Эшли указала кивком на коробку с «Монополией» на столе.
– Вы играете?
– Давно не пробовал.
– Я тоже.
Еще через три часа она захватила три четверти доски, стала собственницей всех отелей, а я оказался на пороге банкротства, поскольку был вынужден платить аренду за каждый бросок кубиков.
– Ну вы даете!
– Помню, мы иногда играли в детстве.
– Иногда?
– Даже, пожалуй, часто. – Она бросила кубики. – Так какой у вас план?
– Дождаться конца снегопада, а потом подумать…
Она считала, передвигая свою фишку.
– Я не о том, как отсюда выбраться. Я спрашиваю, как вы поступите, когда вернетесь домой. С вашей женой.
Я молча пожал плечами.
– Выкладывайте!
– Я…
– Что вы заикаетесь?
– Да вы слова не даете сказать!
– Даю. Говорите. Как вы поступите? Такой хороший человек, как вы, не может плохо себя вести.
– Все сложно.
– Неужели? Добро пожаловать на Землю. Здесь все непросто. Я жду вразумительного ответа. Что вы ей наговорили?
– Кое-что.
– Вы не одиноки. Что именно?
– Такие слова обратно не возьмешь.
– Почему?
– Потому что это… Она… – Я закрыл глаза и глубоко вздохнул.
– Вы были правы?
– Да, но это меня не извиняет.
– Рано или поздно вы перестанете принимать все так близко к сердцу. Я пытаюсь вам помочь. – Она указала на мой диктофон. – У вас лучше получается болтать с этой штучкой, чем со мной.
– Я с самого начала вас предупреждал.
– Вы не очень много на него записываете. Почему?
– Может, я уже иссяк?
– Знаете, человек всегда может взять обратно любые свои слова. Неужели вы сказали что-то настолько ужасное? Слова – это только слова.
Я отвернулся, ковыряя кочергой в камине и глядя на огонь.
«Палками и камнями можно поломать мне кости», как поется в детской песенке… Но если хотите нанести кому-то по-настоящему глубокую рану, воспользуйтесь словами.
Эшли спала беспокойно, бормоча что-то во сне. После полуночи я встал и подбросил в огонь дров. Потом скатал спальник с ее ноги и провел ладонью по ее бедру. Опухоль уменьшилась, кожа уже не была такой натянутой. То и другое было отрадно. Рядом с Эшли на фанере лежал пазл, приобретший какие-то очертания. Всю картинку еще нельзя было угадать, но в одном углу уже вырисовывалась гора. Увенчанная снежной шапкой.
Она лежала в отблесках огня. Длинные ноги, одна приподнята, другая лежит ровно. Расслаблена. Отросшие жесткие волосы на икрах и кудрявые на бедрах – свидетельство времени, истекшего после катастрофы. Голова слегка повернута, футболка морщит на ключице, трусики стали велики и не обтягивают бедра.
Я дотронулся до ее макушки, убрал волосы за ухо, провел пальцем по шее, вдоль руки до самых пальцев. На ее коже появились мурашки.
– Эшли?..
Она не шелохнулась, не ответила.
Треск дров в камине заглушил мой шепот:
– Я…
Она повернула голову. Глубокий вдох, длинный выдох. Глаза двигались вправо-влево под веками. Я так и не сказал правду.
Глава 35
Через неделю мы опять поехали к врачу. Тебя тошнило в каждую урну. Я чувствовал себя ужасно. Стоило мне сказать тебе об этом, ты твердила: «Как иначе, это же твоя работа!»
С этим невозможно было поспорить.
Вынашивание двойни требовало частых ультразвуковых обследований, причем скрупулезных. Твой врач пристально за нами наблюдал. Учитывая мое положение в больнице, они ухаживали за тобой, как за родной.
Нас вызвали. Снова гель на живот, снова елозящий по животу щуп. Они развернули монитор, пристроили его над твоим животом, и мы услышали биение двух сердечек. Все нормально, да?
Или нет?
Оператор убрала щуп, отошла, потом вернулась, сканировала живот еще раз и произнесла:
«Я сейчас».
Спустя три минуты, хотя показалось, что прошло три часа, вошел Стив, твой врач, неубедительно скрывавший свою озабоченность. Он изучил изображение, покивал, сглотнул, похлопал тебя по ноге.
«Шейла проведет несколько анализов. После этого я жду вас у себя в кабинете».
«Стив, – я подал голос, – я умею понимать врачебные недоговорки. В чем дело?»
Он был уклончив – еще один плохой знак.
«Может, и ни в чем. Анализы покажут».
Я ответил бы так же, если бы пытался подсластить пилюлю. Из-за моей спины доносилось странное эхо сдвоенного сердцебиения.
«Что он говорит?» – спросила меня ты, держась обеими руками за живот. Я покачал головой и вышел за врачом в коридор.
Это было излишне. Выражение его лица было красноречивее слов.
Мы сели напротив врача. Было заметно, что ему было тяжело. Он встал, обошел свой стол, принес кресло. Мы сели в кружок.
«Рейчел… Бен… – Его взгляд бегал, он не знал, на кого смотреть, весь вспотел. – Произошло частичное отслоение».
«Что это значит?» – спросила у меня Рейчел.
«Это значит, – ответил он за меня, – что плацента отслоилась от стенки матки».
Ты положила ногу на ногу.
«И?..»
«И… Я видел отслоения и побольше, но и это не маленькое».
«Каков вывод?»
«Полный постельный режим».
Ты сложила руки на груди.
«Этого я и боялась».
«Давайте подождем. Если удастся замедлить процесс или даже остановить его, то все будет хорошо. Для паники нет причин».
В машине на обратном пути ты положила руку мне на плечо.
«Как все это понимать, док?»
«Так и понимать: будешь вынашивать лежа, вспомни сотню фильмов, которые ты всегда хотела посмотреть. Прочти несколько десятков книжек».
«Все утрясется?»
«Если отслоение остановится».
«А если нет?»
«До этого еще не дошло, давай не будем торопить события».
«Но…»
«Милая, давай преодолевать препятствия постепенно».
Глава 36
Дневной свет сочился сквозь ветки, отражаясь от снега. Я брел по горному склону. Снегопад никак не прекращался, навалило уже фута три свежего снегу, и каждый шаг давался с трудом. Без снегоступов я бы пропал. Сейчас снег был сухой и пушистый, мороз мешал ему липнуть. В случае потепления условия стали бы гораздо хуже.
За целый час я не увидел никакой живности. На обратном пути я спустился ниже, в заросли. За нашим треугольным домом я вдруг разглядел еще одну, восьмую по счету, постройку – меньше остальных, размером с сарай. Ее выдала торчавшая из снега дымовая труба. Все остальное было засыпано снегом.
Я описал вокруг трубы круг, соображая, где может находиться дверь, потом стал отбрасывать снег. Добравшись до бетонной стены и не обнаружив двери, я принялся за снег с противоположной стороны. Вместо двери я докопался до окна, попробовал его открыть, потерпел неудачу и ударил в стекло ногой. Однослойное стекло разлетелось осколками внутрь. Я выбил острые зазубрины топориком и пролез внутрь.
Я попал на склад. Одна стена была завешана старыми седлами, уздечками, стременами. Здесь же висели рыболовные катушки без лески и инструменты: молотки, отвертки, мотки проволоки, ржавый нож, банки с разнокалиберными гвоздями и шурупами. Рядом с очагом лежали меха – видимо, здесь подковывали лошадей. Все вместе походило на мастерскую – лагерю такого типа она была необходима. На другой стороне висели автопокрышки, какие-то трубки, даже колесная цепь. Я почесал в затылке. Если сюда добирался четырехколесный транспорт, то это означало, что мы находимся недалеко от границы заказника, то есть гораздо ближе к дороге, чем я думал раньше.
Казалось бы, у меня были основания ликовать, надеяться на лучшее. Но если я дам себе волю, то Эшли прочтет это на моем лице и тоже загорится надеждой. А вдруг все кончится ничем? Угасшая надежда гораздо хуже безнадежности.
Я продолжил осматривать склад. Пока что у меня не было ответа на вопрос, каким образом сюда, в такую даль, попало столько добра. На чем привезли кухонный скарб и все прочее? Потом я задрал голову.
Наверху, на стропилах, лежали шесть-восемь настоящих синих пластмассовых саней. Такие цепляют к снегоходам или полноприводным машинам, иногда в них впрягают лошадей. Сани были разной длины и ширины. Я снял одни – длиной футов семь, достаточно широкие, с полозьями, и легкие – весом не больше 15 фунтов.
Я повернул сани боком, выпихнул их в окно и уже сам был готов вылезти, но напоследок еще раз посмотрел вверх. И не зря: поверх других саней лежало несколько пар снегоступов. Я мог бы их и не заметить. Вот теперь у меня действительно сильно забилось сердце. Кто-то их там сложил, то есть пришел на них в лагерь. Раз это смогли сделать другие, значит…
Снегоступов оказалось в общей сложности четыре пары – все старые, пыльные, с задубевшим, потрескавшимся плетением; однако рамы были прочными. Я выбрал те, которые мне подошли лучше остальных, завязал их на ногах и вернулся в наше треугольное убежище, волоча за собой сани.
Снегоступов оказалось в общей сложности четыре пары – все старые, пыльные, с задубевшим, потрескавшимся плетением; однако рамы были прочными. Я выбрал те, которые мне подошли лучше остальных, завязал их на ногах и вернулся в наше треугольное убежище, волоча за собой сани.
Эшли, разбуженная моим появлением, пригляделась и спросила:
– Что это такое?
– Ваша волшебная карета.
– С толстым жеребцом в оглоблях?
– Очень смешно!
Я снял упряжь со старых саней и приделал ее к новым. В них Эшли, закутанной в шерстяные одеяла и спальные мешки, было бы гораздо удобнее.
– Вот и новое средство передвижения.
– Из него мне придется неотрывно смотреть на ваше заднее место.
– Или на то, что от него осталось.
– Все равно одно и то же зрелище не может не надоесть.
К ней вернулось чувство юмора – еще один хороший знак.
Днем мы продолжили играть в «Монополию». Правильнее сказать, Эшли продолжила скупать недвижимость и заламывать несуразную арендную плату. Один раз, тряся в руках кубики, она сказала: «Вам конец!» У нее выпало восемь, и она лишила меня последнего имущества.
– Вам никто не говорил, что вы занимаетесь нечестной конкуренцией?
– Нет, а что? – Она явно торжествовала.
К концу дня я заложил все, чем располагал, и надеялся отстоять жалкие 200$, прежде чем она, то есть банк, окончательно лишит меня права выкупа и последних штанов.
Надежда не оправдалась. Меня вышвырнули на улицу, и она минут десять злобно хохотала, как гиена.
За час до наступления темноты я сунул ей пазл со словами:
– Я скоро.
Нацепив снегоступы, я отправился на поиски пропитания. Снег валил уже не так сильно, но от этого легче не становилось. Мир вокруг меня был погружен в безмолвие. Стояла оглушающая тишина.
Я не мог не задуматься о том, насколько изменилась моя жизнь. Ни телефонов, ни голосовой и электронной почты, ни пейджеров, ни вызовов по внутрибольничной связи, ни новостей, ни радио… Только потрескивание огня, голос Эшли и скрип когтей Наполеона по цементному полу.
Но я все равно не мог не напрягать слух…
Я шел полчаса и преодолел, должно быть, с милю, прежде чем набрел на склон с множеством следов. Весь снег был здесь перепахан. Я засел под осиной и стал ждать. Вскоре появилась лиса, улизнувшая еще до того, как я успел натянуть тетиву. Потом прибежала лань, но, почуяв меня, задрала свой смешной хвост, громко фыркнула, топнула копытцем и унеслась во весь опор. До меня дошло, что я выбрал не лучшее место для засады, не учтя розу ветров. Было и другое объяснение: животные чувствовали запах мыла. Охота оказалась более сложным занятием, чем по телевизору.
Уже почти стемнело, поэтому я решил посидеть еще минут пять. Прибежал кролик, запрыгавший от меня вниз по склону, потом вверх по противоположной стороне. После второго или третьего прыжка он почуял меня, но я уже выпустил стрелу – и не промахнулся.
Я возвращался к Эшли почти вслепую, ступая по своим следам. Наполеон опять убежал, Эшли уснула в кресле с пазлом на коленях. Я вскипятил воды, в последний раз заварил чай и сел рядом с ней, поворачивая кролика над огнем.
Когда я достаточно его прожарил, она проснулась, и мы стали медленно есть, тратя на жевание больше времени, чем обычно, и наслаждаясь вкусом. Кролика было мало даже для одного, не то что для двоих.
Вскоре вернулся Наполеон. Я успел всерьез к нему привязаться. Он был суров, но умел при необходимости проявить нежность и отлично о себе заботился. Он вошел, облизывая свою окровавленную мордочку. Его брюшко приятно округлилось. Он добежал до своего участка матраса, описал круг, повалился на спину и задрал кверху лапки. Я почесал ему брюшко, и он рефлекторно задергал одной лапкой.
– Хорошо, что он отъелся, – сказала Эшли. – Я уже за него беспокоилась.
Пока я любезничал с Наполеоном, из кармана моей рубашки вывалился диктофон. Заметив это, она сказала, не глядя на меня:
– Как долго не разряжаются батарейки!
– Я запасся ими в аэропорту.
– Как давно это было! Просто в другой жизни.
– Это верно.
– Такие же батарейки вы используете для своих трусов? – спросила она с улыбочкой.
– Я сейчас умру от хохота!
– Что, собственно, вы ей рассказываете? – Я не ответил. – Что-то очень личное?
– Нет.
– Тогда что?
– Про снег, про наше паршивое положение.
– Вы говорите ей, что вас не устраивает такая спутница, как я?
– Нет. Конечно, мне приходится волочить вас через всю Юту, а так вы – спутница что надо.
– Так я вам и поверила! – Эшли прыснула. – Почему бы не признаться ей, что вы по ней скучаете?
За облаками, судя по проникавшему в дом странному свету, взошла луна. На нашем цементном полу появились размытые тени.
– Я признавался.
– Уверена, что вам есть еще в чем признаться.
Я покрутил диктофон в руках.
– Я много чего ей наговорил. Лучше вы расскажите, как скучаете по Винсу.
– Сейчас соображу… Мне недостает его кофемашины, чтобы сделать капучино, запаха его «Мерседеса», чистоты его холостяцкого пентхауса, шикарного ночного вида с его балкона. Если играет команда «Брейвз», оттуда видны огни стадиона «Тернер Филд». С каким наслаждением я бы сейчас слопала там хот-дог! И здоровенный сдобный крендель! Что еще? Мне недостает его смеха, его заботы. Он никогда не забывает позвонить мне, даже когда занят.
– Кажется, вы голодны?
– Нет, с чего вы взяли?
Она уснула, а я еще долго лежал и размышлял. Как мало она рассказала мне о Винсе!
Глава 37
Прошел месяц. Ты была готова лезть на стену. Со страхом ждала следующего УЗИ. Мы приехали в больницу, Стив встретил нас в холле. Оператор нанесла гель, Стив хмуро уставился на экран.
Оператор перестала елозить щупом и посмотрела на него бесстрастным взглядом. В неведении пребывала одна ты.
«Может быть, кто-нибудь со мной поговорит?» – взмолилась ты.
Стив дал тебе полотенце и взглядом выставил оператора за дверь. Я помог тебе вытереть гель и сесть.
Стив привалился к стене.
«Отслоение усилилось. Стало гораздо хуже. – Он не отрывал взгляд от своих пальцев. – Это не значит, что вы больше не сможете иметь детей, Рейчел. Это аномалия. Вы здоровы и еще сможете родить».
Ты посмотрела на меня, и я перевел:
«Милая, стало хуже. Теперь плацента держится на ниточке».
Ты посмотрела на Стива.
«Мои младенцы в порядке?»
«На данный момент – да».
«Они получают питание?»
«Да, но…»
Ты подняла две ладони – два стоп-сигнала.
«На данный момент они в порядке?»
«Да, но…»
«Что «но»? О чем тут еще говорить? У меня постельный режим. Я сниму палату в вашей больнице. Сделаю что-нибудь еще. То есть все, что потребуется».
Стив покачал головой.
«Рейчел, если случится отрыв…»
«Пока еще этого не произошло?»
«Рейчел, если бы вы уже лежали на операционном столе, и я готовился бы вас оперировать, и тут вдруг произошел бы отрыв, то и тогда я не был бы уверен, что успею извлечь плод и остановить кровотечение, прежде чем вы умрете от потери крови. Ваша жизнь в опасности. Я вынужден забрать младенцев».
Ты посмотрела на него как на умалишенного.
«Куда вы их заберете?»
«Вы знаете, что имеется в виду».
«Я вам не позволю!»
«В таком случае вы трое рискуете умереть».
«Какие у меня шансы? В процентах?»
«Если я прямо сейчас повезу вас в операционную – неплохие. Дальше цифры валятся с обрыва вниз».
«А если нет?..»
«Даже если мы будем тщательно за вами наблюдать, шансов почти нет. Любая минута может оказаться последней. Как только произойдет отрыв, начнется внутреннее кровотечение…»
«Но можно предположить, что если я пролежу еще месяц, а потом мне сделают кесарево сечение, то мы отправимся домой как счастливая семья: две колыбельки, двое вконец измотанных родителей? Можно?»
«При условии строгого соблюдения постельного режима это не исключено, но маловероятно. Выиграть в Лас-Вегасе и то проще. Поймите, это все равно что проглотить капсулу с цианистым калием. Если капсула лопнет, то уже ничего не исправить».
«Мои дети – не цианистый калий».
«Рейчел…»
Ты остановила его жестом.
«Есть шанс, что мы выживем?»
«Технически – да, но…»
Ты указала на экран.
«Я выдела их лица. Вы сами мне их показали в вашем объемном телевизоре с высоким разрешением, которым так гордитесь».
«Будьте благоразумны!»
«Я не хочу остаток своей жизни вспоминать их личики и мучиться оттого, что позволила вам их «забрать», хотя на самом деле вы ошиблись и они выжили бы. Если бы не вы с вашими предсказаниями, они родились бы живыми».