Я начал подниматься. Винтовка лежала у меня на груди, на мне же лежали большие куски стекла. Еще спасла пленка – специальная пленка, которой в Кабуле оклеивают все окна. Она не спасет от взрыва, но не дает разлетаться осколкам. Стекло вываливает либо целиком, либо крупными кусками.
Рация на полу. Все на полу.
Соберись…
Винтовка. Разобрать и в мешок, обычную переметную торбу афганца. Туда же и рацию. Ничего оставлять нельзя, будут искать.
Пихнул дверь. В коридоре – нет освещения, зато полно афганцев, все выбрались из номеров. Разноголосый и разноязыкий гам – рядом базар…
Как же вляпались…
Через толпу я начал протискиваться вниз. Выбрался в холл. Усатый портье достал заначенный под стойкой автомат и стоял у дверей с таким видом, как будто готов был сражаться со всеми ордами Чингисхана.
Оттолкнув портье, я вышел на улицу.
Дым, пыль. Истошный вой сигналок, крики, бегущие люди. Грохот автомата – кто-то из охраны Ширази глушит в воздух. Хотя уже поздно… бежать надо уродам. Бежать…
И мне тоже.
Через вой сигналок пробились полицейские сирены.
Машины конвоя стояли заваленные обломками, смятые. Часть забора рухнула.
Там, где только что был особняк, вилла за высоким забором, не было ничего. Понятное дело, и никого.
Только пыль и дым…
Я побежал. Бежали все… кто к месту взрыва, кто от него. Надеюсь, никто не заметит моей слишком чистой одежды.
Дорога шла к бывшему зданию Министерства обороны, ныне – зданию Оперативной группы. Оттуда проехали бронетранспортер и большая бронированная машина – фургон. Взрывотехники.
Вместо со всеми я добрался до Дар уль-Амман, второй по значимости улицы Кабула. На ней было неспокойно, но в то же время народ никуда не бежал, не прятался. Обсуждали… еще один взрыв, обычное дело.
Как и витрины магазинов. «Де Кризогоно», «Картье», «Уомо». Не знаю почему, но мне захотелось выпустить по ним очередь.
Так… спокойно.
Немного привел себя в порядок, зашел в первое попавшееся заведение, где кормят. Охранник поморщился, но пустил.
На ходу достал сотовый, набрал номер Араба. Тот откликнулся сразу.
– Первый…
– Слава Аллаху.
– Ты цел?
– Почти.
– Что это было?
– Не знаю. Рухнула стена, завалило машину. Я и понять ничего не успел, еле выбрался.
Рухнула стена. Значит, центром взрыва был сам дом, это не машина на улице взорвалась.
– Малек? – спросил я.
– Он там был, – ответил Араб, – в периметре.
В периметре.
– Бросай все дела. Уходи в нору и жди меня там. Доберешься?
– Доберусь.
– Все, разрыв.
Вот и еще одного нет. Еще одна жертва принесена. И самое страшное, что принесена она не в битве, не в бою, а так…
Интересно, почему Господь не забирает нас, почему он забирает молодых? Может, он оставляет нам жизнь, чтобы мы увидели плоды дел своих? Где мы допустили ошибку? Где я допустил ошибку?..
Процедура контакта Афганистан, Джелалабад Июнь 2016 года
Этот путь воспел еще Киплинг, певец британской имперской мощи. Путь в русскую (навсегда русскую, и никогда не будет иначе!) Среднюю Азию из Индии и наоборот. Один конец этого пути – Бухара, золотой Самарканд, куда так стремился попасть британский офицер Алан Сноудон, двенадцатый граф Сноудон, следуя своей путеводной звезде и призыву стихотворных строк, начертанному на памятнике погибшим в Герефорде, в расположении двадцать второго полка Специальной авиадесантной службы. Другой конец – перенаселенный, расположенный на берегу океана порт Бомбей, призрачная звезда для тех, кто стремился в дальние страны за одним лакхом[40] в день, а возвращался порой в гробу, и хорошо если не в цинковом. Но они шли и шли к своей далекой звезде, гонимые честолюбием и тонкой, неуловимой верой в то, что поступают единственно правильно. И точно так же навстречу им с севера шли казаки, солдаты, дворяне, инженеры – совсем из другой страны, совсем из другой империи. Шли, чтобы облагородить эту Аллахом забытую землю, а время придет – и схватиться в смертельной схватке за нее.
Пока они ехали, делать было нечего, и на графа Сноудона нахлынули мысли, каких бы он предпочел избежать. Мысли о том, почему же все так гнило и мерзко. Вот он, британский аристократ и дворянин, в его жилах течет даже не графская кровь – княжеская по матери, его мать происходит из древнего рода де Роанов, князей, людей почти королевской крови, имеющих хоть дальнее, но родство с Бурбонами, с Гизами – все либо французские короли, либо претенденты на престол. В изгнании, конечно, в изгнании. Сейчас же он служит Виндзорскому двору, достойнейшему из достойных. Но почему, ради всего святого, почему они вынуждены раз за разом связываться с самыми мерзкими, с отребьем рода человеческого, ради чего они должны пожимать руки тех, от кого откровенно смердит. Ради чего все это?
Он помнил свою последнюю встречу со своим визави – князем Воронцовым, человеком, равным ему и по благородству происхождения, и по изощренности той специальной подготовки, которую они прошли, чтобы защищать свою родину. В сущности, сейчас он делает то же самое, что князь Воронцов делал против его страны много лет. Да, они проиграли, русские победили, но мяч на их, на британской, стороне поля, и видит Бог, они нанесут по нему достойный удар. Удар следует за ударом, по-иному никак не получается. Но если даже они добьются успеха, что будет дальше? Право бить перейдет к русским. Нет никаких сомнений: они не упустят возможности отомстить, ведь загнанный в угол, униженный смертельно опасен. Может быть, все-таки можно как-то это прекратить, ведь то, что они делают, на пользу лишь подонкам.
Нет, нельзя.
Ответ родился в голове сразу, как только родился и вопрос. Нет, нельзя. Это Большая Игра. Она начиналась еще Пальмерстоном и Горчаковым и продолжается, несмотря ни на что. Поколение за поколением сходят в могилу игроки, с тяжким бременем грехов они предстают перед Богом, но игра продолжается. Несмотря ни на что, продолжается. Она уже сама по себе, она самоценность, и они должны продолжать играть в нее, просто чтобы оставаться самими собой.
В конце концов, Его Величество предложил русскому монарху план размежевания. В ответ получил письмо с недвусмысленной угрозой – картой метрополии, перечеркнутой крест-накрест. Русский монарх отказался прекратить игру, он показал свое намерение продолжать ее до полного краха Британии. Его можно понять: и его отец, и его дед умерли насильственной смертью. Как, впрочем, и отец нынешнего суверена – Эдуарду Девятому Виндзору тоже есть за что мстить.
Месть, месть… Тошнит уже от этой мести.
– Справа. Бастион.
Они были у самой старой границы – границы размежевания, линии Дюранда. Были уже видны ворота, которыми отмечался въезд в Королевство Афганистан, теперь пограничный пост был заброшен, но тут же работал небольшой рынок. По правую руку, на невысоком холме, было что-то вроде небольшой крепости, бастиона, поставленного для охраны границы, здесь, до того как русские забрали эту территорию себе, был постоянный пост Пешаварского стрелкового полка. Черные тюрбаны, они набирались из дружественных Британии родов и кланов, были великолепными стрелками. Пост этот был известен в Британии потому, что его изображение было на обложке самого известного издания собрания сочинений Редьярда Киплинга, изданного в своем последнем издании издательством «Барнс и Ноблс». Это был символ колониальной Британии, далеких берегов и таинственных земель, приключений на краю света. Увы, править как раньше уже не получалось. Автомат Калашникова в руках дикарей – чрезвычайно грозное оружие.
– Стоп.
Автомат Калашникова был и у графа. Самый настоящий, калибра шесть и пять, укороченный, каким пользуются русские парашютисты. Точнее, пользовались: после первого же применения в реальных боевых действиях парашютисты пожаловались на недостаточную эффективность огня на средних дистанциях и получили свои старые «драгунские» автоматы со средним стволом. Но если сравнивать этот автомат с североамериканским «кольтом» или германским «МР5», который профессионалы называют просто «эмпи», то русский автомат разительно превосходит их. Все-таки промежуточный армейский патрон, как-никак, до двухсот метров – более чем. Чтобы увеличить огневую мощь, граф заменил стандартные магазины на нестандартные, пластиковые, на сорок восемь патронов, и поставил прицел с красной точкой. Этого было недостаточно, чтобы сражаться, но, скорее всего, достаточно, чтобы выжить.
Их внедорожник – тяжелый канадский «Форд» – остановился на обочине. Пыльные холмы, змеисто вихляющая между ними дорога. Впереди – Хайберский перевал, не менее легендарное место…
Сидевший за рулем капитан третьего ранга Британского королевского флота Эдвард Джулиус Кейн достал из-под сиденья и положил на колени «Armstech-53», короткоствольный автомат, производимый в Нидерландах на базе германского. Удобная передняя рукоятка и сорок патронов в изогнутом, как рог, магазине. В отличие от графа Сноудона, капитан Кейн оделся примерно так, как он одевался в Ирландии и на британских улицах. Не грубая, похожая на военную одежда и яркий пятнистый шемах, а крепкие джинсы и куртка, худи с капюшоном, которую обожают носить бандиты и бойцы британского спецназа. В Британии полно камер, и куртка с капюшоном хороша тем, что надежно лицо не опознать – камеры-то сверху снимают. И вооружился он точно так же, как в Белфасте, во время охоты на католических фанатиков.
– Подождем?
– Приехали рано, – недовольно сказал граф и сунул в рот баффи, местную конфету из сухого молока с наполнителями, какие продавали на пешаварских улицах как лакомство.
Кейн недовольно посмотрел на напарника, но ничего не сказал.
Он тоже думал. Хотя бы потому, что местом его рождения была Российская Империя, Константинополь. И он думал, что рано или поздно во время странствий он встретит одного из тех пацанов, с которыми он играл на тихих, тенистых улочках дипломатического квартала Константинополя. Или тех, с кем он входил в один отряд скаутов, с кем он учился вязать узлы и грести на лодке. Нет никаких сомнений в том, что многие из них служат Родине, как и он сам. И тогда ему придется делать выбор, прежде всего нравственный выбор. А потом отвечать за него – до конца дней своих…
Со стороны ворот в череде разукрашенных, похожих на передвижные храмы грузовиков показалась машина. Широченный военный транспортер нового образца, североамериканцы называли его «Хаммер». Русские, кажется, купили на него лицензию и наладили выпуск. Или это не «Хаммер»[41] вовсе, блин…
Что-то похожее, по крайней мере.
– Они?
Граф Сноудон поднес к глазам половинку бинокля:
– Похоже…
Машина остановилась на противоположной стороне дороги.
– Я пошел.
– О’кей. Я слежу за тобой.
Граф Сноудон вышел из машины. Навстречу ему, выгадав момент, между грузовиками перебежал дорогу приметный, похожий на киноактера своей мужественной красотой средних лет человек с короткой бородой. Граф посмотрел ему прямо в глаза и понял, что прислали кого-то действительно серьезного. Биография таких людей выжжена в глазах навечно.
– Добрый день.
– Алан Сноудон, двенадцатый граф Сноудон, тайный посланник Короны, – представился граф Сноудон.
Русский лишь кивнул.
– Сударь, вы полагаете достоинством свою анонимность? – иронично осведомился граф, когда понял, что ответного представления не будет.
– Анонимность и в самом деле достоинство, милорд, – посланник русских перешел на английский, – извольте следовать за нашей машиной. Безопасность мы гарантируем. Просто поезжайте и не задавайте лишних вопросов.
– Извольте, сударь… – процедил граф, возвращаясь в машину.
Русский так же перебежал на другую сторону дороги. Включил поворотник, чтобы развернуться.
– Едем за ним. Хамло.
Капитан Кейн ничего не ответил.
– Эй! – Граф толкнул его в бок. – Что с тобой такое?
– А?
– Поехали, говорю.
– Да, поехали.
– Приди в себя, друг. Мы вступаем в запретную зону.
Капитан Кейн включил поворотник. Он знал этого русского… заговорщика, узнал его. Это был Пашка Каляев, скаут из Севастопольского Нахимовского, который на скаутском слете уделал в стрельбе парней на год, на два старше. Да, он помнил его, черт возьми.
И выбор, нравственный выбор ему делать все равно придется.
Джелалабад. Место, откуда британцы ушли совсем недавно. Город, где теперь хозяйничают русские. Город, где находится один из крупнейших рынков Азии, где долгие годы бесновался брат короля Афганистана, нечестивый принц наркомафии Акмаль, половой извращенец и садист. Теперь, когда пришли русские, они установили свои порядки, и видит Аллах, кому-то они были по душе, а кому-то нет. По душе были тем, кто раз в месяц вносил подать пятнадцать процентов от дохода[42], а все остальное было его, и как он этим распорядится, его личное дело. Никто не имел права взять с него что-то еще. В итоге за десяток лет русского присутствия город изменился больше, чем за предыдущие сто, люди переезжали из нищих домов в виллы, начинали покупать себе машины, нормальную одежду, ботинки, а детей отдавали в школу, чтобы были грамотными. Не устраивало всех остальных. Мулл, которые не могли больше собирать закят как раньше: все чаще и чаще люди то говорили, что закят слишком велик, то интересовались, на какие цели его пустил мулла – грамотными стали. Полицейские, охранники – больше они не могли унижать и издеваться, как раньше, от имени принца. Некоторых купцов – тем, что теперь на базаре можно было торговать всем, и даже грязные хазарейцы, которые раньше лишь таскали телеги с товаром да работали на самых черных работах, – вставали на ноги. Многочисленные амиры и шейхи, командиры отрядов боевиков – они скрывались в горах и писали флешки, то есть требования уплатить деньги. Правоверный – плати закят. Неверный – тогда плати джизью. Нет – сожжем точку, потом украдем кого-то из детей. Но бывало и так, что на месте передачи денег вместо купца была засада русских, и решившие поживиться рэкетиры с гор отправлялись к Аллаху. Так и жили.
Город разрастался. Они проехали мимо огромной стоянки машин на восточной окраине – она же была и оптовым базаром, здесь покупали большими партиями, чтобы потом везти в хост, в Кабул или, наоборот, в Пешавар. Дальше они прошли аэропорт… был виден поднимающийся к небесам «Юнкерс»… самый настоящий «Юнкерс», на котором можно улететь хоть куда, хоть в Берлин, хоть в Ниццу, прямиком из застывшего в междулетье лукавого и коварного Джелалабада. Там, где раньше были рисовые поля с гнущими на них спину рабами – здесь отрабатывали долги, – теперь все было осушено и строили дома, настоящие дома, не виллы, а дома в пять этажей с широченными балконами, больше похожими на еще одну комнату, где можно было пить по вечерам чай, как раньше – на крыше. Они ехали дальше… аэропорт был огорожен контейнерами в несколько рядов – от обстрелов, то тут то там попадались бронемашины, но было видно, что русских совсем немного, в основном смуглые бородачи с автоматами. Настороженные взгляды и старая русская форма, слишком светлая для этих гор. Порядок на дорогах здесь так и не смогли навести, бардак усилился из-за того, что стало больше машин. Все сигналили и протискивались между огромными, как слоны, грузовиками и повозками, в которые были впряжены ослы или мулы. Обычный восточный город.
Они свернули направо, потом пересекли реку Кабул по мосту, которого тут раньше не было, невысокому и крепкому, бетонному, с низким ограждением. У моста стоял бронетранспортер, и высокий, усатый нафар[43] поприветствовал их, неуклюже отдав честь на русский манер. Они ехали дальше… это уже был район вилл, от вилл в цивилизованных странах они отличались только тем, что были окружены глухими, бетонными, уродливыми заборами, из-за которых были видны только вторые этажи вилл[44], что само по себе свидетельствовало о серьезности перемен в городе. Они увидели британский «Даймлер Соверен», въезжающий в распахнутые ворота одной из вилл, и графу захотелось ущипнуть себя. «Даймлер Соверен» – в этом гребаном захолустье, в городе из девятнадцатого века! Самый настоящий, похожий на припавшего к земле для прыжка гепарда. Понятно, что купил кто-то богатый, но все же…
Русский посигналил. Открылись ворота, и русская машина пошла в них. За ней свернули и англичане.
Это была обычная богатая вилла, высокий забор и решетки на всех окнах, прохаживающиеся люди с автоматами, лица закрыты, замотаны куфьями, и непонятно даже, это русские или афганцы. Наверное, русские, русские скрытны сами по себе и не любят, когда в их дела встревают чужие люди. Здесь был фонтан – каменная чаша без воды, стены увиты плющом, вкусно пахло жареным мясом. Русские немало позаимствовали на Востоке[45], в том числе обычай жарить мясо на небольших вертелах над углями, постоянно поворачивая. Это похоже на американское барбекю, но американцы готовят мясо намного примитивнее. Прежде всего, они жарят его на решетке и до хрустящей корочки. Потом, они жарят его свежим и только на тарелке добавляют специи, в то время как русские перед этим вымачивают его в сложной смеси воды, уксуса, иногда кефира или простокваши, составов таких специй существует огромное количество. И русские не жарят мясо до корочки, хороший шашлык – а именно так и называется это блюдо – балансирует на неуловимой грани между сырым и жареным мясом, шашлык может получиться как совсем никаким, так и божественным блюдом, все зависит от мастерства кулинара. Граф знал, что такое шашлык, и знал, что, если русские пригласили кого-то отведать шашлыка, это означает проявление дружбы и сигнал, что можно беседовать в неформальной обстановке.