Приключения в дебрях Золотой тайги - Станис Фаб 16 стр.

И чем особенно был хорош паузок, это своей чистотой – он весь из свежего золотого леса…

Если увеселительной прогулкой можно было назвать наше путешествие на лошадях из Александровской тюрьмы через бурятскую степь до Качуга, то плавание по самой Лене было еще большим удовольствием».

Коч считался универсальным сибирским судном, ибо на нем плавали как по рекам, так и по морю. Коч имел высокую мачту, навесной руль и весла. Прямой парус помогал при ветре, тогда скорость достигала семи-восьми узлов. Коч имел длину от 8 до 12 саженей (16–24 метра) … Корпус коча строился из тесаных или пиленых досок, которые крепились нагелями, гвоздями и скобами. Коч поднимал в среднем до 50–60 тонн груза при осадке в один метр.

Вся заготовка древесины проходила в октябре и ноябре. Только на заготовку леса уходило 78 рабочих дней. 20 дней забирали оплеуха, сходни, днище и разъемы; 14 – палубник, гребки, 12 уходило на подтоварины, 6 дней – на доски для засек, 4 – на шесты, колья, стяж, 6 дней – на весла, 4 – на сутунки, 4 – на пирубки, 8 – на очаг и прочие мелочи.

Вывоз леса – как только окончательно становится Лена, т. е. в начале декабря и до марта. На паузок уходило не менее 100 возов леса. В неделю возчики совершали не более двух рейсов. 100 возов леса можно было вытащить за 200 конных дней. Сам процесс строительства паузка (постройка, сборка и конопатка) занимал 60 дней.

Материал для изготовления ленских судов брали непосредственно в ленской тайге – сосну или ель. Строительство даже таких простых судов было делом довольно затратным и продолжительным.

«Ели обычно выкапывались в лесу в начале осени до выпадения снега, а сосновый лес заготавливался в первых числах октября, когда крестьяне выезжали в лес, где выстраивали себе временное помещение – балаган, который служил в течение нескольких лет. Вывозка заготовленного леса к месту постройки судна – т. н. плотбищу, которое устраивалось на берегу р. Лены, – производилась зимой, иногда затягивалась до ранней весны.

Плотбище делалось или вблизи селения, или на некотором удалении от него, ближе к месту вырубки леса. Постройка судов, предназначенных для весеннего (вешнего) сплава, начиналась с половины марта и продолжалась до первых чисел мая, когда Лена вскрывалась ото льда и становилась полноводной».

Глава одиннадцатая Отплытие

«Господину генерал-губернатору Восточной Сибири

Имею честь препроводить при сем на благоусмотрение Вашего превосходительства копию с представленного Управляющим Генеральным консульством нашим в Нью-Йорке, Нотбеком, обозрения торговли Сандвичевых островов, из которой Вы, милостивый государь, изволите усмотреть, что при возрастающей там торговой деятельности лес и земледельческие произведения Восточной нашей Сибири могут в скором времени найти на означенных островах выгодный сбыт.

За министра финансов товарищ министра

19 июля, 1858 г.

Комиссия по вопросу о ввозе иностранных товаров в Сибирь через Карское море.

26 января открылось совещание под председательством директора департамента торговли и мануфактур В. И. Ковалевского по вопросу о ввозе иностранных товаров в Сибирь через Карское море к устьям рр. Оби и Енисея.

Вице-адмирал Макаров.

Теми льготами, которые намечены здесь, дело направится по новому пути. Но нужно обратить внимание, что постановка морского дела на севере – дело случайное. У нас нет ни специальных пароходов, которые поддерживали бы рейсы, ни специальных капитанов. Если дело останется в прежнем виде, то путь будет дорогим и не разовьется. Сырья нельзя будет вывозить до тех пор, пока путь не будет исследован и не даны будут субсидии отечественным пароходам».

Любое начинание волнительно. О чем только не вспоминаешь в такие минуты – о семье и близких, о доме, то вдруг о каких-то незначительных вещах, которые мгновенно сменяют друг друга.

Начинает казаться, что там-то и там-то можно было поступить иначе. А кое-какие поступки лучше было вовсе не совершать.

Скорее бы, скорее бы начать, чтобы втянуться в современную жизнь, стать деятелем, перестать быть созерцателем! Ощутить теперь уже не волнение неизвестности, а радость соучастия. В такие минуты все складывается, спорится и появляется вера в успех задуманного и в свои собственные силы. Впрочем, нет-нет да появится сомнение в успехе предприятия. Думаешь, а все ли предусмотрено? А хватит ли опыта и сил? Откуда в человеке тяга к новому, которое всегда или почти всегда сопряжено с трудностями, нередко смертельными опасностями? Зачем и почему он все время ищет ответы на вопросы, которые в данный конкретный момент не имеют никакого практического значения? Зачем пытается забежать вперед, представить будущее? Ведь кроме раздражения общества и несчастий это ничего не приносит. И почему, наконец, во имя нового он ставит на кон свое счастье, а нередко и жизнь?

Проводить экспедицию пришли многие. Хотя и крупное село Кежмы, и стоит на бойком месте, а не каждый день случается такое. Впрочем, не были проводы праздным любопытством. Многие помогали путешественникам. Так уж повелось издавна – всем миром встречать, всем провожать.

Увидев на берегу нанятых отцом проводника и рабочего, Степан растерялся. Что это – случайность или, может, они специально оказались здесь, чтобы осуществить свои тайные планы? А может, все это выдумки? Откуда в безлюдной тайге сокровища? Может быть, все-таки рассказать отцу о встрече на островах, о Липке и о том, что услышала она после концерта в трактире? Поразмыслил Степан и решил, что вопросы отцу задавать не ко времени, забот множество и без того. Да и что изменится? Отец решение принял, а без проводника все равно нельзя. Надо повременить да приглядеться.

Между тем наступило время отплытия. Батюшка прочитал молитву, перекрестил путешественников, отдельно – лодки. Молча кежемские мужики оттолкнули их от берега, перекрестились сами и поклонились реке. И все, кто был на берегу, следом тоже перекрестились и поклонились Ангаре. Где-то раздался свисток и лошадиное ржание. Степан вздрогнул, посмотрел на береговой холм. Ну конечно, это прощался Семен.

Скрипнули уключины. Мягко ухнули весла в воду. Людей на берегу все меньше и меньше. Раз – весла легли на воду, рассекли ее гладь. Два – скрылись в воде и вновь появились на поверхности, блестя от разбегавшихся капель. Раз – два.

Раз – два…

Плыли долго. Спокойное, почти сонное течение сменялось быстриной, которая непонятно почему возникала среди этой спокойной воды. Причаливали к берегу трижды: размяться, быстро, по-походному, вскипятить чаю – и дальше в путь.

Ближе к закату Катаев объявил привал, и вся экспедиция зажила этой новостью.

Катаев и Яковлев из больших камней соорудили что-то наподобие печки-каменки. Было решено устроить самую что ни на есть банную субботу! Заранее заготовили ветки для шалаша. Быстро скрутили пару веников. Вокруг каменки сложили костер.

Фрэнк недоумевал, как можно устроить баню на открытом воздухе. Катаев посмеивался и просил американца не забывать про дрова и поддерживать вокруг каменки хороший огонь, а за это показать, что такое истинная речная парилка.

Открытие экспедиции всем хотелось отметить торжественно. Женщины суетились у костра, который Дженкоуль запалил в считанные минуты. Котелки и чайники, наполненные ангарской водой, уже стояли наготове на треногах. Тунгус и Никола отправились в тайгу в надежде вернуться с добычей, а Степан и Григорий Сидоров решили пройтись по берегу и осмотреться.

Ангарский берег в этом месте был покрыт перелеском. Кустарник и редкие низенькие деревца теснились ближе к воде, и росли они так густо, что приходилось удаляться от воды порой на десятки метров, чтобы обойти эту естественную преграду.

Течение оставалось здесь спокойным. Оно дополняло тишину каким-то особенным пронзительным молчанием. Хотя солнце еще не ушло под воду у горизонта, казалось, что между двух берегов все уже погрузилось в сон и замерло. Даже птица не тревожила своим шорохом, даже рыба не плескалась. А прибой лениво и медленно подбирался к песчаному берегу и скатывался так же тихо… Степан и Сидоров прошли по береговой линии довольно далеко, уже потеряли из виду дымок костра. Ландшафт почти не изменился, только берег становился круче и круче. Разведчики спустились к воде и увидели, что берег в буквальном смысле уперся в огромную скалу, росшую из воды. Скала, словно огромные ворота, запирала путь. Чтобы двигаться по берегу, пришлось бы забраться наверх, а затем спуститься. Можно было еще попытаться обогнуть скалу по воде.

– Степан, будем возвращаться в лагерь. Смеркается, на преодоление такого препятствия понадобится много времени.

Степан согласно кивнул головой, и они хотели было повернуть к лагерю, как вдруг оба заметили что-то белеющее на скале. Не сговариваясь, приблизились к «каменным воротам», приглядываясь к белизне.

– Григорий Матвеевич, это какие-то знаки или даже рисунки, – воскликнул Степан, показывая на вершину скалы, которая при ближайшем рассмотрении оказалась вся покрыта росписью.

– Григорий Матвеевич! Вы видите, это человечек с луком. А вон там с копьем.

– Похоже на охоту. Вот тут оленя нарисовали, наверное, этот лучник целится в него. Лодка, посмотри-ка, Степан, настоящая лодка! А эти линии, вероятно, река. Господи, сколько же лет этим картинкам?! Я что-то читал про наскальные рисунки древних. Степан, ты представляешь, сколько лет может быть этим наскальным росписям! Тысячи, несколько тысяч!

Но Степана больше заинтересовало другое – какая-то огромная вмятина в прибрежной стене.

Вмятина заросла травой и высоким кустарником. Мальчик стал осторожно раздвигать заросли, и вдруг раскрылась черная дыра – проем чуть больше человеческого роста. Пахнуло сыростью. Степан сделал шаг, желая немедленно попасть в пещеру. Сидоров поймал его за рукав.

– Куда!? Без огня идти опасно. Лучше позовем Николая Мироновича и всех остальных.

Степан вынужден был подчиниться. Обратную дорогу он почти летел, оставив далеко позади Сидорова, хотел первым рассказать об удивительной находке. Но все мужчины мылись в бане, которую устроил Катаев. Дженкоуль и Никола еще не вернулись с охоты. Элен хозяйничала у костра.

…Такой бани Фрэнк еще не видел. Когда камни раскалились так, что стали потрескивать и раскалываться, Катаев раскидал остатки тлеющих углей, а над каменкой быстренько поставил подобие шалаша.

– Ну вот и все, парная к вашим услугам, сэр.

Черчилль с явным недоверием посматривал на это лесное сооружение, а Вадим Петрович и Катаев уже нырнули в шалаш и быстро скинули одежду.

Несколько минут внутри стояла тишина. Потом послышались ахи и вздохи, а еще спустя какое-то время из него пулей вылетел вначале первый иркутский автомобилист, а затем и Катаев. Не сговариваясь, они сиганули прямиком в Ангару. Заплыв сопровождался такими воплями, что Черчилль подумал, что им стало плохо. Но из воды они, весьма довольные, вновь нырнули в шалаш, и только тогда американец решил рискнуть.

Несмотря на «щели», в шалаше было, к удивлению Черчилля, очень жарко, а от сосновых и березовых веток шел такой запах, что Фрэнк от удовольствия даже зажмурился. Катаев колдовал над Яковлевым, мастерски охаживая его двумя вениками. Делал он это с оттяжкой, то и дело поливая каменку. А когда пар поднимался, банщик разгонял горячий воздух над Вадимом Петровичем, приговаривая при этом бессмыслицу: «Бань-бань-бань не тарань». Яковлев же после каждого шлепка охал, чуть подвывая, и выкрикивал свою бессмыслицу: «Красота-молодца! Красота-молодца!».

Потом Катаев присел на корточки у каменки, отдыхая.

– Ну что, господин Черчилль, идете под венички? Отделаю и вас, как положено, будет что вспомнить в Америке о катаевской баньке.

Черчилль с опаской подкатился к Катаеву, а тот уже поддал воды на каменку, потом подержал над ней веники и вновь заработал ими, как машина.

Черчилль приговаривал по-своему: «Гуд, гуд, вери найс!».

…День близился к закату, когда все, наконец, собрались к лагерному костру. Казалось бы, за день не произошло ничего особенного, но все живо обсуждали минувшие сутки, которые, если послушать сидящих у костра, оказались крайне насыщенными. И в самом деле, впечатлений было хоть отбавляй. Разумеется, все подтрунивали и подбадривали американца, который совсем разомлел от тепла и норовил заснуть сидя. И даже кружка горячего чаю, заваренная на таежных травах, не смогла взбодрить спортсмена. Время от времени он даже похрапывал, чем сильно веселил Элен.

Вадим Петрович рассыпался в комплиментах в адрес охотников Дженкоуля и Николы, которые не только сумели добыть дичь, но и приготовили из нее, говоря современным поварским языком, рагу и похлебку.

Главной новостью вечера стал рассказ Степана и Сидорова о наскальных рисунках и о пещере, куда было решено отправиться утром перед отплытием.

…Ночь оставалась теплой и тихой. Тихо было так, что слышался речной прибой и игра мелкой рыбешки в Ангаре. Обычно о таких чудесных минутах говорят: в природе наступило равновесие. Удивительно и странно было сознавать, что на многие километры вокруг нет ни жилья, ни людей, ни дорог… Тунгус примостился у костра на корточках, подбрасывал в огонь дрова и покуривал свою трубочку.

– Дженкоуль, а ты сказки знаешь? – спросил проводника Степан. – Отец говорил, что все лесные люди знают сказки и разные истории.

– Сказки он знает, – утвердительно кивнул Никола. Я под его рассказы засыпал в тайге. Умеет усыпить!

– Дженкоуль, ну, пожалуйста, расскажи нам что-нибудь. —

Степан подкатился к тунгусу и устроился рядышком.

– Даже не знаю, что рассказать тебе, маленький хозяин. Бывает, и рассказываю. Слова сами находят друг друга.

– Ну какой я тебе хозяин, Дженкоуль? – обиделся Степан. – Тут все равны. Правда, отец?

Катаев оторвался от записей, которые делал в дневнике ежедневно, и махнул рукой.

– Я Дженкоулю много раз говорил, что у человека только один хозяин на земле – он сам… А сказку мы бы с радостью все послушали. Будь добр, порадуй нас, коли и в самом деле память твоя их хранит.

– Хорошо, хозяин. Буду говорить. Мне бабушка рассказывала, а ей – ее бабушка. Слушайте.

Давно это было. Точно, очень давно. Когда кроме оленей и оленных людей на Подкаменной никто больше не кочевал. Тем, кто жил здесь, приходилось трудно. И тунгусам, и оленям. Большие морозы, голод, бескормица часто навещали нашу тайгу. И в такое страшное время вспоминали легенду об Эле – хранителе Эдека. И это спасало моих родичей и давало надежду, что совсем скоро будет лучше, и придет весна, и ветер сметет снег, и олени смогут найти свою еду, а человек – свою.

Жил в стойбище Эле, у которого не было оленей, даже чума своего не было. Только молодость была и сила, отвага, меткий глаз и твердая рука. И была в стойбище юная девушка Огда. Они полюбили друг друга и поженились. Жили бедно, но были счастливы. В наследство Эле получил оленя, и Огда тоже. И настал такой день, когда никого на земле у них не осталось кроме них самих и двух оленей.

Эле ходил на охоту и возвращался с добычей, обычно с куропаткой, но иногда удавалось добыть дикого оленя. Огда в тайге собирала ягоду, съедобные коренья, а еще она поддерживала огонь в очаге. И было у них счастье, и была у них любовь. Так и жили Эле и Огда из года в год.

Когда наступала весна, из леса они перекочевывали на равнину. Ставили там чум и по вечерам, после всех забот, укладывались в чуме отдыхать.

И вот однажды, когда любимая Огда заснула, Эле сидел у огня и думал о том о сем. И вдруг почудился ему топот целого стада оленей-итэнов – двухлетних быков, которые несутся прямо на их чум. Выскочил Эле наружу, но пусто кругом. Так повторялось много дней и ночей: услышит он оленье стадо, выскочит из чума – и только черное звездное небо увидит…

И вот однажды после очередного «видения» вышел Эле из чума и пошел на ближайшую гору. Увидел за ней сияние, которое стало маленьким, чудесным олененком. Испугался Эле, но утром следующего дня отправился на ту же гору охотиться и добыл дикого оленя. Это было, конечно, большой удачей. Давно в чуме не видели столько вкусной еды.

А когда легли спать, приснился Эле отец. Явился он к нему в новых одеждах и сказал Эле такие слова:

Послушал Эле и рассказал сон Огда. И решили они, что надо сделать все так, как услышал Эле во сне. Из шкуры дикого оленя сделали веревку, зажгли священные травы в чуме и осветили очаг.

А потом отправился Эле через гору к Эдеку, который светился там так ярко, как и в ту ночь, когда увидел он чудо.

Тихонько Эле подобрался к Эдеку, не забывая раскладывать петли вокруг этого олененка, и заметил охотник, чем ближе витки были к Эдеку, тем слабее становилось свечение. Все сделал Эле, как говорил отец, и сразу же вернулся в чум. При этом он ни разу не оглянулся назад. А в чуме упал и уснул как убитый.