– То, что я тут натворил, – я указал кивком на ее бровь, – сойдет до больницы. Там вами должен будет заняться пластический хирург.
– А эта двойная шина у меня на ноге? Боль адская!
– Это лучшее, что я смог сделать для вас. Без рентгена дальше никуда. Доберемся до больницы, там вам сделают снимки. Если кости не встали на место, я бы рекомендовал – уверен, они согласятся – снова сломать и кое-что вставить. Будете потом звенеть при прохождении металлодетектора в аэропорту. А так – будете как новенькая.
– Вы дважды упомянули про больницу. Думаете, нас найдут?
Мы дружно посмотрели на синее небо в отверстие между крылом и стеной снега высотой в 8 футов и увидели высоко в небе авиалайнер, высота составляла примерно 30 000 футов. После нашего падения прошло уже часов шестьдесят, а мы так и не слышали других звуков, кроме наших собственных голосов, шума ветра и скрипа ветвей. Самолет летел так высоко, что мы его не слышали, только видели – он был похож на крестик.
Я покачал головой.
– Мы его видим, а вот из него нас не видно. Все материальные свидетельства нашего исчезновения лежат под тремя футами снега. Их увидят только в июле, когда растает весь снег.
– Разве разбившиеся самолеты не подают сигналов SOS или еще каких-нибудь?
– Подают. Но наш передатчик разбился на мелкие кусочки и валяется где-то вокруг нас.
– Может, вам вылезти и помахать рубашкой?
Я фыркнул – и даже это причинило мне боль. Я схватился за бок. Ее глаза еще больше сузились.
– Что с вами?
– Перелом нескольких ребер.
– Дайте посмотреть.
Я задрал рубашку. Я не видел свой бок при дневном свете и думал, что обнаружу кровоподтек. Вся левая половина моей грудной клетки была темно-фиолетовой.
– Больно только дышать.
Мы засмеялись.
Эшли пристально смотрела на меня, пока я затягивал у нее на руке шестой узелок, и выглядела уже не такой встревоженной.
– Не могу поверить, что лежу невесть где, вы меня зашиваете, а мы хохочем! Как вы думаете, у нас все в порядке с мозгами?
– Скорее всего, все в порядке.
Я занялся ее предплечьем. То ли от острого края камня, то ли от ветки – на руке красовалась рваная рана длиной дюйма в четыре. На ее счастье, когда самолет вместе с нами, лишившимися чувств, прекратил движение на склоне, она ткнулась плечом в снег. Нажим и снег остановили кровотечение. На эту рану я должен был наложить не меньше дюжины швов.
– Давайте руку! – скомандовал я. – Высуньте ее из рукава.
Она, морщась, повиновалась.
– Кстати, как на мне оказалась эта чудесная рубашечка?
– Это я вас вчера переодел. Чтобы вы не замерзли.
– Между прочим, на мне был мой любимый лифчик.
Я показал пальцем через левое плечо.
– Возьмете, когда высохнет.
Порез на руке оказался для нее сюрпризом.
– Понятия не имела об этой ране, – призналась она.
Я объяснил, что ей надо благодарить позу, в которой она оказалась после катастрофы, и снег, и наложил очередной шов. Она наблюдала, как я работаю, не глядя мне в лицо.
– Какие, по-вашему, наши шансы?
– Берете быка за рога?
– Что толку ходить вокруг да около? От слоя глазури дела не улучшатся.
– Тоже верно. – Я пожал плечами. – Дайте-ка я сначала задам вам кое-какие вопросы. Вы кому-нибудь сообщали, что полетите в этом самолете?
Она отрицательно покачала головой.
– Ни по имейл, ни по телефону?
Грустный кивок.
– То есть ни одна живая душа на планете Земля не ведает, что вы воспользовались чартерным самолетом, чтобы добраться до Денвера? Вот и со мной то же самое…
– Все, наверное, думают или думали до вчерашнего дня, что я еще в Солт-Лейк, – прошептала она. – Сейчас меня уже должны разыскивать, только где? Я взяла ваучер и отправилась в отель – вот и все, что обо мне известно…
Я кивнул.
– Если судить по речам Гровера, я не могу придумать ни одной причины, почему кому-то может взбрести в голову нас искать. Никаких официальных сведений о нашем полете нет, потому что мы не представляли полетного плана. Еще Гровер говорил что-то про правила визуального полета… Так что вот вам моя лучшая догадка: мы, два профессионала, имеющие на двоих лет двадцать учебы в колледже и дальнейшего образования, умудрились никому не сказать, куда отправляемся! – Я помолчал. – Получается, этот полет вообще не совершался.
Она опять посмотрела на Гровера.
– Еще как совершался! – Она взглянула на небо. – Я подумала, что быстренько перелечу в Денвер, обогнав бурю, да еще заведу по пути двух друзей, и жизнь продолжится.
Я разрезал леску.
– Мне очень жаль, Эшли. – Я покачал головой. – Вам бы сейчас заниматься маникюром-педикюром, готовиться к свадебному ужину…
– Бросьте! – остановила она меня. – Не казните себя, у вас же были самые добрые намерения. Я обрадовалась вашему предложению. – Она огляделась. – Сейчас, конечно, смешно об этом говорить, но тогда я действительно обрадовалась. – Она положила голову на снег. – У нас с подругами намечались спа-процедуры и массаж. Знаете про такой, с горячими камнями? А вместо этого я получила лед. Зато камней в избытке. – Она кивнула воображаемой подруге у меня за спиной. – Правда, холодных. Где-то там висит ненадетое платье и мается жених, потерявший невесту. Угадайте, сколько я заплатила за платье.
– Платье вас дождется, жених тоже. – Я поднес к ее губам кружку, и она допила положенные 24 унции. – Хорошо, что у вас есть чувство юмора.
– Не сочтите за юмор, но мне надо по-маленькому.
– С одной стороны, это хорошо. – Я посмотрел на спальный мешок и вспомнил, что она не может пошевелиться. – А с другой, не очень.
– С какой стороны смотрим на это мы?
– С той, которая позволила бы вам не опираться на больную ногу. – Я огляделся. – Все бы отдал за катетер!
– Нет уж, от этих штук меня тошнит. Я привыкла делать это в одиночестве.
Я достал из рюкзака свою широкогорлую походную бутыль и положил рядом с ней.
– А от этого не тошнит?
– Прямо в это?
– Ничего другого не остается. Вам некуда деваться, но я могу вам помочь. – Я открыл лезвие швейцарского армейского ножа. – Сейчас я разрежу на вас штаны. Под вами двенадцать футов снега, поэтому я вырою ямку, в которой поместится моя рука с этой бутылкой. Дальнейшие действия понятны?
– Понятны, но мне все эти действия не нравятся.
– Нам надо определить количество мочи и нет ли в ней крови.
– Крови?
– Из-за внутренних повреждений.
– Думаете, мне их недостаточно?
– Повреждений? – Она кивнула. – Достаточно. Но нам нужно знать наверняка.
Я стянул с нее трусики, отложил их в сторону, разрыл под ней снег, подставил бутылку, она воспользовалась здоровой рукой, чтобы немного приподняться, не меняя положение ноги, потом вопросительно взглянула на меня.
– Можно?
– Валяйте.
Через несколько секунд она покачала головой.
– Никогда еще не испытывала в присутствии другого человека такого унижения…
– Учитывая, что я не только ортопед, но и врач неотложной помощи, редко выдается хотя бы несколько дней, когда я не исследовал бы человеческую мочу. Вставлять катетер тоже то и дело приходится.
Она поморщилась, и струя прервалась.
– Вы в порядке?
– Да, просто нога… – Она легла поудобнее, и мочеиспускание продолжилось, доносился звук жидкости, наполняющей бутылку.
– У меня замерзли пальцы, – пожаловалась она.
– Если вам от этого полегчает, мои пальцы так замерзли, что вообще ничего не чувствуют.
– Представьте, полегчало!
Я попытался ее отвлечь.
– Большинство людей с повреждениями внутренних органов и с кровью в моче после несчастного случая попадают в отделение экстренной помощи.
Она покосилась на меня.
– Думаете, от этого мне станет лучше?
Я достал бутылку и стал изучать цвет мочи.
– Угу…
Она переводила взгляд с меня на бутылку и обратно.
– Многовато…
– Да. И цвет хороший.
– Кажется, раньше никто не комментировал цвет моей мочи. Я не знаю, как на это реагировать.
Я помог ей снова одеться, подоткнул под нее спальный мешок, укрыл. При этом избежать телесного контакта было невозможно. Я не мог не обращать внимания на ее наготу, трогательную уязвимость.
Я подумал о Рейчел.
Когда мы закончили, она вся дрожала, а у меня было ощущение, что мне под ребра всадили нож. Тяжело дыша, я лег.
– Вы приняли обезболивающее? – спросила она.
Я покачал головой.
– Нет.
– Почему?
– Честно говоря, если вы считаете, что вам сейчас больно, то подождите три-четыре дня. У меня для вас хватит адвила только на неделю.
– Мне нравится ход ваших мыслей, док.
– У меня в рюкзаке есть сильное наркотическое средство, которое отпускается только по рецепту, но я думал приберечь его на вечер, когда вы не сможете уснуть.
– Можно подумать, что с вами такое уже бывало.
– Мы с Рейчел любим путешествовать и на собственном опыте поняли, что одно дело – наши планы и надежды и совсем другое – условия, которые сложатся в конкретный день. От них будет зависеть, что мы сможем сделать, как далеко уйдем. Поэтому лучше быть наготове – но и не нагружаться так, чтобы не сойти с места.
Она посмотрела на яму в снегу, где находился мой рюкзак.
– У вас там, случайно, не найдется красного вина?
– Нет, но могу угостить вас джином с тоником.
– Еще лучше! – Она уставилась на свою ногу. – Расскажите об устройстве, которое вы соорудили на моей ноге.
– Среди врачей ортопеды слывут плотниками. Боюсь, в отношении меня это чистая правда. Хорошо то, что эта шина довольно эффективна, во всяком случае, на короткий срок. Двигаться вы не сможете, разве что с моей помощью, зато у вас не получится причинить себе вред неосторожным движением. Эта штуковина вас защитит. Если будет слишком жать, скажите, я ослаблю давление.
– Сейчас такое ощущение, как будто по ноге двинули молотком.
Я приподнял край спального мешка и снова обложил ее ногу снегом под местом перелома и сбоку.
– Я буду так делать несколько дней. Это ускорит выздоровление и немного облегчит боль. Одна проблема: вы будете мерзнуть.
– Буду?..
Я закрутил бутылку с мочой и пополз на свет.
– Надо оглядеться и заодно вылить мочу.
– Хорошо. Я пока что приберусь здесь и, может, закажу пиццу или еще что-нибудь.
– Я предпочитаю пеперони.
– С анчоусами?
– Терпеть их не могу!
– Понятно.
Я выполз из фюзеляжа – или того, что от него осталось, – прополз под крылом, обогнул дерево и оказался на солнце. Было довольно холодно, хотя я готовился к худшему. Все постоянно твердят, что сухой мороз лучше влажного, но по мне – холод есть холод. Минус 13 – это минус 13, и никуда тут не денешься.
Стоило сделать шажок в сторону от слежавшегося снега, на который упал самолет, – и я провалился почти по пояс. От сотрясения я закашлялся. Мне очень не хотелось вскрикивать от боли, но, кажется, я не сдержался.
– Вы в порядке? – донесся из самолета голос Эшли.
– Да. Просто здесь пригодились бы снегоступы.
Я опорожнил бутылку и осмотрелся. Вокруг не было ничего, кроме гор и снега. Мы угодили на плато, слева от которого громоздились горные вершины, справа разверзлась пропасть. Я не ожидал, что мы упали на такой высоте, под 11 500 футов. Неудивительно, что было трудно дышать.
Оглядевшись, я уполз обратно и растянулся на «лежанке» рядом с Эшли.
– Ну что? – спросила она.
– Ничего.
– Да ладно, можете сказать мне правду. Я выдержу. Лучше не виляйте.
– Гровер был прав: это скорее Марс, чем Земля.
– Нет, серьезно? Давайте начистоту. Я привыкла, чтобы мне все вываливали как есть.
Я посмотрел на нее. Она полулежала, закрыв глаза, и ждала.
– Там… красиво. Хочется, чтобы и вы этим полюбовались. Вид… панорамный. Вы такого еще не видели. Уникальное зрелище! Я велел разложить два шезлонга, через несколько минут официант принесет коктейли с зонтиками. Я зашел сюда за льдом.
Она облегченно откинула голову. В первый раз я увидел ее широкую, от уха до уха, улыбку.
– А я было испугалась. Рада слышать, что все не так плохо.
До меня дошло, что Эшли Нокс – чуть ли не самый мужественный человек среди всех, с кем мне доводилось встречаться. Она лежала на снегу полумертвая, испытывая такие боли, какие большинству людей вообще никогда не придется испытать, зная, что не попала на собственную свадьбу, не говоря о том, что возможность спасения была до смешного мала. Спастись мы могли только собственными силами. Большинство ударилось бы в панику, впало бы в уныние, забыло бы о логике, а она умудрялась смеяться! Более того, заставляла смеяться и меня. Я уже забыл, когда смеялся в последний раз.
Я был совершенно обессилен. Мне нужно было поесть и отдохнуть, но отдых был несовместим с добыванием еды. Я уже составил план.
– Нам нужна еда, но я пока что не в состоянии ее раздобыть. Займусь этим завтра. А пока попробую развести огонь, да так, чтобы не растаяла наша пещера. Будем довольствоваться теплой водой и беречь энергию.
– Идея про огонь мне нравится.
– Спасатели учат: никогда не покидайте место катастрофы. Они правы, но мы очень высоко, мы получаем здесь вдвое меньше кислорода, чем привыкли, и обоим нужно лечение, особенно вам. Завтра или послезавтра я начну думать о способе спуска. Возможно, попытаюсь что-то разведать. А пока… – Я ослабил болты и снял прибор GPS с панели. – Попытаюсь определить наше местоположение, слава богу, что в этой штуковине еще теплится жизнь.
Она удивленно посмотрела на меня.
– Разве вы умеете? У вас получится?
– Когда я был ребенком, мой отец понял, что я бегаю быстрее остальных. Это превратилось в его страсть, в смысл существования, как он сам это называл. Но я возненавидел его за это, потому что, как бы быстро я ни бегал, ему все равно было мало, вечно он измерял мои достижения с секундомером. Как только мы с Рейчел стали жить самостоятельно, мы устремились в горы. У меня хорошие легкие и сильные ноги, поэтому, как только мы закончили учебу и тренировки, начали приобретать снаряжение. Мы неделями не покидали горы. Возможно, я чему-то научился. И Рейчел тоже.
– Мне бы хотелось с ней познакомиться.
Я улыбнулся.
– Не обошлось без бойскаутов.
– Вы были бойскаутом?
Я кивнул.
– Это был единственный вид свободы, который предоставлял мне отец. Он решил, что мне нужна эта подготовка, которую он не может мне дать сам. Он меня привозил и забирал.
– И как далеко вы зашли? – Я пожал плечами. Она недоверчиво меня разглядывала. – Так вы из этих «Коршунов», «Скоп» или…
– Типа того.
– Как назывался ваш отряд?
– «Орлы».
– Вот-вот. Скауты-орлы.
Я догадался, что болтовня помогает ей отвлечься от боли.
– Похоже, скоро мы узнаем, действительно ли вы заслужили целую кучу нашивок.
– Похоже.
Я нажал кнопку, и шкала прибора замигала. На переносице Эшли появилась вертикальная морщина.
– У вас присуждали награды за достижения в электронике?
Я постучал по прибору.
– По-моему, он замерз. Не возражаете, если мы попытаемся согреть его в вашем мешке?
Она откинула полу спального мешка, и я аккуратно поставил прибор ей на колени.
– Электронике противопоказан холод. Он нарушает схему. Иногда согревание помогает.
– Винс, мой жених, совершенно во всем этом не смыслит. Если бы он угодил в этот самолет, то стал бы искать ближайший «Старбакс» и сетовать на отсутствие сотовой связи. – Она закрыла глаза. – Все отдала бы за чашку кофе!
– Эту проблему мы можем решить.
– Не говорите, что у вас есть кофе!
– У меня три мании: бег, горы, горячий крепкий кофе. Порядок маний произвольный.
– Я заплачу вам тысячу баксов за чашку кофе.
Горелка «Джетбойл» – одно из величайших достижений в туристических технологиях, которое следует сразу за компасом. Конечно, пуховой спальный мешок тоже заслуживает похвал. Я набрал в горелку снегу, включил ее и стал искать в рюкзаке пакет с кофе. Хорошая новость: я его нашел. Плохая: кофе осталось с гулькин нос. Его хватило бы всего на два-три дня, и то при соблюдении жесткой экономии.
Эшли увидела, как я вынимаю кофе из рюкзака.
– Бен Пейн, вы принимаете кредитные карты?
– Вы тоже любительница кофе? Трудная ситуация – это возможность проверить, что мы по-настоящему ценим.
С помощью нехитрого приспособления эту горелку легко превратить во френч-пресс. На это ушло всего несколько долларов, зато я пользовался приспособлением сотни раз и не уставал восхищаться его простотой и полезностью. Вода вскипела, я заварил кофе, дал ему осесть и налил ей чашечку.
Она схватила ее здоровой рукой и поднесла себе под самый нос. Вспыхнула восторженная улыбка. Казалось, на короткое мгновение ей удалось отрешиться от мира, проявившего к ней такую жестокость. Я уже понимал, что юмор – ее способ побеждать боль. Я уже встречал таких людей. Обычно в их прошлом закопана какая-то эмоциональная травма, которую они маскируют с помощью юмора или сарказма. Это помогает им отвлечься.
Ее боль усиливалась. У меня было всего две пилюли перкосета, одну из которых ей придется проглотить на ночь. А впереди было еще много тяжелых ночей. Со времени последнего приема адвила прошло уже шесть часов, поэтому я отвинтил крышечку, вытряхнул в ладонь четыре таблетки и дал ей. Она проглотила их и запила кофе.
– Как потрясающе действует кофе! – довольно прошептала она и передала чашку мне. Я тоже пригубил и согласился, что кофе хорош.
Она указала подбородком на свой чемоданчик.
– Там лежит пакет мюсли, я купила его в терминале.
Смесь из кусочков сухого ананаса, абрикосов и всевозможных орехов весила добрый фунт. Я отдал пакет ей. Оба насыпали себе пригоршню и стали медленно жевать.
– Лучшие мюсли в моей жизни! – одобрительно пробурчал я с набитым ртом и угостил пса. Он понюхал угощение, тут же слопал его и начал, виляя хвостом, клянчить добавки. Для пущей убедительности он положил лапы мне на грудь.
– Как сказать собаке, что добавки не будет?
– Сами выкручивайтесь! – отмахнулась она.
Пришлось дать ему еще немного, но когда он потребовал еще, я сбросил его с себя и твердо сказал «нет». Отвергнутое создание обиженно отвернулось от меня и улеглось калачиком у Эшли в ногах.