Несколько секунд Майк смотрел на погасший дисплей телефона. Потом глотнул из кружки, не почувствовав вкуса, и простонал:
– Справка выдана иностранцу с табуреткой. Подтверждается, что слона он купил в нашем магазине. Покупайте наших слонов!
* * *Кто бы мог подумать, что семь дней – это так невозможно долго!
Майку все опротивело. Первом делом – люди. Видеть-слышать не хотелось не только друзей и родных, но и вообще никого. При одной мысли, что он тут медленно, но верно загибается в четырех стенах, на потолок лезть готов, а по другую сторону квартирной двери все хорошо, хотелось выть от несправедливости, тоски и злости на всех и каждого из обитателей шара земного. Которые могут жить, как им хочется, по двадцать раз на дню глядя в зеркала и прочие отражающие предметы, не рискуя… да вообще ничем! Ну, в худшем случае, обнаружить у себя на одежде пятно, или, там, размазавшийся макияж и растрепанную ветром прическу. Опять же, незаслуженная награда – это одно, а незаслуженная кара – совершенно другое. Провинился – получи, все честно. А тут выходит, что за мерзкий характер и дурные привычки одного расплачивается другой, и нет у него практически никакой возможности этой расплаты избегнуть. Да и бесцельно шататься по улицам, пусть даже самым безлюдным, не хотелось. Природе-матушке, видимо, Майк Соколов тоже чем-то не угодил: невзирая на близость марта, город накрыла серая беспросветная хмарь. Холодная и влажная, она то завывала пронизывающим ледяным ветром из подворотен и с набережных, то поливала частыми дождями пополам со снегом, а под ноги норовила сунуть если не грязную лужу, то уж обледенелый асфальт – наверняка.
Потом опротивели искусства. Слова в книгах забывались сразу же после прочтения. Кино, музыка, игры раздражали беспорядочно мелькающими перед глазами картинками и резкими звуками, от которых издерганный Соколов шарахался, словно среднеазиатский разнорабочий с просроченной регистрацией от полицейского патруля. Смысл видимого и слышимого ускользал, не успевая обработаться мозгом, оставляя после себя лишь досадливое ощущение ненужной, пустой и даже в чем-то постыдной суеты. Даже бездумное листание Интернета не спасало от хандры. То есть ноут-то стоял включенным круглосуточно, но толку? На третий день пытки, подбежав к нему в шестой, кажется, раз за час, Майк положил себе за правило проверять, не пришло ли какое-нибудь сообщение в «болталку» или на почту, не чаще раза в шестьдесят минут. Не хватало еще грохнуть в сердцах ни в чем не повинный агрегат, очередной раз увидев пустое содержимое папки «входящие». Зато теперь Соколов знал: если забить словосочетание «Письмо НеСчастья» в поисковик, то вывалится примерно 627 тысяч результатов полнейшего ничего!
Следующим капитулировал аппетит. Точнее, не так. Пару первых дней, когда Майк еще поддерживал относительную активность, он испытал нечто вроде булимии и здорово подчистил запас продуктов в доме. Но уже на третий, притащившись ближе к полудню на кухню, Соколов понял, что готовить, – а главное, есть! – не возникает ни малейшего желания. Дальше – хуже. Даже самые любимые блюда не радовали ни глаз, ни желудка, а к концу этой «страстной недели» и вовсе были способны вызвать тошноту. Не говоря уж об алкоголе и нежно любимом кофе. Выбросив в мусорное ведро даже не распечатанную упаковку роллов с жареным тунцом, которую он позабыл убрать в холодильник, Майк решил больше не тратить деньги зря. Да и на оставшиеся после оплаты неведомого заказа крохи все равно не пошикуешь.
А главное – сон. Со сном было хуже всего. Стоило Майку смежить веки, и перед глазами торжествующим сатиром являлся Потап. Злорадно оскалившись, потрясал кулаками. Хрипел отборные ругательства сквозь желтые от никотина зубы. Бешено вращал глазами, закатывая их так, что оставались лишь грязноватые белки, пронизанные полопавшимися сосудиками. Брызгал слюной, суля сыну-предателю адовы муки. Когда же Майку все-таки удавалось заснуть, он проваливался в тяжелое, словно мокрый войлок, беспамятство, совершенно не приносящее отдыха. Большую часть дня он просто валялся на незастеленном диване, тупо пялясь в потолок. На потолке, разумеется, не было ничегошеньки интересного. Но, что куда важнее, не было там и зеркал.
И вот, наконец, жуткая неделя ожидания невесть чего прошла. Прошла, – но ничего не произошло. С двенадцатым ударом часов на Майка не свалилась панацея, и вообще ничего не свалилось. Просто наступил еще один день. И в этот день никто не слал Соколову и-мейлов, эсэмэсок и голосовых сообщений. Никто не писал в ненавистную «болталку», не звонил по телефону и не колотил в дверь. Казалось, весь мир забыл о Майке. А может, просто исчез. Или это Майк провалился в какую-то дыру вне времени и пространства и теперь обречен до конца своих дней хуже, чем на одиночество – на компанию Потапа Соколова. От этих мыслей вдруг стало настолько жутко, что Майк, вскочив с дивана, бросился к окну. С трудом опустив дрожащими, ослабевшими пальцами запорные ручки, распахнул створку и, до половины высунувшись в ночь, прислушался.
Хруст льда под колесами редких машин…
Лязг железной двери в подъезд за спиной позднего прохожего, спешащего домой…
Далекое эхо автосигнализации, разносимое ветром между домами…
Короткий дикий мяв напуганного кем-то кота…
Пьяная перебранка подростков, в любое время года оккупирующих лавочки на детской площадке…
Никогда еще все эти звуки не доставляли Майку такого удовольствия!
Вытерев непрошеные слезы, он закрыл окно, только сейчас почувствовав, насколько замерз.
– Нну, мможет, они как-нибудь по-другому считают? – бормотал Соколов, рысью устремляясь в душ. – Ничего, утро вечера мудренее, – убеждал он себя, с наслаждением подставляя то один, то другой бок под тугие струи горячей воды. – Или вдруг какая накладка? Это ж Россия, тут всякое может произойти, – напоминал он самому себе, жужжа феном. – Не может же быть, чтобы меня банально кинули. Ну, правда. Кузин же говорил, что очень крутых людей это письмо спасало. Значит, и меня спасет. Обязательно спасет. Нужно просто еще немного подождать. Совсем немного…
Странно, но той ночью он, кажется, впервые за всю неделю спал спокойно.
Увы, пробуждение не принесло ожидаемого облегчения: все системы оповещения по-прежнему молчали.
«Неужели все-таки кинули?» – мрачно размышлял Майк, размешивая в кружке очередную ложку сахара. Чай давно остыл, а углеводов в нем содержалось уже с явным избытком. И это притом, что Майк уже лет двадцать не пил чая с любым количеством сахара, а конкретно сейчас пить не хотел вовсе. Просто безостановочное движение ложечки в кружке странным образом успокаивало. Сначала по часовой стрелке. Потом против. Повторить. Досыпать. Повторить…
Потом внимание Майка привлек резкий звук, донесшийся со стороны окна. То ли удар, то ли хлопок.
Подойдя к шторе, Соколов уже взялся было за нее, чтобы отдернуть, но в последнюю минуту передумал. Понял вдруг, что это неправильно. Что там, снаружи, его может караулить нечто, встречаться с чем Майку Соколову отнюдь не стоит.
Даже не опустив руки, он замер, прислушиваясь. Негромкое ритмичное пощелкивание секундной стрелки в часах. Сбивчивое, заполошное буханье крови в ушах. Приглушенные потолочными перекрытиями голоса – соседи сверху явно начали в очередной раз выяснять отношения. Может, это у них что-нибудь грохнуло?
«А может, ты просто того, приятель? – участливо спросил кто-то в голове Майка. – Может, нет никакого заказа, программы-«болталки», списанных денег, Письма НеСчастья, а главное – никакого Потапа Соколова? Точнее, Потап-то есть, в смысле – был, но умер сколько уже лет назад. Умер, похоронен, разложился и вовсе не стремится являться к ненавидящему его сыну, чтобы терзать его и мучить. Потому что никакой загробной жизни тоже нет и не было. А ты, дорогой мой Михал Сергеич, просто и без затей чокнулся. Рехнулся. Крышей поехал. Заметим: к попам ты со своей проблемой пошел, а к банальному психиатру – не соизволил. Почему? А потому, что вы, психи, всегда считаете себя абсолютно нормальными. И в какого-нибудь пошлого полтергейста вам поверить куда проще, чем в собственную головку, которая банально бо-бо…»
Рассмеявшись невесело, Майк взял со стола кружку и решительно выплеснул ее содержимое в раковину. Кстати, на краю раковины – доска для резки, а поверх доски – нож. Острый, наверное. То есть не наверное, а совершенно точно. Майк терпеть не мог тупых ножей, считая их настолько же неподобающими для нормального мужчины вещами, как грязная обувь или женщина привлекательная и притом – глупая.
«Всегда было интересно, правда ли, если перерезать вены в горячей воде, то ничего не почувствуешь?..»
СТОП!!!
Опрометью бросившись в комнату, Майк принялся лихорадочно рыться в шкафу, разыскивая приличную одежду.
СТОП!!!
Опрометью бросившись в комнату, Майк принялся лихорадочно рыться в шкафу, разыскивая приличную одежду.
– К врачу! Врачууу! – бормотал он, путаясь в рукавах рубашки и промахиваясь пуговицами мимо нужных петель. – Галопом! За таблеточками, пилюльками, порошочками! И печаль отступит, и тоска пройдет!..
Как оказалось, с печалью и тоской Майк прощался преждевременно. К счастью своему, он уже довольно давно серьезно не болел, а недомогания незначительные либо средней тяжести переносил на ногах. Если же, что называется, припирало, – договаривался тихонько с начальством посидеть пару-тройку дней дома, не открывая официального больничного листа и трудясь по мере сил. В результате, где находится районная поликлиника, Соколов худо-бедно представлял, но и только.
Оказалось, что одного желания пациента для приема психиатра отнюдь недостаточно. Майк выяснил, что интересующий его специалист один на три заведения. Что приемные дни у него – только нечетные числа, только будни и только с часа до пяти. И главное – что на прием к нему записываются весьма заранее: где-то недельки за две.
– На одиннадцатое могу, – флегматично сообщила Соколову администратор регистратуры. Своим маленьким напомаженным ротиком, гладко зачесанными назад, забранными в пышный хвост волосами и огромными очками в дымчатой оправе она весьма напоминала аквариумную рыбку-телескопа.
– Чего – на одиннадцатое?
«Господи! До чего ж пациент-то непонятливый пошел!» – явственно прочиталось во взоре администратора.
– Записать. К неврологу, – раздельно, словно и впрямь общалась с умственно отсталым, пояснила администратор. – На два тридцать хотите? Или на четыре?
– Почему к неврологу? Зачем? Мне к психиатру надо, – растерялся Майк.
– Сами ж сказали, что с травмой.
«Когда это я такое сказал?» – уже собирался было возмутиться Майк и тут вдруг вспомнил. Действительно, сказал. Его ж первым делом спросили, чего в очках темных ходит. Он и брякни: мол, напали пару дней назад хулиганы, ударили сильно, теперь синяк на пол-лица и ссадина.
– Ну, да…
– Вот. Так на два тридцать или на четыре? – В голосе «телескопа» почувствовалось пока еще сдерживаемое раздражение.
– А к психиатру нельзя?
– Мужчина, ну вы прям как маленький! С ушибами и травмами головы – к неврологу. То есть к хирургу тоже можно, но он в отпуске до конца марта. И все равно вас к неврологу направит. Хотя… можете еще в травмпункт. Тут недалеко. Адрес написать вам?
– Нет, адрес у меня есть, – зачем-то неубедительно соврал Майк. Поблагодарил нахмурившегося администратора и побрел прочь.
Разумеется, в век развитых рыночных отношений и победившего капитализма любой гражданин мог обратиться за медицинской помощью на платной основе. Пусть даже и за помощью психиатрической. Для этого нужны были сущие пустяки: деньги и адрес нужного учреждения. Сколько стоит прием психиатра, Майк понятия не имел, однако надеялся, что оставшихся у него почти двух тысяч хватит хотя бы на оплату первичной консультации. Потом, если что, можно будет занять у того же Кузина или у ребят с работы. А вот адрес еще предстояло найти.
Вернувшись домой, Майк скинул пальто, ботинки и метнулся к ноутбуку. Первым делом, разумеется, проверил «болталку», – ни шиша! – погрозил ей пальцем, дескать, ниче, скоро я на тебя, паскуду, управу-то найду, и запустил поиск. Еще через час, вооружившись распечаткой с полудюжиной адресов и телефонов, Соколов принялся звонить.
Оказалось, что даже деньги всех проблем не решают. Где-то у нужного специалиста был неприемный день, где-то все уже занято до позднего вечера, а в одном заведении Майку предложили сперва коротко изложить свою проблему в регистратуре. Вспомнив «рыбку-телескопа», Соколов торопливо сказал, что перезвонит, и нажал на отбой. Но, как гласит весьма любимая матушкой поговорка, «терпение и труд все перетрут»: наконец измученному Майку улыбнулась-таки удача.
– До восемнадцати тридцати успеете подъехать?
Майк прикинул. Если не случится транспортного коллапса – должен, и даже с запасом.
– Хорошо. Будем вас ждать, Михаил Сергеевич.
Но до клиники с поэтическим названием «Махаон» Майку доехать было не суждено.
– Молодой человек, сумочку не поможете занести? – остановила его просьба пожилой женщины, едва Соколов распахнул подъездную дверь.
«Сумочкой» оказался здоровенный баул на колесиках, а женщина – почтальоном.
– Вот спасибо, молодой человек! Здоровьичка вам! И удачи во всех делах! – бормотала она, пока Майк, сам не зная почему, втаскивал в подъезд тюки газет и рекламных листовок.
– Да уж, удача мне точно не помешает, – кивнул Соколов, наблюдая, как женщина сноровисто наполняет почтовые ящики.
– Значит, будет вам удача, мой золотой! – залихватски подмигнула ему почтальон, не глядя пихая в щель очередную газету. – Ох ты ж! Глядит-ко, не лезет! Давно, видать, хозяин почту-то не вынимал. Доверху набитый ящичек. С горкой. Ай-яй-яй! Или уехал куда? Не знаете? Сорок первая квартира.
Майк, уже взявшийся за дверную ручку, медленно повернул голову.
– Знаю…
… – А я вам русским языком повторяю, мужчина: почта закрыта. Закрыта, понимаете? Мы по субботам до шести работаем.
– До шести еще три минуты.
– У вас часы отстают.
– Это у вас спешат. Ну пожалуйста! Вот извещение. Я все заполнил.
– А я уже свет выключила. В понедельник приходите.
– Не могу я до понедельника ждать! Вопрос жизни и смерти! Хотите, на колени встану?
– Еще чего удумал! Ну-ка, не балуй!.. Вот ведь приспичило шальному… А паспорт с собой?
– Да с собой, с собой! Вот, пожалуйста!
– Тэкс… Соколов, Михаил Сергеевич… Ну, ладно, жди тут…
Работница почты в последний раз смерила взглядом взъерошенного, с лихорадочным румянцем гражданина без шапки и в пальто нараспашку, зато почему-то в темных очках. Подозрительно потянула носом – вроде, водкой не пахнет.
«Наркоман, что ли? Такому не дашь – он ведь и по маковке тюкнуть может. Или ночью в здание полезет. Оно, конечно, на сигнализации, но береженого-то бог бережет… Ищи теперь его посылку. Вопрос жизни и смерти, понимаешь! А у меня, между прочим, в семь ноль пять по «России» концерт начинается, «Субботний вечер». С Басковым! А перед тем нужно еще в «Пятерку» забежать, Муське консервов купить. Теперь, небось, не успею. Но Муська-то не виноватая. Э-хе-хе! Прости, Басков…»
* * *Как оказалось, за шестьдесят пять тысяч рублей без мелочи Майк Соколов приобрел аж два предмета.
Достав из бандероли первый, он вздрогнул всем телом. Пальцы непроизвольно метнулись к лицу. Фууух…
– Слава богу! – кажется, впервые в жизни совершенно искренне, а не ради красного словца, произнес убежденный атеист Соколов, почувствовав подушечками пальцев гладкий пластик солнцезащитных очков. За последние две недели он настолько привык к ним, что не снял, вернувшись с улицы. Да и не терпелось поскорее узнать, что находится в долгожданной посылке. Осознав, что было бы, начни он потрошить коробку без «страховки», Майк столь же искренне выматерился.
Первым предметом было складное настольное зеркало.
Такое… косметическое оно называется, что ли? Примерно с килограмм весом, круглое, плоское, свободно крутящееся, с регулируемым углом наклона. Две абсолютно идентичные – даже без увеличения! – стороны сантиметров двадцати в диаметре, лаконичная серебристая оправа и аналогичная овальная подставка. Весьма, надо признать, устойчивая, но и только. Вещица буквально вопила о своем происхождении из Поднебесной, только вот, увы, отнюдь не эпохи Мин.
– Максимум тысячи полторы, – покачал головой Майк, щелчком пальцев заставив зеркало дважды провернуться вокруг оси. – Ну, допустим, даже две. Но никак не долларов. Мда…
Следом за зеркалом из недр бандероли явились очки. Тоже круглые и двойные: нижние стекла, вставленные в оправу, – обычные, прозрачные, а сверху на них опускаются другие – затемненные и с зеркальной внешней поверхностью. У Макса Смирнова из отдела верстки были похожие. Он все прошлое лето в них проходил, откидывая зеркалку в офисе и опуская пижонским жестом, когда выходил на улицу.
Отвернувшись от стола со стоящим на нем зеркале, Майк стянул свою «защиту» и нацепил обнову. Очки сидели как влитые и практически не ощущались. Зеркальные стекла поднимались без труда и опускались ничуть не менее эффектно, чем у Смирнова. Во всем же остальном – лаконичная оправа из серебристого металла, тонкие, ничем не украшенные и не подпружиненные дужки – очки были под стать зеркалу. А стоили, вероятно, еще дешевле.
Майк на всякий случай заглянул в темное нутро посылки. Потом запустил в него руку и как следует пошарил. Потом, перевернув вверх дном, энергично потряс.