Он явно ожидал взрыва, поскольку уж кому-кому, а Кузину антиклерикальные настроения Майка были хорошо известны. И тем страшнее, безысходнее для пухленького жизнелюба оказалось короткое и глухое:
– Ходил. Позавчера.
Вновь наступила тишина, нарушаемая лишь приглушенным шорохом автомобильных протекторов где-то за домами на противоположном берегу. Потом визгливо, заполошно залаяла собака, но почти сразу же заткнулась, как будто смутившись отчаянной неуместности своего поведения.
– Иииии?.. – не выдержав, протянул Кузин, осторожно, точно выглядывающий из норы сурок, готовый при малейшей угрозе нырнуть обратно.
Майк согнал перчаткой воду с рукава пальто, посмотрел на мокрую черную кожу, блестящую в свете фонаря, и невесело усмехнулся:
– Бесполезняк, Димыч. Мало того, что я себя чувствовал полным идиотом, так еще и… – Майк неожиданно обернулся и с какой-то отчаянной злобой заорал, заставив друга испуганно дернуться: – Вот скажи: даже если вся эта херня и взаправду, какие у меня грехи могут быть?! Чтобы – вот так?! Я что, убил кого? Ограбил? Родину за десять центов Госдепу США продал?! В чем я – я! – виноват перед боженькой и уж тем более – перед этим гадом?! Который матери жизнь поломал, надо мной почти двадцать лет измывался и даже теперь, сдохнув, покоя не дает! Из меня же с самого раннего детства веревки можно было вить, просто сказав: «Ну что ты ведешь себя, как отец»? Я ж до уссачки боялся не то что внешне – хоть в чем-то быть на него похожим! Хоть капельку!!! – отчаянный вопль Соколова сменился рыдающим, захлебывающимся кашлем.
Вновь восстановив дыхание, Майк уже спокойно сказал:
– Не могу я так больше, Димка. Ну, допустим, дома я все зеркала побил, придурок, когда осознал окончательно, что со мной происходит. Ну, экран телевизора завесил, в ноут не смотрю, пока не прогрузится, смартфон – и тот спрятал подальше, а взамен «Моторолу» на антресолях откопал кнопочную, времен Очакова и покоренья Крыма. Чтобы в скайп выйти или, прости господи, селфи сделать – так ни-ни. Хорошо еще, что матушку недавно уговорил подругу навестить, которая год назад в Тай на пээмжэ перебралась. На работе пока отпуск взял – у меня чуть ли не пара месяцев неотгуленных накопилась. На улице без темных очков не показываюсь – оно, оказывается, помогает, особенно если на зеркальную поверхность вскользь смотреть. Но ведь это не выход, верно?
Кузин молчал. Да и что тут скажешь?
– А знаешь, что хуже всего? Каждый раз, когда это происходит, я подсознательно жду, что больше уже не вернусь. Я, Майк Соколов, тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения, русский, беспартийный, не привлекавшийся, старший менеджер рекламного отдела издательства «Нола-Пресс», большой любитель поржать, ценитель женской красоты и ума, а также хорошо пошитых блейзеров, неглупой фантастики, музыки кантри и правильно приготовленной пасты болоньезе под бокальчик кьянти, и прочая, прочая, прочая… Что мое место навсегда займет он, Потап. И когда я думаю об этом, Димка, мне, честное слово, хочется из окна шагнуть. Или, вот, через перила – в пхк…
Майк вновь мучительно закашлялся. Кузин, готовый сквозь землю провалиться от смущения за свой глупый вопрос и невозможность чем-то помочь, лишь сжимал кулаки, наблюдая за другом, согнувшимся в бронхоспазме.
Ситуацию спас зазвонивший телефон. Глянув на дисплей, Димка сделал страшные глаза, одними губами прошептал: «Жена!» и, нажав «Прием», заворковал:
– Да, Ленусь! Ага, гуляю. С Майком, с кем же еще? Привет тебе громадный, кстати. Ага, спасибо, передам. Чего поздно? Ничего не поздно. Часов одиннадцать всего, и погода классная. Ну, допустим. Допустим, говорю. Хорошо, хорошо, не допустим, а пятнадцать первого. Все равно мне по прямой. А Майку таксо поймаем. Нет, доедет, разуме… Кто блюет? Никто не блюет, что ты. Просто Майк поперхнулся. Знаешь, бывает такое, когда неожиданно холодный воз… Ну, почему сразу «напились»? Зай, да ты что! Какие бабы? Я что, уже с другом детства не могу кофе попить? Ну Лееен, не начинай… Да, все хорошо. Да, уверен. Позвоню, разумеется. Ага. Ага. Нет. Нет, говорю. Все, я побежал. И я тебя!
Убрав телефон в карман, звезда фриланса и заботливый супруг Кузин обернулся к Майку, виновато разводя руками.
– Прости, старик. Сам знаешь, от Ленки хрен отвяжешься. Тем паче, что у меня недавно случился натуральный epic fail: отмечали в «Куршевеле» юбилей Теодора Кузьмича, и я сам не понял, как набрался до состояния почти парнокопытного. Да еще Лола Хрущева, она же Лариска Книппер, полезла целоваться на прощание и своей помадой с блестками мне весь воротник изгваздала, гадюка. А Ленка… ну, ты знаешь Ленку. Кстати, о моей ненаглядной язве – Майки, дорогой, давай немного ходу прибавим, а? Потому как Ленка, конечно, та еще птичка мозгоклюй, но тут она кругом права – метро ж действительно закроется на хрен, а на дворе, увы, не май месяц. Так вот, о юбилее…
Майк шел рядом с Кузиным, слушал его милую, необременительную, пустую болтовню и улыбался. Впервые за последние две недели ему было хорошо. Почти так же, как раньше.
Мокрый снег чертил на его щеках влажные дорожки.
Майка разбудил телефонный звонок. Долгий, настойчивый. Проклиная свою привычку оставлять мобильник в кармане пальто на вешалке, Соколов ринулся в прихожую, едва не промахнувшись мимо дверного проема.
Звонил Кузин.
– Значит, так, – торопливо зашептал Димка, по своему обычаю даже не извинившись, словно они расстались всего пару минут назад, хотя за окном была темень, а электронные часы над дверью в туалет показывали начало четвертого. – Я тут думал, прикидывал, такскзать, хрен к носу…
Разом почувствовавший, что сна нет ни в одном глазу, Майк облизнул сухие, шершавые губы. Потом, как был, голышом, зачем-то прошлепал на кухню и, не зажигая света, плюхнулся там на стул.
– И… что?
– А то, что козел я, герр Соколофф. Безрогий. У человека беда, а я – шуточки, смех…чки, Никанор с Лариской. Эх! – Димка тяжело вздохнул и совсем тихо закончил: – Прости, Мих.
– Фигня, Димыч, – хрипло сказал в трубку Майк, чувствуя, что еще немного, и он самым позорным образом разревется от бессилия и обманутых надежд. – Прорвемся…
Он уже собирался было нажать отбой, и тут Кузин, слово почувствовав это, затараторил все тем же отчаянным шепотом, но, благодаря давней журналистской практике, идеально разборчиво произнося слова:
– Я тебе там письмецо намылил. Сразу говорю: ни шиша не знаю, что в нем, и знать не хочу, а если что, буду отрицать свое участие в этой афере, как пионер-герой на допросе в гестапо. И вообще, ты меня знаешь, Майки, я целителей, экстрасексов и прочих колдунов вуду на дух не переношу… с недавнего времени. Но тут… Это, правда, страшная тайна, и я жизнью клялся никому и никогда, но чего не сделаешь ради друга детства… В общем, в медийных кругах циркулируют кой-какие слухи. Дескать, несколько очень серьезных людей, попавших в конкретное дерьмо, сумели как-то выкрутиться, получив это письмо. Знаю, звучит как пьяный бред, но ведь и ситуация у тебя… Ну что ты теряешь, в конце концов?.. Да, Ленусь, это я тут, – голос Кузина зазвучал громче и при этом – словно в отдалении. – И ничего не ору, зачем ты наговариваешь? Ну, прости, что разбудил. Вот, не спится. Живот что-то прихватило. Дай, думаю, пока заседаю, Майку наберу – узнаю, как мой дружок до дома добрался. Ну и что, что ночь? Я ж волнуюсь. Да, узнал. Да, нормально. Ага, ложись, зая, сейчас приду… Прости, старик, надо бежать. Ленка ругается. Ты там не кисни, ладно? И письмецо мое обязательно глянь. Только умоляю, не говори никому, что от меня получил, оки? Я, конечно, шифранулся малость – не со своего ящика слал безопасности ради, и даже не из европейского домена, но мало ли… Ведь реально зарыть могут, если… Ну все, обнимаю! Пока…
Слушая идущие из телефона гудки, Майк вдруг представил себе Кузина, – такого мягкого, уютного и почти плюшевого в своем теплом зимнем халате на флисе и пушистых тапочках. Как Димка, добрая душа, закрывшись в туалете от вездесущей Ленки и нахохлившись на краешке унитаза, точно Воробьишко из сказки Горького на краю гнезда, звонит ему, Майку. Потому что действительно не может заснуть, волнуется… А по другую сторону двери, растрепанная со сна и от того еще более грозная, стоит, руки в боки, Ленка, традиционно подозревая благоверного в чем-то неподобающем…
Что-то поднималось из груди, щекотало горло и неудержимо рвалось наружу. Соколов хрюкнул, пытаясь проглотить дикий, истеричный и совершенно неуместный в его плачевной ситуации хохот.
И не преуспел.
* * *В почтовом ящике было всего одно непрочитанное письмо. И пришло оно действительно не с одного из двух привычных адресов Кузина, а с совершенно незнакомого, да еще и заголовок его был набран какими-то дикими иероглифами, из-за чего письмо ожидаемо свалилось в спам. В другое время Майк удалил бы такое не глядя – только вирус подцепить ему для полной радости не хватало. Но то в другое.
– Шифранулся он, понимаешь! – проворчал Соколов, кликая на письмо.
«Здравствуйте! Это – Письмо НеСчастья. Если Вы получили его по ошибке, пожалуйста, удалите письмо как можно скорее. Если Вам действительно нужна помощь и Вы готовы заплатить за нее, перейдите по ссылке ниже и следуйте дальнейшим инструкциям».
– А не охренел ли Кузин?! – возмущенно спросил Майк единственного собеседника, которым располагал в данный момент, а именно чайник на столе. Чайник сочувственно промолчал.
– Ну бред же! – не сдавался Майк. Ему очень хотелось перезвонить Димке и высказать все, что он думает по поводу шуточек в данной ситуации и в данное время суток. Разбудить этого паразита, как он разбудил его, Майка, и наорать матом. А Ленка, которая, разумеется, тоже проснется, еще и от себя добавит…
Потом Соколов вспомнил интонации друга детства и со стоном спрятал лицо в ладонях. Кроме того, Димка, конечно, паталогическое трепло и фанфарон, а осторожен настолько, что это часто граничит с трусостью, но так шутить он не станет. Нет, он действительно верил в то, что присланное им письмо может помочь Майку. И действительно был здорово напуган, пытаясь замаскировать страх за повышенной даже для своего обычного зубоскальства дозой шуточек.
Соколов встал со стула, подошел к окну и, раздернув шторы, прижался лбом к ледяному стеклу, закрыв глаза.
Перед глазами стоял Потап. Такой, каким сын видел отца в последний раз… и все-таки не такой. Все в облике родителя, ранее выглядевшее жалко, теперь казалось исполненным какой-то темной, мутной, неясной угрозы.
«А ты, небось, думал, что избавился от меня, говнюк? – отчетливо прозвучал в ушах Майка клекочущий хрип. – Никуда ты от меня не денешься, понял?! Никуда! Я теперь всегда с тобой буду. До конца. Так даже интереснее, чем занять твое место. Чтоб ты осознал, чтоб шкурой почувствовал, каково это – обидеть Потапа Степаныча Соколова. Чтоб на коленях у меня прощения просил! До крови чтоб лбом в пол бился! Умолял чтоб! А я не прощу, слышишь! Не-про-щу!!!»
Отчаянно рванувшись назад и не упав только потому, что запутался в занавеске, Майк замер. Тело сотрясала крупная дрожь, а дыхание было такое, словно он только что всплыл с какой-то совершенно невозможной глубины – на последних остатках кислорода, уже теряя сознание от удушья. Тяжело, как старик, прошаркав обратно к стулу, Майк плюхнулся перед экраном компьютера с раскрытым «Письмом НеСчастья».
Пальцы дрожали так, что курсор мыши навелся на ссылку лишь со второй попытки.
«Внимание! Программа неизвестного разработчика UnHappy.exe будет установлена на Ваш компьютер. Да/Нет», – сообщило выскочившее окошко антивируса.
Майк глубоко вздохнул.
На этот раз он попал в нужную кнопку с первой попытки…
Голова была пустой и звенящей.
Открыв глаза, Майк первым делом посмотрел на часы, беззвучно отсчитывающие время на стене напротив дивана. «Начало второго, – отметило сознание. И, приняв в расчет более чем неплохую видимость в комнате, а также золотящиеся под лучами бьющего в окно солнца шторы, педантично уточнило: – Дня».
– Ничеси я задрых! – с душераздирающим зевком сообщил городу и миру Соколов. Привычно потянулся, до хруста вытянув вверх широко разведенные руки, сжатые в кулаки. Да так и замер.
Секунду спустя он, словно подброшенный мощной пружиной, ринулся к столу, на котором стоял включенный ноут, ушедший в спящий режим.
«Рядом мобильник… Ну да, это я с Димычем разговаривал… или нет? Вроде на кухне дело было? Ладно, допустим. А что тут бумажник делает? И почему карточка зарплатная сверху лежит?»
Майк включил телефон, привычно уже за последнее время порадовавшись тому, как долго держит заряд батарея «кнопочника» по сравнению с навороченным смартфоном. Помаргивающий на экране конвертик извещал о полученном сообщении.
Новых эсэмэсок оказалось аж три: уведомление о том, что завтра будет автоматически списана со счета абонентная плата за обслуживание кредитки, рекламная рассылка фитнес-клуба, напоминающая о том, что весна уже не за горами и пора приводить себя в форму… А вот третье сообщение заставило Майка разом покрыться холодным потом.
Spisanie so scheta 609*32659 na summu 64,792.13 RUR, poluchatel platezha ***; 20.02.2016 06:17:31.
20.02 06:17
Шестьдесят пять тысяч! Почти все, что было у Майка за душой, не считая нескольких средних купюр и горстки мелочи, обнаруженных при ревизии бумажника. Все, что он копил почти год, намереваясь летом махнуть в конный поход по Алтаю.
– Говорила мне мама: не держи все деньги на карте! – простонал Соколов. – А я, дурак, не слушал!..
Но сколько бы он ни сокрушался, сколько бы ни клял себя, Кузина, неведомых лохотронщиков и судьбу, а слезами, как справедливо утверждали русские народные сказки, горю не поможешь. Оставалось лишь попытаться восстановить события минувшей ночи и выяснить, кому и за что он перечислил свои кровные.
Привычно отвернувшись от экрана ноутбука, удрученный Майк шевельнул мышью, пробуждая компьютер. Выждав для верности минутку, ввел пароль («Да, паранойя! Нет, не помогла!») и уставился на рабочий стол.
Новую иконку он заметил не сразу – та спряталась среди целой россыпи игровых. В скоплении рыцарских шлемов, свитков, пронзенных кинжалом, щитов викингов и клыкастых орочьих морд скорбная маска древнегреческой трагедии смотрелась совершенно естественно.
Неведомая программа оказалась классического вида «болталкой».
«С возвращением, Майк!» – поприветствовало Соколова выскочившее сообщение.
– Неужели у тебя еще остались деньги? – противным голосом дополнил его Майк и, не удержавшись, показал в экран средний палец. – А вот выкуси!
Увы, его надежды не оправдались: все диалоги из «болталки», даже если они и были, оказались удалены. А журнал статистики позволил установить лишь то, что вчера ночью (точнее, сегодня утром) Соколов прошел регистрацию и безвылазно находился в программе почти три часа.
– Ррразводилово! – прорычал сквозь стиснутые зубы Майк и что есть силы приложил кулаком левой руки по ладони правой. Душа требовала незамедлительных действий, направленных на отмщение.
«Кузину, гаду, по морде и после можно будет дать! – размышлял Соколов по дороге в ванную. – Сперва помыться, позавтракать – хотя, скорее, пообедать, – и к ментам». (Как и многие «рожденные в СССР», Майк никак не мог привыкнуть называть милицию полицией.)
«Угу, как же! – остудил его пыл насмешливый внутренний голос. – Прикинь, приходишь ты такой в родное семнадцатое отделение: спасите-помогите, отправил собственными руками бабло, но не помню кому и по какому поводу. И вообще ни хрена не помню. Вот как дружок мой, Кузин Дэ Эл, ссылочку на программу среди ночи прислал, – так и не помню. Какую программу? Понятия не имею. Зачем прислал? Ну, понимаете… я, как бы это помягче выразиться, временами одержим духом моего покойного отца… нет, темные очки снять не могу. Еще отражусь в каких-нибудь незамутненных интеллектом глазах, вам тогда всем мало не покажется…»
Едва удержавшись от того, чтобы в сердцах не плюнуть пеной от зубной пасты в стену, где еще недавно висело зеркало, Майк кое-как завершил утренний туалет и поплелся одеваться.
«А с другой стороны, Димка не виноват, – думал он через несколько минут, заваривая на кухне кофе. – Он же мне помочь хотел. И потом, честно предупредил: мол, не знаю, что в том письме… Хотя, мог и соврать. Ведь мог же? Чччерт, сейчас башка взорвется!»
Безо всякого удовольствия съев глазунью из трех яиц с колбасой, Майк залез в тумбочку под микроволновкой и достал бутылку, в которой плескалось граммов сто пятьдесят рома. Внутренний голос на редкость сварливо напомнил, что бутылка была куплена всего-навсего позавчера и что он, Майк, такими темпами сопьется на хрен. То-то дохлый папочка будет рад-радешенек, что сынок по его стопам пошел!
Как обычно, напоминание о Потапе подействовало отрезвляюще: дохлебывать ром из горла Майк передумал. Вознаградив себя в качестве компромисса парой ложек в кофе, он кинул в чашку три куска любимого тростникового сахара, продегустировал и со вздохом долил еще, прямо из бутылки. Снова попробовал и, удовольствовавшись полученным вкусом, отправился с чашкой в комнату.
– А позвоним-ка мы Кузину! – преувеличенно бодрым голосом объявил Соколов по дороге. – Он же говорил, что кому-то там его письмо помогло? Говорил. Вот пусть теперь и…
Закончить мысль Майк не успел: лежащий на столе мобильник зажужжал, сигнализируя о получении эсэмэски.
«Oplata poluchena, – сообщал Соколову некто, чей номер оказался ожидаемо скрыт. – Ozhidayte zakaz v techenie blizhaishey nedeli. Pri raskritii podrobnostey postoronnemy litsu do polucheniya zakaza sdelka schitaetsya annulirovannoy v odnostoronnem poryadke s sohraneniem za isponitelem 100 % poluchennoy predoplati».
Несколько секунд Майк смотрел на погасший дисплей телефона. Потом глотнул из кружки, не почувствовав вкуса, и простонал: