Между нами горы - Чарльз Мартин 18 стр.


Я очнулся оттого, что уткнулся лицом в снег. Было темно, хоть глаз выколи. Ни луны, ни звезд, левая щека замерзла, но благодаря бороде не отморозилась. Руки затекли оттого, что я все время придерживал за спиной край саней, чтобы у Эшли меньше моталась голова. Ремни врезались мне в плечи, ног я уже не чувствовал.

Я встал, сделал шаг – и в тысячный раз, наверное, провалился в снег почти по пояс. Мне было тепло от непрерывного движения. Но теперь моя способность двигаться иссякла. Эшли либо спала, либо лишилась чувств. Я отстегнулся, снял через голову упряжь, залез под ель, разбросал ногами снег, сделав плоскую площадку для двух людей, и затянул на нее Эшли. Потом размотал свой спальный мешок, разделся и залез внутрь.

Темный тоннель сузился, и я понял, что уже не надеюсь на пробуждение.

Глава 28

Когда я открыл глаза, солнце уже стояло высоко. Болело, причем сильно, там, где я уже не чаял почувствовать собственное тело. Голода я не чувствовал, но был так слаб, что не хотелось шевелиться. Есть было нечего, не считая последних жалких крошек. Кожа на лице сильно натянулась – обгорела. Губы облупились, двухнедельная щетина не могла защитить лицо от солнечных лучей.

Я приподнял голову, повозился в снегу, огляделся. Эшли смотрела на меня. Я прочел в ее взгляде две вещи: сострадание и решимость. Решимость принять нашу судьбу. Даже Наполеон выглядел сильно ослабевшим.

Рядом со мной лежала сырой горкой моя одежда.

Реальность последней ночи вернулась вместе с волной безнадежности. Эшли наклонилась ко мне с кусочком мяса в пальцах.

– Ешьте!

У нее на коленях лежал бюстгальтер, в чашках которого я разглядел мясо. У меня не получалось думать связно. Как это понять?

– Откуда у вас это?

– Ешьте! – повторила она, поднеся мясо к моим губам.

Я открыл рот, она положила кусочек мне на язык, я стал жевать. Мясо было холодное, жесткое, жилистое; никогда в жизни я не пробовал ничего вкуснее! Я кое-как проглотил угощение и получил добавку. Еще вчера у нас не было столько еды.

– Где вы…

Тут меня осенило, и я покачал головой.

– Лучше не спорьте, а ешьте!

– Сначала вы.

Она смахнула слезу.

– Вам это нужнее. У вас еще есть шанс.

– Мы это уже обсуждали.

– Но…

Я приподнялся на локте и схватил ее за руку.

– Хотите умереть здесь одна? Хотите замерзнуть? Смерть в одиночестве никуда не годится.

Ее рука задрожала.

– Но…

– Никаких «но».

– Ну вас! – Она кинула в меня шматком мяса, который отскочил от моего лица и упал на снег. Наполеон был тут как тут: мгновение – и он оглянулся, клянча еще.

– Зачем вы упрямитесь? – Ее крик отразился эхом от обступивших нас гор. – Все равно нам не выжить!

– Пока что это никому не известно, – возразил я. – Либо мы выживем, либо нет. Вот и все варианты.

– Если бы вы продолжили путь сами, то могли бы что-то увидеть, что-то найти. Вдруг вы в одном шаге от спасения?

– Эшли, я не хочу прожить остаток жизни, видя каждую секунду перед глазами ваше лицо.

Она сжалась в комок и зарыдала. Я сидел и смотрел на свою смерзшуюся одежду. Сухой и теплой осталась только моя куртка. Мне нужно было оглядеться, сообразить, где мы находимся. Я натянул кальсоны, штаны, ботинки. Ноги я сбил в кровь. Обуваться было больно, еще больнее дались первые шаги. Я надел куртку на голое тело. Спасение было в том, чтобы согреться, но не вспотеть.

Мы ночевали под открытым небом. Нам повезло, что не пошел снег.

Я повернулся вокруг своей оси, глядя на верхнюю кромку чашеобразной долины. Гораздо полезнее было бы оглядеть местность с высоты птичьего полета. Над громоздившимися на севере горами темнели тяжелые тучи. В любую минуту мог повалить снег.

Я опустился на колени рядом с Эшли и тронул ее за плечо. Она зарылась лицом в спальный мешок.

– Я схожу на разведку, – сообщил я ей.

Ветви всех деревьев вокруг нас были как на подбор прямые, прочные, начинались почти от земли и вообще смахивали на ступеньки. Ярдов через сто я набрел на самую пригодную «лестницу», разулся, подтянулся и начал карабкаться. Я умирал от усталости, болели все мышцы, руки утверждали, что я вешу тысячу фунтов.

На высоте тридцати футов я огляделся. За предыдущий день мы преодолели удивительно большое расстояние. Тот уступ, с которого мы осматривали долину и принимали решение, остался далеко позади. Оказалось, что мы прошли почти через всю долину, миль восемь-десять. Получалось, что мы уже в одном шаге от цели. Я сложил ладони биноклем. Нам нужна была удача. Мы ее заслужили.

«Пожалуйста!..» – взмолился я.

Здесь, на дне долины, перспектива выглядела совершенно иначе, поэтому мне потребовалось несколько минут, чтобы нашарить взглядом искомое. Обнаружив его, я не удержался от смеха. Я достал компас, проверил показание, повернул ободок, фиксируя результат – от усталости я мог что-то напутать, – и полез вниз.

От изнеможения Эшли едва взглянула на меня. Ее отчаяние переросло в безразличие. Я запихнул свой спальный мешок в рюкзак, привязал весь скарб к саням, надел на себя упряжь. Сборы исчерпали все мои силы. От первого же шага меня скрутила судорога. Второй шаг дался еще труднее. К третьему я весь онемел, но это было к лучшему.

Я не мочился со вчерашнего дня, а это, учитывая, как обильно я потел последние сутки, указывало на обезвоживание. Я набил снегом бутыль и отдал Эшли.

– Растопите это для меня своим теплом. Мне нужна жидкость.

Снег был сырой, тяжелый, я чувствовал себя не идущим человеком, а плугом. Деревья заслоняли обзор, поэтому приходилось полагаться на компас. Через каждые несколько шагов я останавливался, проверял показания, выбирал дерево неподалеку как ориентир, шел к нему, выбирал новое дерево и так далее. Раз в десять минут я оборачивался, брал у Эшли бутыль и делал два-три глотка. И так пару часов.

Когда мы наконец покинули чащу, снег повалил вовсю хлопьями небывалой величины, некоторые размером с монету в полдоллара. Перед нами раскинулось замерзшее овальное озеро, протянувшееся на милю в сторону грозных гор. Снег не позволял что-либо разглядеть толком, но то, что я все же видел на другом берегу, было чудеснейшим зрелищем в моей жизни. Я рухнул на колени, пытаясь отдышаться. Это был надсадный хрип, а не дыхание, ребра болели так, словно выламывались наружу.

Эшли, лежавшая на санях, смотрела не туда. Ее взгляд вообще все время был обращен назад – так всегда бывает с пациентами на носилках. Но ей нужно было это увидеть. Я обогнул сани, увязая в глубоком снегу, и развернул их. Она осталась лежать с закрытыми глазами. Я легонько постучал ее по плечу.

– Вы не спите?

Она с трудом разжала веки.

– Простите меня, Бен…

Я приложил палец к ее губам и указал на другой берег озера.

Она напрягла зрение, стараясь что-то разглядеть сквозь усиливающийся снегопад. Потом наклонила голову и наконец поняла. Поняла – и разрыдалась.

Глава 29

Дело было днем, в 4.17, если точнее. Я как раз завершил операцию и вернулся к себе в кабинет, и тут моя медсестра говорит: «Вас ждет жена».

Такого еще не бывало. Ты еще никогда не приходила ко мне на работу.

«Вот как?»

Они кивали, но помалкивали. Они все знали. Я увидел, что ты смотришь на цветовой круг. Похоже на веер толщиной дюйма в два, в восемь дюймов размахом, раскрашенный во все цвета радуги. Ты смотрела на него, держась за подбородок, потом на стену рядом с ним, потом опять на круг, опять на стену.

«Привет!» – произнесла ты, увидев меня.

Я снял с обуви синие бахилы и бросил их в бак.

«Что ты здесь делаешь?»

Ты указала на круг на стене.

«Мне нравится синий оттенок. Что скажешь?»

Стена была обклеена яркими полосатыми обоями. Это ты их выбрала, когда мы годом раньше оформляли мой кабинет. Я провел ладонью по стене.

«Что и раньше: хорошо!»

Но ты пребывала в другом мире. Ты уже занялась другим сектором круга.

«Этот оттенок тоже годится».

Я почесал в затылке.

«Он нравится тебе больше, чем обои по 67 долларов за ярд, которые мы выбрали в прошлом году?»

Ты взяла с моего стола каталог и открыла его на заложенной странице.

«И этот оттенок древесины мне тоже по вкусу. Он такой строгий, но не слишком темный. На таком фоне хорошо самосовершенствоваться».

Я осмотрел свой кабинет – щегольской, модный, современный. Мы потратили на эту обстановку 6 тысяч долларов в «Сан-Марко». Я не мог не подумать о деньгах, которые можно было бы выручить, если предложить все это на интернет-аукционе. Но я промолчал.

Потом ты достала большую папку, вроде тех, с чертежами, которые таскают с собой дизайнеры, открыла ее на столе и стала показывать мне фотографии экспонатов из галереи «Стелларс», постукивая по ним ногтем.

Потом ты достала большую папку, вроде тех, с чертежами, которые таскают с собой дизайнеры, открыла ее на столе и стала показывать мне фотографии экспонатов из галереи «Стелларс», постукивая по ним ногтем.

«Например, вот это. Напоминает Норманна Роквелла. А вот здесь несколько вариантов от Форда Райли и даже один от Кампея. – Ты покачала головой. – Конечно, они такие разные, но мне нравятся все. – Ты покусала свой ноготь. – Не знаю только, хватит ли у нас для всего этого места».

«Милая?..»

Ты посмотрела на меня, приподняв брови. Судя по выражению твоего лица, происходящее было для тебя вполне осмысленным делом.

Допустим, я устал, проведя 12 часов на ногах. Четыре операции, одна из которых чуть не закончилась бедой.

«О чем ты вообще говоришь?»

И ты ответила уверенным тоном:

«О детской».

Это слово медленно поплыло по кабинету, отражаясь от стен. «Деттттсссскккаяяяяяя». Помнится, я подумал: «Прямо как в «Питере Пэне»…»

«Бен? – Ты похлопала меня по плечу. – Дорогой, ты меня слушаешь?»

Наверное, я выглядел болван болваном, потому что ты взяла меня за руку, приподняла блузку и прижала мою ладонь к своему животу.

«Детская».

Если в тот, другой раз, в шторм, ты повернула вспять волны, подняла меня на поверхность, наполнила мои легкие воздухом, то теперь, навалившись на мой стол среди разноцветных проспектов, прижав к своему животу мою ладонь и заставив почувствовать, как под ней порхают бабочки, ты лишила меня воздуха.

Глава 30

Идти напрямик было бы слишком рискованно. Я догадывался, что озеро промерзло на несколько футов, но убедиться в этом не мог, поэтому решил его обойти. Берег озера был плоский, без завалов, как раз для нас. Мне казалось, что я вот-вот перейду на бег. Чтобы оказаться на противоположном берегу, надо было преодолеть милю. На это у нас ушло всего лишь полчаса.

Я втащил сани с Эшли на лесистый пригорок на берегу и опять ее развернул, чтобы мы оба могли увидеть чудесное зрелище.

Перед нами высилось А-образное сооружение высотой футов в сорок. Его фасад, обращенный к озеру, был целиком стеклянный. С крыши частично облетела дранка, но в остальном постройка была как новенькая. Желтая входная дверь была занесена снегом только до середины, потому что ветры здесь дули не с озера, а с противоположной стороны.

Я подтянул сани к двери и потратил несколько минут на уборку снега и на сооружение некоего подобия пандуса. Дверь была высокая, толстая, внушительная. Я уже занес топорик, чтобы одним ударом сокрушить замок, но Эшли проявила благоразумие: предложила проверить, заперто ли.

Я толкнул дверь, и она послушно распахнулась.

Вся треугольная конструкция лежала изнутри на сосновой опоре по принципу индейского типи[20]. Пол был цементный, помещение одно-единственное, размером с баскетбольный зал. Боковые стены упирались в пол, окна располагались спереди и сзади. Справа помещался камин – в него могли войти, не пригибая голов, двое людей – с высокой чугунной решеткой. В углу была сложена поленница высотой футов в десять – этих дров нам бы хватило до конца зимы. Я прикинул, что здесь разгрузились 6–7 грузовиков с дровами.

Посередине громоздились друг на друге две дюжины выцветших, облезлых скамеек, на которые были водружены несколько серебристых каноэ, ожидавших весны и оттепели. Слева была кухня, в глубине – лестница на второй этаж. Второй этаж, вполовину меньше первого, представлял собой галерею – дюймовую фанеру на перекрещенных бревнах – над камином. Ее поддерживали свисавшие сверху тросы в руку толщиной. Галерею загромождали 50–60 двухъярусных коек, изрезанных ножами, покрытых рисунками и надписями на неизбывную любовную тему. Посередине пола осталась шелуха от съеденной белкой шишки, а также погрызенный еще кем-то кусок пенопласта. Подоконники были усеяны сотнями трупов мух, ос и мотыльков. Почти все было покрыто толстым слоем пыли. Светильники и выключатели отсутствовали.

Наполеон спрыгнул с саней, вбежал в дом, залаял, описал четыре круга и вернулся ко мне, виляя хвостом и путаясь у меня под ногами.

Я медленно втянул сани по снежному пандусу в дом, на цементный пол. У нас обоих глаза вылезали из орбит. Я отнес Эшли к камину и стал складывать дрова для растопки. Потом огляделся в поисках источника огня. Найдя рядом с поленицей коробочку от зажигалки, я горько усмехнулся, В камине выросло отличное сооружение: наверху дрова потолще, внизу потоньше, клочки газеты из старой коробки. Осталось добыть огонь проверенным способом – трением.

Меня отвлекло от этого занятия покашливание Эшли.

– Бен?..

У меня уже пошел дым, и я не хотел отвлекаться.

– Бен!

– Что?

Она указывала вверх, на полку. Там красовался баллончик для заправки зажигалок и коробок каминных спичек. Я отшвырнул свой лук, схватил баллончик, оросил дрова и бумагу, чиркнул спичкой и кинул ее в камин.

Поступив на работу в больницу и начав получать докторскую зарплату, я пристрастился подолгу принимать душ. Я даже брился под душем. Это, конечно, роскошь, но мне нравилось вдыхать пар, нравилось подставлять под горячую воду спину, нравилось расслабление от тепла.

Мы сидели завороженные и чувствовали себя, как в бане.

Я совершенно взмок. Вся моя одежда была мокрой. Руки потрескались и шелушились, клочья джинсовой ткани, которыми я их обматывал, пришли в окончательную негодность.

Я опустился на колени и, вытянув руки, избавился от этого тряпья. Мы оба молчали. Свободными руками я стащил с себя верхнюю одежду, сел рядом с Эшли, обнял ее за плечи и прижал к себе.

Наконец-то безнадежность отступила.

Когда помещение согрелось, я отправился наверх и обшарил койки. Все они оказались пустыми, кроме одной: на ней лежал, свернутый в рулон, двойной губчатый матрас толщиной в шесть дюймов, с оборванными углами. Я выбил его об ограждение галереи, подняв тучу пыли, отнес вниз и расстелил перед огнем. Наполеон тут же улегся на матрасе поближе к огню и спрятал нос себе под хвост.

За три минуты моего отсутствия камин согрел все пространство вокруг.

Я достал свой спальный мешок, расстелил его на матрасе, потом расстегнул мешок Эшли и помог ей переместиться из своего мешка в мой. Она была слаба и даже в этом не обошлась бы без помощи. Я подложил ей под голову свой рюкзак, снял с ее ноги шину, стянул с нее и развесил на ближайшей скамье одежду.

Когда она высохла и согрелась, я стал раздеваться сам, развешивая одежду на скамье. Потом достал из рюкзака единственные оставшиеся у меня сухие вещи – спортивные трусы и майку, шуточный подарок Рейчел многолетней давности. Сейчас этот подарок был спасением.

Только после этого я направился на кухню.

Там царили две чугунные дровяные печи. От каждой тянулась и уходила в стену черная труба. Напротив печей стояли длинные рабочие столы. У другой стены находилась большая раковина из нержавейки, упиравшаяся в белую газовую колонку. Все вместе определенно использовалось для того, чтобы готовить большое количество пищи для целой оравы людей.

Я покрутил кран, но вода была перекрыта. Заглянул внутрь колонки и не обнаружил там синего огонька. Колонка оказалась наполнена водой. Я принес спички, включил газ, почувствовал запах пропана и зажег колонку. Набив одну печь дровами, я разжег их и приоткрыл заслонку, чтобы огню хватало воздуха. Потом наполнил снегом большой котел, примял снег, добавил еще и водрузил его на печь.

В стене слева была прорублена грозного вида дверь с широкими петлями, засовом и тяжелым внушительным замком. Подергав ее для порядка, я вооружился длиннющей толстенной кочергой, засунул ее под дужку замка и подналег. Ничего. Пришлось вставить кочергу под другим углом. Замок уцелел, но отлетело ушко.

Я распахнул дверь.

Слева я увидел бумажные скатерти, сотни бумажных тарелок и тысячи бумажных стаканчиков. Справа обнаружилась еще не вскрытая коробка с пакетиками кофе без кофеина и двухгаллоновая банка овощного супа.

Вот оно!

Я повязал старый фартук, которым некогда, похоже, чистили печи, и поискал на банке срок годности. Не то, чтобы это было так важно, но я приободрился, убедившись, что срок еще не истек. Эшли лежала перед камином, подперев локтем голову. Вытерпев полчаса, она щелкнула пальцами, свистнула, поманила меня рукой. Я шагнул на ее зов.

– Что случилось?

Она еще помахала, я подошел поближе. Эшли покачала головой.

– Ближе.

– Вот так?

– Никогда не видела ничего сексуальнее!

– Вы про меня?

Она выпятила губу, жестом потребовала, чтобы я посторонился, и указала на плиту.

– Что за глупости? Про это!

Я оглянулся на кухню.

– Про что?

– Про пар, валящий из кастрюли с супом!

– Вам нужна помощь.

Назад Дальше