Известный исследователь освоения Сибири В. В. Покшишевский писал: «В короткие перерывы между своими походами, попав на время в гарнизон того или иного острожка, землепроходец жил в наспех срубленной избе, до отказа переполненной казаками, случайно застрявшими в «городе» промышленниками, гулящими людьми. Но привычка к странствиям, азарт открывательства не давал ему долго засиживаться на одном месте. Да к тому же «людской материал», которым в Сибири располагало московское правительство, был настолько малочислен, что только постоянная переброска людей с места на место, использование их для самой разнообразной деятельности позволяли кое-как справляться с возникающими задачами. Недаром в казачьих челобитных, почти как установившаяся формула, постоянно повторяется: «И был я, государь, во всяких твоих службах: и в пешей, и в конной, и в лыжной, и в стружной, и в пушкарях, и в защитниках, и у строения острогов, и у собора твоего, государь, ясака, и в толмачах, и в вожах». Очень часто землепроходец, этот инициативный «опытовик» и «передовик» был грамотен.
Благодаря его «сказкам» и «отпискам» не только Россия, но и другие страны узнавали о новых народах, языках, реках и проливах, морских путях, земных богатствах и природных явлениях. Русский землепроходец по мере сил выступал не как завоеватель и действовал в рамках тех традиций и опыта, которые существовали тогда в государстве.
В новых для себя землях старался как можно быстрее подружиться с местным населением, часто привлекая его к своей государственно полезной деятельности. Вот почему в такой короткий срок и так мирно огромный край от Уральских гор до Ледовитого океана вошел в состав Русского государства. С присоединением Сибири Россия становится не только европейской, но и азиатской державой.
***…Тройка мальчишек медленно приближалась.
Степан прижался к забору, дальше отступать было некуда, и он приготовился к драке.
– Погодите, чалдоны несчастные. Уж приедем с Алешкой да Матюхой, то-то будет вам подарочек на праздничек. Накостыляем будь-будь!
– То когда будет, – не остался в долгу самый маленький из нападавших. – А мы тя щас одарим!
– Воронье каркает, покуда в стае, а по одному щебечет, как воробушек. Фьють-фьють. По одному слабо?
Озадаченные последними словами, мальчишки остановились, переглянулись и, видимо, молча пришли к единому мнению.
– Ладно, давай по одному, – рассудительно, по-деловому, протянул все тот же мелкий пацан. – Со мной будешь?
– Да все равно мне, только по правилам, без подножек и под дых чтоб не бить!
– Ладно…
Неизвестно, чем бы кончилось дело, но неожиданно тройка нападавших, как по команде, развернулась в сторону дороги.
– Тикайте, пацаны, – крикнул маленький заводила, и мальчишки, к полнейшему удивлению Степана, разбежались по проулкам.
Степану стало не по себе. Он услышал конский топот и различил пыльную змейку, которая быстро приближалась. Вскоре показался всадник. Чуть старше Степана, но по тому, как он держался в седле, как ловко соскочил с коня, можно было без ошибки сказать, что наездник он бывалый.
Конь, разгоряченный галопом, мотал головой, закусывал удила, пофыркивая, бил передними копытами и словно пританцовывал на месте.
– Тихо, Ветерок, – тихо успокаивал лошадь нечаянный спаситель Степана, разглядывая его с явным любопытством.
– Смотались дружки?
– Ага, разбежались кто куда.
– Дрались?
– Да нет, не успели. Ты всех распугал.
– Лезли почто?
Степан пожал плечами.
– Ты ведь не здешний?
– Из Енисейска. С отцом экспедицию готовлю, а они пристали.
– Про экспедицию слыхал… Так это тебя, значит, Степаном кличут? Ну привет тогда. Меня Семкой зовут.
Семка соскочил с коня и протянул руку новому знакомцу.
– Чей будешь, купеческий?
– С чего взял?
– Конька у тебя – загляденье. Вон как играет.
– Ничей я. Сам себе хозяин. Никого у меня нет. Отец с мамкой на прииски ушли, меня с теткой оставили. Так и живем, а где они – никто не знает. Уже много лет прошло. Тетка злющая, спасу нет. Чуть что – сразу взашей. Ну я от нее и сбег. У трактирщика за стол и одежу горбачусь. Я все могу – научился. А теперь у меня Ветерок есть. Он мне помогает. Кому чего подвезти-вывезти, дров из лесу натаскать, корову пригнать – че надо, то и могу!
Степан приценочно поцокал языком, оглядывая коня.
– Откуда такой?
– У Лютого сын плавать толком не умеет, а поспорил, что до острова, ну того, что у нас на Ангаре напротив пристани, вплавь доберется. Река-то на вид спокойная, да норовистая. Течение дурное, не всяк ту протоку ухватит. Так чуть не утоп пацаненок. Рыбачил я как раз – и увидел. Успел. Вытащил его на берег. Тяжелый дуралей, хоть и малец. Лютый узнал про то, жалованье не увеличил, зато коня подарил. Все дивились, как это он такого красавца отдал, не пожалел. Прилюдно отдал и сказал еще: этот конь отличный, а сын – самое дорогое, что есть. Так что будет справедливым коня за наследника отдать. В таком деле, дескать, жадничать – только Господа гневить… Плывете-то далеко?
– На Подкаменную.
– Здорово, я бы с вами подался, да решил с комедиантами уйти. Гармонист, Липкин отец, сдавать стал, совсем ослаб чего-то. Ему гармошку-то таскать тяжело, не то что представления делать.
Обещал выучить кнопочкам. Да и от тетки мне уйти надо – заела.
– Я вообще-то отца твоего разыскивал. Но ты, вижу, не из трусливых – все тебе обскажу, а ты уж отцу. —
Семен сделал знак рукой, чтобы Степан подошел поближе.
– Тебе Липка ничего не рассказывала?
– Да мы с ней и не знакомы даже…
– Ладно, слушай внимательно. Объявились тут недавно двое пришлых. У Лютого подрабатывают на побегушках. Липка слышала, как твой отец с ними разговаривал и пообещал взять в экспедицию.
– Он ничего не говорил. Может, не успел?
– Может, и не успел. Ну так вот, один из них тунгус – он проводником будет. Вчера и порох у здешних мужиков торговал под будущего соболька. Ему дали. Все уже знают, что он с твоим отцом поладил. А раз так, то кто ж тунгусу откажет. Он после сезона все с лихвой вернет.
– Ну и че тут такого? Наш-то проводник пропал куда-то, сбежал что ли.
– Кабы сбежал! Слухи ходят, кончили его.
– Врут, поди. Кому надо проводника убивать, он что, злодей что ли?
– Ну, дальше Липка слышала, как товарищ подговаривал тунгуса вывести экспедицию прямиком к какой-то Золотой речке. А отец твой, если захочет, пусть потом сам пробирается к Енисею.
– Повтори еще раз! Ты сказал «Золотая речка»? Слышал уже это…
Семен пожал плечами.
– Ну, Липка так и сказала: вывести к Золотой речке.
– Почудилось ей, поди, откуда девчонке знать про это?
– Липку не знаешь. Она такая отчаянная. Я сам видел этого Николу, приятеля тунгуса. Он мне сразу не понравился. На рожу сильно злющий, разговаривает мало и все орет на бедного тунгуса. А глаза – ой, жуть. Чуть что – как зыркнет! Он на Ветерка заглядывался, вот я Липку и подговорил последить за ним незаметно, не коня ли удумал моего увести. А выходит, другое дело у них на уме. Ты отцу все перескажи. Может, и без них обойдетесь. В общем, все я тебе передал, что узнал, а мне спешить надо. Лютый по соседним деревням отправил меня объявлять, что комедианты приехали.
Семен ловко вскочил на Ветерка и скрылся из виду.
Степан тут же хотел разыскать Липку, чтобы выведать подробности ночного разговора, но потом решил не спешить. Вдруг Дженкоуль или Никола увидят их вместе и смогут о чем-нибудь догадаться. Рассказать все отцу? А если Липка со страху небылиц насочиняла? Нет, вначале надо разобраться самому.
Отца Степан нашел у старой пристани. Здесь издавна жила и работала артель лодочников. Искусство свое от людей не таили, но так уж повелось, что суеверно остерегались чужого взгляда, а потому дома и бараки ставили на самом краю села. Никто и не вспомнит теперь имя мастера, который спустил на воду первый карбас, но слава о здешних судостроителях шла по всей сибирской стороне. Делали в Кежмах барки и полубарки – самые крупные речные суда четырехугольной формы. Спускали по большой воде пятиугольные паузки, крытые тесом, карбаса, груз на которых прятали под брезент, и кулиги – суда с плотным остовом в подводной части и небольшой надстройкой сверху.
Но Катаеву нужны были совсем другие лодки – легкие, чтобы проходить шиверы и отмели, увертливые, чтобы отзывались они маневром на каждый гребок. Всякий бывалый в здешних тайгах, ходивший по здешним рекам, знал – иной раз от одного-единственного гребка жизнь со смертью местами меняются.
И вот сейчас за два дня до отплытия работа была закончена. Светлые стружки и обрезки дерева, которые ковром лежали вокруг низеньких стапелей-козлов, не пожухлые еще от росы и дождя, хрустели под ногами, словно ракушечник. К запаху просмоленных лодок примешивался щекочущий, терпковатый дух свежего теса заготовок для новых судов.
Артельный староста Василий Пислегин был доволен заказчиком: Катаев придирчиво осматривал каждую лодку. Они еще не были спущены на воду, и он имел возможность оглядеть их со всех сторон. По днищу постучит, к борту ухом припадет – чего-то слушает, по звуку, что ли, различает? Или звук ему что-то подсказывает? И вару смоляного отколупнул, на зубок положил. И трясет, и покачивает, и весла на весу подержал.
И мальчонка, сынок катаевский, Пислегину приглянулся. Такого и в ученики взять полезно. Сразу видно, смекалистый малый. За отцом тенью ходит, смекает, но движений и слов отцовских не копирует – свои повадки.
Катаев кивнул Пислегину, лодки стали спускать на воду. Сам артельщик сел в первую, Катаев и Степан – в последнюю. Столкнули мужики лодки в Ангару.
Вначале на ходу испытали – бегут ровно, без крена. Потом начали борта раскачивать – вот-вот зачерпнут воды. Ан нет, сухо на днище, не случилось. Ради такого случая Пислегин потеху учинил. То волчком лодку веслами закрутит, то против течения кормой пойдет, одним веслом стоя гребет, словно на пироге какой.
Артельщики народ серьезный. На берегу стоят молча. Наблюдают, не балагурят, не подбадривают острым смешливым словцом. Только слышны шлепки весел, скрип уключин.
Испытания закончились. Пристали к берегу усталые, но довольные. Пислегин и Катаев прилюдно ударили по рукам. Это значит, сдан заказ и принята работа.
Теперь за весла взялись самые молодые артельщики. Они отведут лодки к грузовой пристани, где обычно причаливают торговые корабли. Откуда начнет свой путь экспедиция Катаева.
Судоходство и судостроение в Приленье Историческое отступление, составленное автором, из которого читатель узнает о ангарском и ленском судоходстве
Масштабное судостроение начинается с появлением здесь русских первопроходцев. Заказы поступали от казны, торговых и промышленных людей.
В Сибири можно было встретить бат – долбленый челн с тупыми концами; ветку – небольшой долбленый или сшитый из трех досок челнок; илимку – особого вида лодку с плоским дном и прямыми боками, острым носом и палубой; каюк – речное килевое судно, род полубарки с двухскатной крышей, загнутым носом и каютой на корме; стружок – долбленую лодку, челнок – лодку маленького размера.
Казенные заказы выполнялись на основании специальных грамот, которые доставлялись в Сибирь воеводам, приказчикам, градоначальникам. Особо крупные государственные заказы пошли с 1725 года, когда началась первая Камчатская экспедиция под руководством Витуса Беринга. В «Доношении о деятельности первой Камчатской экспедиции» славного командора читаем: «Из Илимска отправил на Ускут сухим путем к реке Лене лейтенанта Шпанберха и при нем служителей и плотников 39 человек, где в зимнее время зделать 15 барок для сплавки вниз рекою Леною до Якуцка провианта, материалов и всей команды моей. А я с оставшею командою зимовал при Илимске, понеже при Ускуте жилья имеется немного, а до Якуцка зимним путем за скудостию подвод и за великими снегами и морозами ехать было не можно; також и пустых мест оным путем имеется довольно…» И далее сообщается: «И от Ускута в 726 году весною на построенных 15 барках сплыли вниз рекою Леною до Якуцка».
Признанными центрами судостроения стали села по Илге, Лене и Тутуре. Статистик Гагемейстер отметил тот факт, что лесов в Илгинской и Верхоленской волости «еще много» и потому занятие судостроением для Ленского сплава у здешних крестьян в ходу. «Там строят досчаники, барки и паузки… Цена на Качугской пристани на Лене досчаникам 150–200 руб., барок 100–150 и повозку 75—100 руб.» В конце XIX века здесь строилось до 690 различных судов – барок и полубарок, паузков и карбасов, лодок. На работах было занято большое количество людей – до 1300 человек, и оборот «отрасли» достигал сотни тысячи рублей.
Судостроение, несмотря на кажущуюся простоту ленских, ангарских, байкальских типов судов, требовало больших людских и материальных затрат. Строительство каждого судна проходило под руководством «уставщика» опытными плотниками. На каждую постройку требовалось определенное количество мастеров по дереву: в сооружении струга – двое, барки большой – трое, коча и дощаника – по четыре плотника. Судостроителями и судовыми плотниками были выходцы с Двины и Вятки. Центрами судостроения были Илимский острог (Ленский волок), Бирюльская волость, Усть-Кутский острожек и, разумеется, Якутск.
Для сооружения лодки нужны были судовые скобы, пенька, лыко таловое, смола, варовые веревки, холст для паруса. Простейшую оснастку судов делали на месте, более сложное снаряжение привозилось из-за Урала.
Пароходостроения в дореволюционный период на Лене не было. Паровые суда собирали из готовых частей, завезенных сюда с заводов. Так, в 1866 году мастера собрали пароход «Святой Тихон Задонский», в 1868-м «Святой Иннокентий», в 1872 году «Генерал Синельников». «В ограниченных размерах поступали суда и Северным морским путем. В 1879 году с экспедицией А. Э. Норденшельда прибыл из Швеции одновинтовой пароход «Лена» мощностью 280 л. с., а в 1896-м – пароход «Север».
К 1882 г. Ленский самоходный флот насчитывал всего девять пароходов. Развитие добычи золота на реках Ленского бассейна привело к увеличению флотилии парового флота. Пароходы шли на Лену с заводов Урала, Поволжья и частично из Тюмени, сборка производилась на судосборочных площадках в Жигалове, Качуге и Усть-Куте.
Ритм артельного судостроения был тесно увязан с сельскохозяйственным и природным календарем. Н. Н. Козьмин пишет: «После посева хлебов начинают заготовлять т. н. «черный лес» (кокоры, карги, греби, башмаки). С наступлением морозов добывается «белый лес» (сосна – на днища и борта судов), т. к. «в мороз колоть далеко лучше, чем в теплое время». Уже в феврале и отчасти в марте «по хорошей дороге» вывозят этот лес на «плотбища». Постройка судов производится с 1 марта по 20 апреля ко вскрытию рек.
Заготовка материала производится в лесу, далеко от селений. И пилка, и рубка требуют соединительных усилий нескольких человек. Поэтому там, где семья малочисленна или недостаточно богата денежными средствами для найма рабочих, она соединяется с другими такими же семьями…
Инструменты употребляются обычные плотничьи: топор, пилы, рубанок, стружок, конопатка, колотушка. Эта простота приемов и инструментов способствует непрочности артельного начала. Разделения труда нет, есть лишь совместная работа (пилят двое, рубят дерево двое или трое). Сбыт судов, без сомнения, невелик. Поэтому самый распространенный способ – заказ, подряд. Артель и является лишь временным соединением для выполнения подряда».
На Лене выделялись суда, относящиеся к сплавным. Самым простым считался шитик. Шитики ходили и по Ангаре. Название произошло от слова «шить». Еще древние русы обшивали досками «набойные лоди». При этом элементом крепежа были не только железные нагели (гвозди), но и вязь, изготовленная из гибкого ивового прута, молодых тонких елок, связки лука…
Поэтому шитик и представлял собой фактически долбленую колоду, к которой нашивалась ивовыми вицами бортовая обшивка. В Сибири этот центральный выдолбленный ствол называли еще трубой или днищем. Шитик, на котором один из участников экспедиции Беринга был отправлен к Камчатке, был назван командором не иначе как «Фортуна». Шитики часто имели крышу – навес в средней части в виде небольшой каюты, очаг в виде ящика с песком на носу и стояком для чайника.
Барка представляла из себя подобие обычного плота. На ней располагали склад для хранения товара.
Дощаник – плоскодонное судно с одной мачтой. Такое судно доходило в длину до 20 и более метров. Шло оно на веслах, или под парусом, или при помощи бечевы, которую тянули лошади или люди.
Паузок тоже напоминал плот, только более мелких размеров по сравнению с баркой. На паузок грузили нередко до 1000 и более пудов грузов.
В. А. Обручев в своих мемуарах писал: «… Товары для населения плыли на паузках в виде плавучей ярмарки, которая останавливалась на всех станциях и селах для торговли». В. М. Зензинов, известный в Сибири общественный деятель, в начале ХХ века вместе с партией арестантов совершил плавание по Лене от Качуга до Якутска.
В своих мемуарах он так описывает плавание на паузке: «Наконец приехали в селение Качуг на Лене, где нас уже ожидали деревянные паузки. Это были большие баржи, специально построенные для сплава арестантов, – так повелось здесь испокон веков: в Качуге строят паузки, сплавляют на них арестантов и товары до Якутска. А в Якутске продают эти паузки на дрова. Внутри паузка устроены в два этажа нары, на носу в низком срубе насыпана земля, где можно разводить костер, – там была наша общая кухня.
И чем особенно был хорош паузок, это своей чистотой – он весь из свежего золотого леса…
Если увеселительной прогулкой можно было назвать наше путешествие на лошадях из Александровской тюрьмы через бурятскую степь до Качуга, то плавание по самой Лене было еще большим удовольствием».