Мы заказали шампанского всем присутствующим, Мэттью поздравил нас своим фирменным яблочным коблером, тающим во рту. Этой вкуснотищи хватило на весь ресторан.
По пути домой ты молчала. У тебя голова шла кругом: детская комната, цвет обоев, вторая колыбель. Все в двух экземплярах. Мы вошли, и ты сбежала в ванную. Через несколько секунд раздался твой зов:
«Милый?»
«Что?»
«Мне нужна твоя помощь».
Войдя, я застал тебя перед зеркалом в трусиках и бюстгальтере, с пузырьком масла с витамином Е в одной руке. Другой рукой ты уперлась себе в бедро. Сунув мне пузырек, ты сказала:
«Твоя задача до Рождества – следить, чтобы я не покрылась растяжками и чтобы живот у меня не отвис до колен. Лей!»
Ты улеглась на кровать, и я вылил весь пузырек тебе на живот.
«Грубиян!» – крикнула ты.
«Просто я пытаюсь умаслить каждый квадратный дюйм».
«Бен Пейн!»
Я обработал тебе живот, спину, ноги, все тело. Ты покачала головой.
«Я чувствую себя поросенком, смазанным салом».
«И запах соответствующий».
Помню, как ты рассмеялась, а я все продолжал тебя растирать.
В общем, повеселились мы на славу.
Через час, а может, через три, ты, уставившись в потолок и забросив ногу на ногу, спросила: «Ты думал об именах?»
«Еще нет. Я еще в шоке».
Ты сложила руки на животе, поменяла ноги и, покачивая одной ногой, сказала:
«Майкл и Ханна».
У меня что-то щелкнуло в голове. Кусочки пазла сложились идеально.
Я улегся ничком, припал губами к твоему тугому животу и зашептал их имена. Ответом мне были пинок и тычок. С этого момента нас стало четверо.
Может быть, это был переломный момент. Если бы я только мог вернуться и начать все сначала, снова купаться в смехе, в тепле, в сумасшедших мыслях о рождении наших детей, в скользком пахучем масле с витамином Е…
Уверен, что былого мне все равно не превзойти.
Глава 34
Наполеон долго не возвращался, и я уже начал беспокоиться. Когда высохла моя одежда, я взял лук, застегнул куртку и вышел. Ветер дул мне в спину, крутил на льду озера снежные буруны. Я свистнул – ничего. Тогда я поднял воротник и стал подниматься по его следам на бугор, нависавший над озером. Судя по зигзагам, Наполеон кого-то преследовал. Идти по его следам было нелегко, снег уже почти полностью их запорошил. Со второго по счету бугра я наконец увидел его на берегу озера, неподвижно лежащего на красном снегу. Подойдя ближе, я убедился, что эту кричащую окраску приобрел не только снег. Я приготовил стрелу и подошел к нему сзади. Услышав меня, он зарычал, но оглянуться не удосужился. Я описал круг, чтобы оказаться в поле его зрения, оглядел заросли вокруг и тихо произнес:
– Привет, дружище, это я. Ты в порядке?
Он перестал рычать, но отказывался выпускать из лап комок пуха – раньше белый, а теперь красный. Я опустился на колени в нескольких футах от него.
Наполеон оказался не пострадавшей, а атаковавшей стороной. Под ним лежали остатки кролика: две лапки и косточки. Я одобрительно покивал.
– Молодчина! Как насчет того, чтобы найти еще парочку и принести в большой дом?
Он покосился на меня, еще немного погрыз, пожевал, фыркнул и стал облизываться.
– Я тебя не осуждаю. Просто я тоже голоден. – Я выпрямился. – Найдешь дорогу обратно?
Решив, что я подобрался слишком близко, он взял в зубы останки кролика и унес подальше.
– Как хочешь.
На обратном пути я успел поразмыслить. Находясь в тепле, сухости, не опасаясь стихии, мы все же нуждались в пище. А еще нужно было как-то отсюда выбираться, причем срочно. Если сильно разбавлять суп, то его хватило бы еще на сутки. Выходило, что мы нашли всего лишь теплую и сухую могилу.
Я возвращался другой дорогой, не по берегу озера. Несколько раз мне попадались лосиные следы. Один лось был, судя по всему, особенно крупным. Набредал я и на следы кроликов. Их ни с кем не спутаешь из-за их прыжков, лосей – потому, что они очень грузные и глубоко проваливаются в снег.
Мне необходимо было практиковаться в стрельбе из лука, но при этом не забывать, что при промахе стрела зароется в снег так глубоко, что ее уже ни за что не найти. Так я быстро израсходую все стрелы.
Я вернулся в наш треугольный дом, разжег камин и проверил, как дела у Эшли. Она расшалилась в воде, как дельфин, и велела мне убираться. Я принес из маленького домика кусок ковра, сложил его несколько раз, прикрепил к скамейке, приделал к ковру бумажную тарелку. В центре тарелки я вырезал дырку размером с монету в 10 центов.
Комната была 40 ярдов в длину, а мне нужно было футов пятнадцать. Я отсчитал шаги, попятился, прочертил носком ботинка черту на пыльном полу. Вставил в лук стрелу, прицелился в мишень, сосчитал до трех и осторожно нажал на спуск, послав стрелу к цели. Стрела вонзилась в тарелку на три дюйма выше дырки. Так же обстоятельно я готовился ко второму выстрелу. Вторая стрела отклонилась чуть правее первой. Результат третьего выстрела был таким же.
Требовалась поправка: я чуть-чуть сместил «глазок» – кружок в прицеле. Стрелять надо было каждый раз с одного и того же места и с одинаковой силой давить на спуск. Во всяком случае, теоретически. Смещая «глазок» вниз, я так же смещал и точку попадания стрелы.
У меня получилось, хотя и не идеально. Я сделал еще одну поправку – и, как оказалось, переборщил. Пришлось приподнимать стрелу. Через полчаса я уже мог попадать с пятнадцати футов в «яблочко». Правда, не всегда: идеально точным получался каждый третий-четвертый выстрел.
Услышав шум, Эшли спросила, в чем дело.
– Я пытаюсь повысить наши шансы на сытный ужин.
Она выстирала свою футболку и нижнее белье и кое-как развесила все это над раковиной. Потом Эшли протянула руки, и я помог ей выбраться из раковины-ванны. Она обернулась полотенцем и подоткнула его на груди, как обычно делают женщины.
– У меня кружится голова.
Она оперлась на меня, чтобы не потерять равновесие, и проговорила с закрытыми глазами:
– Я слышала, что мужчины – рабы своего зрения. Вид голой женщины их возбуждает. А вас?
Я повел ее к камину.
– Я по-прежнему ваш врач.
– Вы уверены? Разве врачи – не люди? – Тут она попала в точку. – Я же почти голая!
Ее руки и ноги исхудали, зато она вымылась и пахла гораздо лучше. Эшли вытерлась, и я позволил ей опираться на меня, как на костыль. Я довел ее до кресла, устройство которого обеспечивало необходимый подъем сломанной ноги и снятие давления. С дровами я переборщил: в доме было слишком жарко. Пришлось приоткрыть дверь, и температура быстро вернулась к норме.
Эшли подняла палец.
– Бен? Вы не ответили на мой вопрос.
– Я не слепой, Эшли. Вы красивая, но не моя. – Я проверил огонь в камине. – И потом, я все еще люблю свою жену.
Она опять подняла палец.
– Я полуголая и не вылезаю из мешка с тех пор, как вы меня в него засунули. Вас я видела обнаженным полдюжины раз. Стоит мне захотеть в туалет, вы тут как тут. Скажите, как вы с этим справляетесь? Вам трудно находиться так близко от меня?
– Честно?
– Честно.
– Нетрудно.
Она как будто удивилась и даже огорчилась.
– Получается, я вас совершенно не волную?
– Я этого не говорил. Вы можете сильно меня взволновать.
– Тогда как вас понимать?
– Все смотрели фильмы о чужих людях, волею судьбы оказавшихся вместе на краю света. В конце концов они, как герои «Офицера и джентльмена»[23] – помните Ричарда Гира в этой роли? – начинают кататься по пляжу, сплетясь в пылких объятиях. Страстная любовь решает все их проблемы. Конец фильма: герои уходят в закат с трясущимися коленками и со слезами на глазах. Но мы с вами в реальной жизни. Я хочу вырваться отсюда и попасть домой. Причем с нетронутым сердцем. Та часть моего сердца, которая нуждается в наполнении, и так полна. Она принадлежит Рейчел. Что бы вы ни делали, этого не изменить.
– Что же, за все время, с самого аэропорта, с катастрофы и до сих пор, вам ни разу не хотелось секса со мной?
– Почему, хотелось.
– Теперь вы меня запутали.
– Одно дело соблазн, другое – поступок. Поймите меня правильно, Эшли. Вы замечательная. Вы необыкновенно хороши собой. У вас тело греческой богини – хотя я бы предпочел, чтобы вы побрили ноги! И мне не сравниться с вами в остроумии. Стоит нам заговорить – и у меня начинает заплетаться язык, я лепечу что-то, как полный болван. И все-таки существует парень по имени Винс, который предпочел бы, чтобы я отнесся к вам определенным образом, и никак иначе. Познакомившись с ним, я могу пожалеть, что оступился. А мне хочется смотреть ему в глаза и ничего не скрывать. Потому что, уж поверьте мне, скрывать что-то бывает нелегко и больно. – И я выразительно посмотрел на нее. – Потом, когда все это останется позади, мы оба пожалеем, если я отнесусь к вам так, а не иначе. Мне хочется не сожалеть о содеянном, оглядываясь назад. – Я нервно сжимал и разжимал пальцы. – Мы с женой расстались из-за одного моего поступка. Можно сказать и иначе: из-за того, чего я не сделал. Теперь мне приходится с этим жить. Секс с вами или с кем-то еще более продлит эту разлуку. Как ни хорош мог бы быть этот секс, боль разлуки он не ослабит. Я стараюсь напоминать себе об этом всякий раз, когда…
– Когда что?
– Когда у меня появляются мысли, не подобающие вашему врачу.
– Значит, вам не чуждо ничто человеческое?
– Еще как не чуждо!
Она немного помолчала.
– Я ей завидую.
– Вы мне ее напоминаете.
– Как это?
– Ну… физически: вы подтянутая, спортивная, сильная. Наверное, вы могли бы одним ударом свалить меня с ног. – Услышав эти слова, она рассмеялась. – Интеллектуально тоже: мне не хочется с вами спорить. Вы берете быка за рога, а не ходите вокруг да около, смотрите проблеме в лицо. У вас большой запас сил, о чем свидетельствует ваше чувство юмора.
– В чем ее главная слабость?
На этот вопрос мне не хотелось отвечать.
– Ладно, не отвечайте. В чем была ее главная слабость перед вашим расставанием?
– То же, что составляло ее главную силу.
– А именно?
– Любовь ко мне и к нашим близнецам.
– Как это понимать?
– Мы всегда были для нее на первом месте. Она не думала о себе.
– Разве это слабость?
– Бывает и так.
– А вы что предпочли бы?
Я постарался тщательно выбрать слова.
– Я предпочел бы, чтобы она была эгоистичной, как я.
Я поднял с пола кусок фанеры размером в три квадратных фута, стряхнул пыль, положил его ей на колени и поставил сверху коробку с пазлом.
– Видите, что я нашел? Картинки нет, поэтому я не знаю, что требуется собрать, но это вас займет.
Она сняла с коробки крышку и высыпала на фанеру содержимое. Первым делом она выбрала из кучи кусочки с прямыми углами.
– Хотите помочь?
– И не подумаю! Мне смотреть на это месиво и то тошно!
– Не такая уж страшная задача. – Она ловко сортировала элементы хаоса. – Главное – терпение. Рано или поздно все сложится.
Я уставился на горку перед ней.
– А если нет?
Она пожала плечами.
– Обязательно сложится. Возможно, не так, как кажется сначала.
– Мне терпения не хватит.
– Сомневаюсь.
– Нет, благодарю, – ответил я, качая головой.
Из-за непрекращающегося снегопада мы сидели в сером полумраке. Температура воздуха снаружи менялась мало, на окне под коньком нашего «треугольника» наросла паутина изморози.
Меня не радовало, что отек с ноги Эшли не спадал.
– Разрешаю называть меня «громовое бедро», – сказала она[24].
Я вынес наружу наш большой котел, слепил дюжину снежков и поставил котел рядом с ее левой ногой. Потом убрал пазл, свернул полотенце, подложил его ей под колено и принялся массировать снежками место перелома.
Она извивалась, заложив руки за голову.
– Мне это не нравится…
– Потерпите несколько минут. Сейчас нога онемеет, и станет легче.
– Пока что мне совсем невесело.
Я извел уже четыре снежка, а она продолжала стонать. Чтобы отвлечься, Эшли отвернулась к окну. Я занимался ее ногой уже полчаса. За это время нога у нее стала ярко-красной, но опухоль все не спадала.
– Будем повторять это каждый час, хорошо?
Она молча кивнула. Вид у нее был неважнецкий: глаза налились кровью, лицо пылало. Так могла подействовать ванна, но у меня было ощущение, что дело совсем не в этом.
– У вас есть предположения, где мы находимся? – спросила она.
Я развернул карту и показал на крестик, отмечавший наше местоположение.
В следующую минуту в дверь прошмыгнул Наполеон. По дому он шествовал так, словно был здесь полным хозяином. Подойдя к углу матраса, он покружил, улегся, свернулся калачиком, накрыл лапкой мордочку и закрыл глаза. На мордочке еще остались следы кроличьей крови, брюшко наполнилось и округлилось.
– Где он пропадал?
– Завтракал.
– Нам он хоть что-нибудь оставил?
– Я пытался его вразумить, но было уже поздно.
– Неужели вы не могли стянуть у него хотя бы кусочек?
– Представляете, что значит поднести руку к его зубам, когда он ест? – Я покачал головой. – Я остался бы без пальца.
Она погладила ему брюшко.
– Похоже, у него взрывной темперамент. – Она перевела взгляд на меня. – Какой у вас план?
– На сегодня у меня намечена рекогносцировка. А также попытка раздобыть что-нибудь на ужин.
– А потом?
– Потом – ужин. Но нужно дождаться прекращения снегопада.
– А потом?
– Будем есть до тех пор, пока не наедимся. Дальше – сборы и новый марш-бросок.
– Куда пойдем?
– Об этом говорить пока рано. Я буду решать проблемы постепенно.
Она откинула голову и зажмурилась.
– Дайте мне знать, когда все продумаете. Я подожду вас здесь.
Я слепил еще десяток плотных снежков и положил их в отдалении от камина, с другой стороны кресла. Разрезав на полосы одно из шерстяных одеял, я обмотал ими кисти рук и взял лук.
– Если я не вернусь через час, сами начинайте прикладывать лед к ноге. Помните: полчаса со льдом, час отдыха. И не забывайте пить.
– Есть, сэр!
– Я не шучу про полчаса и час.
– Лечащему врачу приходится подчиняться.
– Вот и хорошо.
Я вышел за дверь. Поднялась вьюга, между деревьями возникали снежные завихрения, ветки со стоном наклонялись почти до земли. Я продрался сквозь чащу и залез на бугор за лагерем. Озеро лежало в кольце скал, за которыми начиналась еще одна долина.
Я рассматривал лагерь, думая о том, что люди, бойскауты, должны как-то добраться сюда, на чем-то приехать. Не могли же их просто сбросить с вертолета. Предположим, они пришли пешком или приехали верхом, но где тропы? Если мы действительно находились в заказнике «Эшли», куда разрешалось добираться только на своих двоих или верхом, то не могли сильно углубиться.
Я двинулся на юг и вскоре нашел то, что искал – узкую, петляющую, засыпанную снегом тропу, на которой могли бы разойтись две лошади. Она вела от озера в соседнюю долину через перевал. Понятно, что ребятня с рюкзаками не могла прийти сюда пешком через весь штат. Ногами они миновали бы, наверное, не больше нескольких миль. Разве что это был лагерь для редких «скаутов-орлов», в чем я сильно сомневался: лагерь был слишком велик и предназначался для множества людей.
Я начал мерзнуть. Шерсть грела мои руки лучше, чем джинсовая ткань, но и она пропускала холод. Мне срочно нужно было вернуться к нашему очагу.
Эшли проспала урывками весь день. Я продолжил прикладывать к ее ноге холод. Иногда это ее будило, иногда нет. Сон был сейчас для нее лучшим лекарством. Каждая минута сна превращалась в банковский депозит, подлежавший закрытию после прекращения наших с ней мучений. У меня было ощущение, что их конец уже не за горами.
Ближе к сумеркам, когда серость за окном сменилась на темную мглу, я вернулся с луком туда, где раньше видел следы всевозможной живности. Там я подтянулся на ветке и забрался на осину. Сидеть неподвижно мешал мороз. Когда уже почти совсем стемнело, я заметил углом глаза мелькнувшее белое пятно. Я пригляделся. Движение возобновилось.
Не более чем в пятнадцати ярдах от меня сидело шесть кроликов. Я медленно натянул стрелу, целясь в ближайшего к себе зверька. Сделав мелкий выдох, я нажал спуск. Стрела попала кролику между плеч, и он забился на снегу. Остальные так и остались сидеть, и я послал в них вторую стрелу.
Я торжественно принес в дом две кроличьих тушки на осиновой ветке и подвесил их над огнем.
Эшли складывала на коленях пазл.
– Всего два?
– Я стрелял три раза.
– Ну и?..
– Один удрал.
– Как так?
– Знаете, Лига стрелков и за такой результат присудила бы высший приз.
– Ладно, в порядке исключения я бы не стала с ней спорить.
Я зажарил кролика и даже нашел в чулане соль. Эшли впилась зубами в ножку. С миской супа в одной рукой и с крольчатиной в другой, она улыбнулась до ушей.
– Вы хорошо готовите кролика.
– Спасибо. Пусть хоть кто-то произнесет это волшебное слово.
– Между прочим… – Она неспешно жевала, наслаждаясь вкусом. – Не очень-то похоже на курицу.
– Кто вам сказал, что крольчатина должна быть похожа на курицу?
– Никто. Просто на курицу похоже буквально все. – Наклонив голову, она выбрала небольшую косточку. – Хотя нет, это не так. – Она выбрала кость побольше. – С тех пор, как я с вами связалась, я уже забыла, какой у курицы вкус.
– Спасибо.
Через полчаса между нами стояла тарелка костей и две пустые миски. Мы разлеглись, наслаждаясь чувством сытости. Сильнее всего меня порадовала соль. Я пролил после катастрофы столько пота, так напрягался, что электролиты были нужны моему организму позарез. Пока что вполне можно было довольствоваться чистым натрием.
Эшли указала кивком на коробку с «Монополией» на столе.
– Вы играете?
– Давно не пробовал.
– Я тоже.
Еще через три часа она захватила три четверти доски, стала собственницей всех отелей, а я оказался на пороге банкротства, поскольку был вынужден платить аренду за каждый бросок кубиков.
– Ну вы даете!
– Помню, мы иногда играли в детстве.
– Иногда?
– Даже, пожалуй, часто. – Она бросила кубики. – Так какой у вас план?