– Еще где ищете? – спросил Лыков.
– Другая версия, что у злодея фамилия содержит слово «нос». Носов, Безносов, как-то так.
– Успехи?
– Успехов пока никаких. Все люди с похожими фамилиями – простые обыватели. Подозрительных нет. Отыскался лишь один Безносюк, но он карманник, а не головорез.
– Понятно. Другие направления поисков?
Надзиратель удивился:
– Какие еще могут быть направления?
– То есть ваша версия ограничена сифилитиками и созвучными фамилиями?
Теперь удивился и Рыковский:
– Алексей Николаевич, вы, кажется, не поняли. Именно при сифилисе проваливается нос, очень даже часто.
– Я знаю.
– Так чего же вы хотите? Где еще искать нам безносого человека?
Лыков стал терпеливо объяснять:
– Во время войны с турками у нас в Кобулетском отряде было два случая. Там местность такая, что лугов нет, и сена, стало быть, тоже нет. Еще нет дорог, никаких. Лошадей приходилось кормить овсом. А доставка из-за бездорожья очень была затруднена. Лошади часто голодали. И у казаков однажды голодный конь сошел с ума и откусил хозяину нос.
– Впервые слышу! – поразился Рыковский. – От злости?
– Да, нервы сдали. У лошадей тоже ведь есть нервы.
– И что казак?
– Отослали в госпиталь. Больше я его не видел.
– Сильно откусил?
– Как ножом отрезал! Только две дыры и остались.
– Ну и ну… А второй случай?
– То уже в бою. Прилетел шрапнельный стакан… Знаете, что это такое?
– Слышал.
– Вот. Разорвался в цепи, которая лежала в поле. И подпоручику из нашего батальона отбил нос. Сам стакан – это такая тяжелая стальная чушка. Ударил сбоку, и готово!
– А шрапнели?
– Осыпало, но не задело. А стакан задел.
– И что с подпоручиком?
– Тоже в лазарет.
– Хм… Войлошников! Что вы на это скажете?
– Господин надворный советник прав. А мы не подумали! Надо расширить круг поисков. Военная травма… да и вообще любая. Мало ли что в жизни случается? Пьяная драка или на заводе в механизм угодил…
– Выполняйте! А вам, Алексей Николаевич, спасибо за первую подсказку.
Так за разговорами они прибыли в Сокольники. Перед проездом Камер-Коллежского вала толпились зеваки. Городовые не пускали их в рощу. В воротах возвышался рослый красивый офицер с выразительным лицом.
– Это пристав Четвертого участка Мещанской части поручик Лебедев, – пояснил Владислав Рудольфович. – Присмотритесь к нему. Способный!
Завидев сыскных, пристав махнул рукой. Зевак оттеснили, и пролетка въехала в парк. Лебедев ловко вскочил на подножку и приказал кучеру:
– Давай в круг!
– Где убитый? – близоруко сощурился коллежский советник.
– Прямо в круге лежит, за летней верандой.
– Наш?
– Ваш, Владислав Рудольфович. Удар в шею, как всегда.
Сокольнический круг – знаменитое место. Это пространство диаметром в двести саженей обнесено забором испокон века. Внутри – фонтан и летнее кафе. В пространство рощи от круга расходятся семь дорожек-лучей. Тут всегда людно, даже зимой. А уж в начале мая… Как в таком шумном месте совершили убийство? Наверняка имеются свидетели!
Они подъехали к веранде, сошли, и Алексей увидел тело. Тщедушный мужчина в подбитом сюртуке и слишком ярком жилете лежал на спине. Глаза смотрели в небо с театральным удивлением. Мертвый словно вопрошал: эх-ма, чего это? Голова повернута набок, в шее короткий разрез. И большая лужа крови вокруг.
– Документы при нем? – спросил Рыковский у пристава. – Личность установили?
– Никак нет, Владислав Рудольфович, – ответил Лебедев. – Карманы я обшарил, но осторожно. Чтобы не менять положение тела… Пусто во всех карманах.
– Обчистили, кто резал. А по виду, Василий Иванович? Что скажете? Кажется, похож на бразильянца?
– Думаю, он и есть. Приехал погулять, и не повезло.
Рыковский поймал недоуменный взгляд Алексея и спохватился:
– Ах да! Вы же не владеете здешним жаргоном. Бразильянцами у нас в Москве называют провинциальных жуиров. Их много наведывается сюда. Повеселиться, приударить… Это целый тип: при деньгах, неразборчивые, жадные до развлечений.
– Вы сказали, Безносый охотится на картежников, – начал Лыков. – Но здесь, в Сокольниках… Начало мая, летнее кафе только-только открылось. Разве в нем разрешены азартные игры?
– В корень смотрите, ваше высокоблагородие, – почтительно согласился Лебедев.
– Для вас Алексей Николаевич.
– Благодарю-с. А я буду Василий Иванович. Так вот. Игры в кафе, конечно, запрещены. Но тело-то здесь! Я тоже первый вывод сделал, что держатель кафе дозволяет тайную игру. Непорядок! Я хочу его припугнуть. Может, он со страху, что патента лишится, что-нибудь и вспомнит? Кто вертелся возле игравших, кто у входа караулил… А пока извольте пройти в заведение. Покажу, что я там нашел.
Все трое зашли внутрь, и Лебедев предъявил начальству веские улики. Прямо на столах лежали не убранные с ночи карты, на зеленом сукне белели написанные мелом цифры. Игорный притон!
– Где управляющий? – рассердился коллежский советник. – Закрыть чертово логово на все лето! Сегодня же подам рапорт обер-полицмейстеру!
– Владислав Рудольфович, дозвольте возразить, – тихо, но твердо остановил его поручик. – Нам много выгодней простить нарушение, но сделать управляющего осведомителем. Прошу разрешить это.
– Что? Вы требуете от меня санкции на нарушение закона? – вскричал поляк. – Да что же будет тогда твориться в Москве? Ежели мы сами начнем поощрять преступления…
– Владислав Рудольфович, а ведь пристав дело предлагает, – осторожно сказал Лыков. – Тайные игорные дома манят жуликов как магнит. А здесь край города, близко разбойная Марьина Роща! Такие персонажи могут заходить! Свой человек ох как нужен.
Начальник сыскной полиции озадаченно замолчал. А его временный помощник продолжил:
– Это в вас, извините, говорит бывший прокурорский. Но вы теперь сыщик! Без агентуры в преступных кругах сыска не бывает. Точнее, он бывает, но толку от него грош. А поручик Лебедев выказал, на мой взгляд, высокий профессионализм. Василий Иванович, вас бы к нам, а не в наружной полиции служить! Не думали об этом?
– Кстати, – спохватился Рыковский, – господин Лыков сейчас по пути подал неожиданную мысль. Будто бы наш Безносый может быть не сифилитиком вовсе, а бывшим военным, получившим травму. Нам оно и в голову не приходило. Что скажете, поручик?
– Здравое предположение, хотя я за сифилитика, – ответил Лебедев. – Травма – вещь броская, кидается в глаза. Был бы такой уголовный, давно бы мы о нем знали. А сифилитик… Вон их сколько в Москве! Кто-то и есть наш убивец.
Тут неожиданно заговорил забытый всеми Войлошников:
– А я считаю, господин Лыков прав! Уголовных сифилитиков десятки, но мы ищем уже третий месяц. Все картотеки пересмотрели, всю агентуру вздыбили. И впустую. Был бы Безносый одним из деловых, давно бы его идентифицировали. А тут новый человек, сторонний. Потому и на свободе до сих пор. Я за травму.
– Вот вам и поручаю расширить поиск, – оборвал спор Рыковский. – Вы старший группы, так и действуйте.
– Разрешите тоже войти в группу, – попросил Алексей.
– Вы мой помощник! И в таком чине… Разве если на правах старшего.
– Чины в сыске роли не играют. Войлошников давно ведет дознание, у него все дело в руках. А я буду входить две недели. Зачем? Как рядовой член группы я больше пользы принесу!
Рыковский посмотрел на своего надзирателя. Тот согласно кивнул:
– Почту за честь служить под началом господина Лыкова в любом качестве. Много слышал о нем от Эффенбаха.
– Ну вот! – обрадовался поляк. – Войлошников сам готов уступить пальму первенства!
– Разрешите настоять на своем, – мягко возразил Алексей.
– Как вы себе это представляете? Войлошников – коллежский регистратор, вы – надворный советник…
– Александр Иванович отвечает за поимку Безносого перед вами, так?
– Так. В качестве старшего группы. Но в группу входят рядовые агенты, коим он и дает указания. А как он даст их вам, Алексей Николаевич?
– Как всем остальным, так и мне. В рамках дознания у каждого есть свое направление. Я займусь тем, что рядовые агенты делать не могут. В частности, поиском Безносого в архивах Военного министерства. Имею там связи… Получится быстрее, чем если бы телеграмму подписал обер-полицмейстер. Ну и вообще… полагаю, что буду полезен в группе.
Рыковский задумался, а Лыков добавил:
– Еще считаю целесообразным включить поручика Лебедева.
– Это зачем? – вскинулся начальник отделения.
– Для усиления состава.
– Вы хоть знаете, сколько дел у участкового пристава?!
– Знаю, Владислав Рудольфович.
– Сомневаюсь! Иначе не предлагали бы такую чушь!
Лыков ответил, с трудом сдерживаясь:
– Господин коллежский советник, я занимаюсь уголовным сыском шестнадцать лет. А вы – пять месяцев. Я раскрыл более двухсот преступлений, и все они кончились обвинительным приговором суда. Ни одного оправдательного, ни одного «оставить в подозрении». А вы как следователь все свои дела успешно провели через суд?
– Но зачем вам пристав в составе группы дознания? – уклонился от ответа Рыковский. – В московской полиции их сорок три человека! Может, всех включить?
– Лебедев как раз и будет заниматься взаимодействием с участками. Свой среди приставов, он лучше нас с вами сумеет выстроить отношения.
– Какие еще отношения? – схватился за ухоженную голову поляк. – Мы убийц ловим или дипломатию разводим?
– А как вы собираетесь ловить убийц, не опираясь на наружную полицию? – повысил голос уже надворный советник. – Другого способа нету. С мизерным штатом сыскного отделения, с вашим отсутствием опыта, с вашим католицизмом, в конце концов. Вы что, действительно не понимаете? Без поддержки всей полиции служба ваша успешной быть не может!
Сказал и сам не обрадовался. Конечно, слова были правильные. Но в присутствии подчиненных, и особенно посторонних, говорить их не следовало. Рыковский обиделся:
– Делайте, что хотите! Вас посадили через мою голову… и католицизм ему уже мешает! До ясней Анельки![42] Поимку Безносого спрашивают с меня, а вяжут по рукам!
– Ваше высокоблагородие, – перешел на официальный тон Лыков, – давайте спросим самого поручика Лебедева, готов ли он войти в группу? И позволят ли ему это его многочисленные обязанности по должности пристава?
– Что скажете, поручик? – обернулся к Лебедеву начальник сыскной полиции.
– Дел, конечно, выше крыши… Но войти, если честно, давно мечтаю!
– Мечтаете?
– Точно так. Я справлюсь, Владислав Рудольфович! И, смею надеяться, принесу пользу дознанию. Господин Лыков… Алексей Николаевич прав. Почему так плохо идет поиск шайки Безносого? Нет взаимодействия. Главное лицо в полиции – это околоточный надзиратель. Он ближе всех к обывателю по должности. Двенадцать сыщиков на Москву – капля в море! А пятьсот околоточных накрывают город будто сетью. Ничего важного не укроется от их взора, если верно направить внимание. Вот это и станет моей задачей! Начну объезжать участки с утра до ночи и толкать, толкать людей. Тогда полиция сделается вам настоящим помощником, и мы отыщем убийц!
Лыков одобрительно крякнул. Пылкая речь молодого поручика подействовала и на поляка. Он перевел взгляд с пристава на петербуржца, стащил с руки перчатку и протянул ему руку:
– Алексей Николаевич! Мир?
– Мир, Владислав Рудольфович! – охотно ответил надворный советник.
– Значит, так. Я сегодня же вхожу к обер-полицмейстеру с докладом. Прошу усилить группу дознания по шайке Безносого двумя лицами: Лыковым и приставом Лебедевым. И, с помощью поручика, отрабатываем новую модель взаимодействия наружной и сыскной полиций. Верно?
– Очень верно!
Тут появился распорядитель кафе, и начальство переключилось на него. Рыковский оказался талантливым актером и разыграл все как по нотам. Сначала он топал ногами и стращал ресторатора всякими карами. А потом заявил:
– Но вот ваш пристав за вас заступается. Говорит, надо дать шанс исправиться… Не знаю, не знаю. Будь моя воля, остались бы вы без промыслового свидетельства! А впрочем, Василий Иванович у себя в участке хозяин, и решать ему.
Сыщики уехали, оставив пристава разбираться на месте. Тело погрузили в труповозку и отправили в морг Тверской части. Пока возвращались, Лыков обратил внимание на бравый вид городовых. Он был в Москве два года назад, и тогда наружная полиция не блистала. Это вообще было свойственно Первопрестольной. Если в Петербурге брали на службу отставных гвардейских солдат, в Москве служил кто ни попадя. Городовые вечно уходили со своих постов и судачили с дворниками. Улицы не чистились, и приставы не обращали на это внимания. Все делалось по-семейному, добродушно-лениво, а по сути спустя рукава. И вдруг такая перемена! Алексей обратился за разъяснением к поляку.
Рыковский охотно рассказал. По его словам, всеми новациями москвичи обязаны Власовскому. Честь обнаружения этого таланта принадлежала городскому голове Алексееву. Проезжая через Ригу, он обратил внимание на идеальный порядок в городе. Вернувшись, рассказал великому князю Сергею Александровичу. Тот как раз искал замену старому обер-полицмейстеру Юрковскому, доставшемуся ему от князя Долгорукова. Генерал-губернатор вызвал полковника из Риги, посмотрел на него – и предложил должность. Власовский согласился. Для Москвы началась новая жизнь.
Первым делом свежеиспеченный обер-полицмейстер велел всем участковым приставам подать в отставку. Ну или почти всем. В их среде царили взяточничество и небрежность к службе. Далее очередь дошла до околоточных и даже рядовых городовых. Как и в столице, на службу начали брать отставных гвардейцев. Рослые, сильные, грамотные, они встали на всех перекрестках и никогда не уходили с поста. Вежливые красавцы городовые лихо козыряли офицерам и умели успокоить истеричную даму. Москва преобразилась.
Затем спокойная жизнь кончилась у дворников и домовладельцев. Власовский огромными штрафами заставил их опустошить выгребные ямы, не чищенные годами. В городе стало легче дышать! Так же строго начали спрашивать за уборку улиц. Исчезли снежные сугробы и колдобины, привычные даже на Тверской. День и ночь дворники сбивали сосульки, топили снег, подправляли мостовую. Наладился и паспортный режим, на который в полиции давно уже махнули рукой.
Следом пробил час извозчиков. Власовский с утра до вечера семь дней в неделю ездил на пристяжной с дежурным чиновником из конца в конец города. Он был вездесущ и неутомим. Все замечал, немедленно пресекал и выносил приговор, а утром это появлялось в «Ведомостях Московской городской полиции». Извозчики позабыли прежние вольности, когда они дрались за пассажиров, ездили в рваных кафтанах и матерились. Штраф, немедленный и ощутимый, вдруг заставил всех стать вежливыми. Москва притихла. Всеобщая ненависть к Власовскому не знала границ. Говорили, что он кокаинист, потому никогда не спит. Еще его объявили Антихристом. Нелюдимый, живущий только службой, беспощадный и злопамятный, полковник плевал на эту ненависть. Вечерами он пьянствовал в отдельном кабинете в обществе одного лишь Алексеева. Выпив, как ни в чем не бывало снова отправлялся на обход. Через год городского голову застрелил в служебном кабинете сумасшедший. Обер-полицмейстер не просто лишился собутыльника – он потерял единственного человека, хорошо к нему относившегося. Полковник окончательно ушел в службу и стал еще неутомимее и злее. Но в Москве воцарился порядок.
Время до обеда Лыков посвятил бытовым делам. Прежде всего он переоделся в статское, сняв парадный мундир с орденами. Сыскная полиция занимала четыре больших помещения. Временному помощнику поставили письменный стол в комнате приводов. Самая беспокойная, зато все новости узнаются немедленно! В два часа Лыков вместе с Рыковским пошел на доклад к обер-полицмейстеру. Он помалкивал, наблюдая, как выкручивается бывший следователь.
Главным событием, конечно, было новое убийство. Власовский подробно расспросил, убедился, что это дело рук Безносого, и устроил подчиненному выговор:
– Владислав Рудольфович, сколько еще будете их терпеть?! Шестой покойник! Что я скажу великому князю?
– У Алексея Николаевича есть новые предложения, – сразу же перевел стрелки поляк. – По его мнению, мы не там искали. Сифилитиками круг подозреваемых не ограничивается. И вообще он предлагает усилить группу, что дознает шайку Безносого, собой и приставом Лебедевым.
– А при чем тут Лебедев? – удивился обер-полицмейстер.
Лыков коротко, но убедительно пояснил. Власовский задумался.
– Чтобы пристав сам просил добавить ему обязанностей? Экое баловство! Впору наказывать поручика Лебедева за то, что ему нечем себя занять! А с другой стороны, Лыков прав… Прав! Без помощи общей полиции как жуликов ловить? Карманников, пожалуй, и возможно. А вот убийц с налетчиками… Есть места, для сыскных надзирателей непроницаемые. Да все наши окраины такие! Только околоточный туда вхож, причем не всякий. А кто вхож, не всегда расскажет, что у него в околотке творится.
– Эффенбах как-то проникал… – тихо буркнул Рыковский. – А мне пока не удалось.
– Он тоже не везде проникал, – утешил начальника Лыков. – Настоящие жулики над ним посмеивались. Вообще же, успех дает негласная агентура. У вашего предшественника она была.
Разговор перешел на Эффенбаха. Все трое хорошо его знали и оценивали высоко. Полковник сказал, в частности:
– Ловкий был человек! Не читали его формуляр? А я читал. Там сорок благодарностей и единственная жалоба. Это что-то удивительное! Уверяю вас, господа, наши с вами досье сплошь состоят из доносов и жалоб. А тут…
– Он ведь жил с одной женщиной, а венчан был с другой, – вставил Рыковский. – И помогал обеим! Как это возможно при его окладе жалования?
– Тут вопрос! – согласился обер-полицмейстер. – И начальство его себе задавало. Эффенбах получал сто семьдесят пять рублей. Из них семьдесят пять отсылал в Петербург, официальной супруге.