и для Вечных, и для Хамелеонов.
— Желаете сделать меня крайним?
— Нет, конечно! Но вспомните, что говорил мастер Чесноков: цепочка может быть бесконечной. И необязательно иерархией. Я даже уверен, что это не иерархия. Просто этакая взаимовыручка и взаимный же контроль. В принципе — идеальные условия жизни, почти райские или почти коммунизм.
— Не богохульствуйте, товарищ бригадир, — Виктор слабо усмехнулся.
— Хорошо, не коммунизм, — Островский тоже обозначил улыбку. — Просто верная модель людской общины. Так пойдет?
— В общих чертах, да. Помогите встать.
— Э-э, нет, Виктор Алексеевич, лежите! Врачи сказали — не хотел вас с порога огорчать — есть опасение, что вы больше не бессмертный. Что вы снова нормальный человек, который звучит гордо и в котором все должно быть прекрасно, то есть все должно медленно, но верно зажить. А уж после бегайте на здоровье.
— Понятно. Спасибо, Всеволод Семенович, за добрую весть. А то я испугался, что теперь не только бессмертный, но и бестелесный или еще какой-то.
— Вы серьезно рады, что снова стали обычным человеком?
— Конечно. А вы бы не радовались излечению от неведомой болезни?
— Не знаю, если честно, корректно ли сравнивать бессмертие с недугом, и уж тем более не знаю, стал бы я радоваться избавлению от него.
— А кто говорил, что хотел бы стать простым смертным?
— Я говорил, что иногда завидую смертным! — Островский поморщился. — Насчет желания стать обычным человеком я ничего не говорил. И вообще, это были отвлеченные рассуждения вслух, не более. Кто в здравом уме пожелает расстаться с бессмертием?
— Тот, кто был когда-то смертным.
— Вот именно, — Островский задумчиво покрутил на пальце перстень. — А кто не был, тот не желает. Ненормальные, вроде тех, что наведались к палачу, не в счет.
— И совершенно напрасно, — проронил Виктор.
— Ничего сказать не могу, не в курсе, — бригадир развел руками и поднялся. — Ладно, Виктор Алексеевич, мне пора. Тут к вам должны привести еще одного посетителя. Правда, пока под конвоем, но скоро, думаю, ее отпустят вовсе.
— Тогда вам и вправду пора, уж извините.
— Смотрите, больной, не переусердствуйте, — Островский погрозил пальцем. — Вы теперь знаковая личность, поберегите здоровье. О! Я чую, она уже идет!
— Всеволод Семенович! — Виктор уселся поудобнее и выразительно взглянул на посетителя.
— Понимаю! — бригадир поднял руки, кивнул и направился к выходу.
— Господин Островский! — вдруг окликнул его Туманов. — Один вопрос.
— Да?
— Что такое Вечность?
— Ого! — Островский усмехнулся. — Если вас интересуют такие философские вещи, вы определенно идете на поправку.
— Нет, я спросил о другой Вечности, — Виктор попытался поймать взгляд бригадира. — О той, которую символизирует рисунок на вашем перстне.
— Догадались? — бригадир взглянул на Виктора исподлобья. — Это долго объяснять, Виктор Алексеевич, но в двух словах… мы считаем, что Вечность — это наш мир.
— Интересно, — Туманов перевел взгляд на перстень бригадира. — Что же тогда вы делаете в нашем мире?
— У меня нет ответа на этот вопрос, — Островский покачал головой. — Его нет даже у мастеров Цеха. Он был утерян тысячи лет назад, и мы не смогли отыскать его снова. Возможно, его найдете вы, господин Туманов. Не напрасно же вы появились среди нас. Возможно, ваша миссия именно в этом, как думаете?
— Пока никак, — Виктор взглянул на дверь. — Но я поразмыслю над этим вопросом. Позже.
Из коридора донеслись звуки шагов. Островский отсалютовал сыщику и открыл дверь.
— Здравствуйте, барышня, — бригадир протиснулся бочком в коридор и туда же вытолкал гиганта-конвоира, сунувшегося, было, в палату.
— Привет, — Женя прошла в комнатку и села на стул рядом с кроватью.
— Привет, — Туманов протянул руку и коснулся ее запястья. — Как ты?
— Теперь хорошо, — она улыбнулась и сморгнула навернувшиеся слезы. — Теперь точно хорошо.
— Я снова смертный. Так что все не настолько хорошо, как хотелось бы… наверное.
— Догадались? — бригадир взглянул на Виктора исподлобья. — Это долго объяснять, Виктор Алексеевич, но в двух словах… мы считаем, что Вечность — это наш мир.
— Интересно, — Туманов перевел взгляд на перстень бригадира. — Что же тогда вы делаете в нашем мире?
— У меня нет ответа на этот вопрос, — Островский покачал головой. — Его нет даже у мастеров Цеха. Он был утерян тысячи лет назад, и мы не смогли отыскать его снова. Возможно, его найдете вы, господин Туманов. Не напрасно же вы появились среди нас. Возможно, ваша миссия именно в этом, как думаете?
— Пока никак, — Виктор взглянул на дверь. — Но я поразмыслю над этим вопросом. Позже.
Из коридора донеслись звуки шагов. Островский отсалютовал сыщику и открыл дверь.
— Здравствуйте, барышня, — бригадир протиснулся бочком в коридор и туда же вытолкал гиганта-конвоира, сунувшегося, было, в палату.
— Привет, — Женя прошла в комнатку и села на стул рядом с кроватью.
— Привет, — Туманов протянул руку и коснулся ее запястья. — Как ты?
— Теперь хорошо, — она улыбнулась и сморгнула навернувшиеся слезы. — Теперь точно хорошо.
— Я снова смертный. Так что все не настолько хорошо, как хотелось бы… наверное.
— Я знаю. Но ты неправ, все хорошо на самом деле, без оговорок, и тебе это должно понравиться.
— Что должно понравиться? — Виктор хмыкнул. — Стареть, болеть и умереть? Мы только что обсуждали эту тему с Островским. Я сказал ему, что рад снова стать прежним, и это действительно так, но нравится ли мне быть смертным, я не уверен. Жить коротко, но ярко, или долго, но в полумраке — непростой выбор, есть о чем задуматься.
— Я буду с тобой, — Женя склонилась и поцеловала Туманова в щеку. — Всегда.
— Думаешь, от этого мне будет легче стареть? — Виктор покачал головой. — Что-то я сомневаюсь.
— Разве это не мечта каждого мужчины — всегда иметь в спутницах молодую женщину? Хоть и не Клеопатру, зато без морщин и лишнего веса.
— А тебе не надоест?
— Мне — нет! — Женя торопливо помотала головой. — Что такое сто лет для того, кто способен прожить тысячу? Или ты не согласен?
— Ты делаешь мне предложение? — Виктор коротко рассмеялся. — Но ведь сто лет — это явное преувеличение. Всего-то лет через тридцать — для тебя это как через три года — я стану брюзжащим стариканом с дряблой кожей и вялой эрекцией. Зачем тебе это?
— Ты не первый день занимаешься сыском, — она вздохнула, — неужели еще не нашел главное, что правит этим миром в целом и каждым человеком в отдельности?
— Насчет мира — нашел, это община бессмертных, а вот насчет людей… не знаю.
— В обоих случаях это любовь! — горячо возразила девушка.
— Романтично, однако неверно, — Виктор ласково погладил ее по руке. — Ты не обычный человек, Женя, но пока все равно еще девочка, ты не знаешь жизни. Любовь — только программная оболочка инстинкта. Возводить ее в абсолют так же глупо, как обожествлять Солнце.
— Может быть, — Женя упрямо поджала губы и недолго помолчала. — Может быть, и так. Но я верю в любовь. Верю, и точка. Разве этого мало?
Виктор некоторое время молчал, глядя на белую, как свежий снег, простыню, потом кивнул и негромко ответил:
— Да, вера не требует доказательств. Равно как инстинкты не требуют мотивации… Что ж, инстинкт любви лучше инстинкта гнева. Если желаешь мучиться всю мою жизнь, мучайся. Хотя, подозреваю, ты еще передумаешь. Не завтра, так лет через десять… Впрочем, для тебя будет не поздно…
…- Вот и все на сегодня, можем съездить пообедать. — Островский закрыл окошко шпионской программы в своем коммуникаторе и спрятал приборчик в карман. — Как говорят киношники: «поцелуй в диафрагму». Кстати, симпатичная получилась пара, хотя на первый взгляд — мезальянс.
— А как же эта дамочка? — Джонатан бросил обеспокоенный взгляд на дверь палаты.
— Она больше не опасна, — бригадир кивком указал на выход. — Чего нельзя сказать о ее братце. Едем. После обеда получишь новое задание.
— Снова выслеживать Хамелеона?
— Что поделать, Джонатан, пока он на свободе, война не окончена.
— Надеюсь, в новой операции не будет ловли на живца?
— А кто сказал, что она была в предыдущей? — Островский погрозил помощнику пальцем. — Туманов? Ты слишком легковерен, мой друг. Даже к самым убедительным гипотезам непосвященных следует относиться скептически. Виктор загадочный человек, даже Совет пока не понимает, кто он на самом деле, и, возможно, когда-нибудь он сыграет заметную роль в нашей жизни, но пока… он всего лишь дилетант, едва прикоснувшийся к тайнам Цеха.
— А если он тот, кого мы ждали все эти столетия? Тот, кто вернет нам Вечность?
— Поживем — увидим, — после недолгой паузы проронил Островский. — Жаль, остались без Смотрителя. Так бы увидели сразу.
— Не знаю, бригадир, имеет ли это значение… — Джонатан замялся. — Но я, кажется, видел что-то вроде вещего сна.
— Любопытно, — Островский остановился и пристально посмотрел на помощника. — Что ты увидел?
— Вечность, — гигант вздохнул. — Мы стояли на дне ущелья перед островерхой скалой из черного гранита и видели в ее недрах вход в Вечность. Чтобы войти, нам следовало написать на воротах легендарную Формулу, но для этого нам нужно было вспомнить ее, а вспомнить никак не получалось.
— Мы все-таки вошли в ворота?
— Этого я не видел. Но я помню, кто был среди нас.
Островский взглядом указал на дверь палаты Туманова. Джонатан кивнул и показал два пальца.
— Очень любопытно, — Островский задумчиво потер подбородок. — А ее братца там не было?
— Думаю, нет. Но там был кто-то пострашнее Хамелеона или что-то пострашнее… и гораздо опаснее. Я не знаю — что, но это там было. Этот новый враг пытался нам помешать.
— И какой ты можешь сделать вывод?
— Не уверен, что он вам понравится, Всеволод Семенович.
— Переживу. Говори.
— Наш истинный враг не Хамелеон. Настоящий враг хитрее, сильнее и беспощаднее зверя-невидимки. И он угрожает не только Вечным, но и Хамелеонам, и людям… всем. Всему миру!
Джонатан оборвал себя на полуслове. Островский смотрел на старого товарища с таким удивлением, будто увидел его впервые. Причина такой реакции бригадира была понятна. Отчаянный рубака, отважный воин Джонатан боялся того, что увидел в вещем сне. Бригадир знал помощника уже не один век, но ни разу не видел его в таком состоянии, ни разу даже не заподозрил, что Джонатан может чего-нибудь бояться.
— Смелее, Смотритель, — тихо проговорил Островский. — Кто наш враг?
— Я не знаю, — Джонатан шумно выдохнул и утер со лба испарину.
— Понимаю, — Всеволод кивнул. — Смотритель не обязан рассказывать свой сон, если не хочет. Но… я клянусь хранить имя врага в строжайшей тайне! Его не узнает никто, кроме нас с тобой. Пойми, чтобы сражаться, нужно знать, с кем!
— Я не знаю его имени, бригадир. Простите.
— И вы простите, господин новый Смотритель, — Островский коротко поклонился.
— Оставьте эти церемонии, Всеволод Семенович, — Джонатан поморщился. — Я не собираюсь задирать нос.
— Одобряю, — бригадир кивнул. — Кажется, мы шли обедать? Так идем. Война войной, а обед по расписанию.
Джонатан кивком выразил согласие, но его притормозил телефонный звонок. На связи был майор Федотов.
— Алло, Паша? Ты стоишь или сидишь?
— А что?
— Сядь, чтоб не рухнуть! Мы нашли контуженного братца твоей девицы! Если интересно, можешь приехать, посмотреть. А можешь вообще забрать его для комплекта. Он у нас, в камере.
— Серьезно? — Джонатан напрягся. — Никто не пострадал?
— Ну, как тебе сказать, — Федотов хмыкнул. — Кроме него — нет. Он в холодильной камере. С дырой в затылке. И знаешь, какого калибра пуля?
— Семь шестьдесят две, — почти шепотом ответил Джонатан.
— Так точно! Этот парень отыскался-таки в том самом лесу, неподалеку от деревни!
У Джонатана в голове вдруг что-то звякнуло, и кусочки мозаики наконец сложились в картину.
«Бинго, — подумалось разведчику. — Вот в чем было дело! Проблемы Цеху создавали вовсе не Хамелеоны-полукровки! Вот почему мы так и не схватили настоящего Хамелеона. Он оказался вдвое хитрее, сильнее и умнее, чем мы могли предположить. Это тот самый Враг из вещего сна. Истинный Враг — чистокровный Хамелеон и еще что-то большее. Он только прикрывался своими „сводными сородичами“, использовал их как дымовую завесу! И он по-прежнему рядом!»
— Что-то случилось? — поинтересовался Островский.
— Да, случилось, — Джонатан немного растерянно взглянул на бригадира. — Вы идите, я догоню. Мне надо проверить новую информацию. Задержусь на пять минут, не больше.
— Хорошо.
Джонатан выждал, когда Островский скроется за углом, затем резко развернулся и бросился к дверям палаты Туманова.