— Так, может, как раз вы и неправы? — протянул Тимка. Олег пожал плечами:
— Неа. Правы мы. Ну хоть потому, что Науман в жизни никого не обокрал, у староверов не то что наркоманов, а даже просто пьющих нет, а я умею в уме пятизначные цифры без калькулятора складывать. Вот и все сермяжные доказательства нашей правоты. Всё остальное выдумали, чтобы людям мозги туманить… Вот Тимка, как раньше наверх попадали? Покажи себя. На поле битвы покажи, открытие сделай, картину напиши. Не можешь? Сиди внизу и не чирикай. Не хочешь? Рвись наверх. Переделывай, переламывай себя — лень, тупость, трусость. Получилось? Вот тебе пьедестал. Не вышло? Сиди внизу и не гунди — или опять пробуй. И ещё. И снова. Кто больше умеет и больше отдаёт — тому почёт и слава… А как сейчас наверх попадают? Трепись. Подсиживай. Подкупай. Выкарабкался, осмотрелся — и усё, ты в своём праве. Даже если за тебя два и два секретарь складывает и при виде оружия тебя понос прохватывает с могучей неизбежностью… Раньше массы тянулись за вождями наверх. А сейчас вожди тянут масссы вниз, потому что сами из грязи выползли. И больше всего усираются, что народ проспится и спросит: "А чего это вы во дворцах живёте, а у меня в унитазе зимой моча замерзает?!" Вот чтоб массы этого вопроса не задавали — вот им игровые автоматы, вот водка, вот наркота, вот музончик квадратный, вот лотереи, вот шоу; развлекайтесь и не лезьте! Кто пискнул — тот фашист и против демократии. Хватай его — и в тюрягу надолго, чтобы он там пожалел, что у нас смертная казнь отменена. А что народ вымирает — так на наш век хватит, а там накройся всё ночным горшком.
Тимка не мог отделаться от ощущения, что это говорит не четырнадцатилетний мальчишка, а взрослый и очень умный, повидавший жизнь мужик. Но Олег был мальчишкой, именно мальчишкой, загорелым и слегка курносым. И от этого у Тимки появлялось чувство ущербности, потому что он обо всём это никогда не думал и даже просто не задавался вопросами — ну, например, почему жизнь совсем не похожа на то, что показывают и говорят по телевизору в новостях; почему нужно платить огромные деньги за кружки, секции, а всё то, что ничего не даёт человеку — чуть ли не даром; почему никто не решает проблемы, пути решения которых очевидны даже ему, Тимке — отнять деньги у тех, кто их наворовал и помочь бедным, беспризорным, безработным, строго наказывать тех, кто торгует наркотой, расстреливать тех, кто крадёт детей и повсякому издевается над ними, бомбить и сжигать бандюг в горных лагерях на юге…
— Тим, — тихо сказал Олег. — Есть закон и есть справедливость, — Тимка поднял глаза непонимающе. — Я знаю, о чём ты думаешь… В нашем мире закон — это отмазка для подонков. А справедливость — страшный яд для тех, кто правит. Потому что они по справедливости жить не могут в принципе. И придумывают всё новые и новые законы, по которым не могут жить нормальные люди. Тоже в принципе, физически… Поэтому нормальным людям приходится прятаться. Это печально, но это так. Если бы дядя Слав жил по законам, я бы сейчас сидел в колонии. Простой пример. Потому что я нарушил закон. Но я ведь не сделал ничего плохого, Тим. Понимаешь?. А те, кто пользовался услугами Радки Улыбышева, кто… кто насиловал его — они чисты перед законом, потому что нет никаких доказательств, одни эмоции. Понимаешь? — повторил Олег и поднял угол рта.
Тимка кивнул. Он в самом деле это понимал, более того — понимание именно вот сейчас оформилось в нечто реальное из смутного недовольства тем, что происходит вокруг. А Олег продолжал говорить:
— Я тоже сперва не понимал. Я сейчас словами Игоря буду говорить, как он мне в своё время объяснил… Есть… ну, в общем, такой кокон для всех людей. Его сплели из дебильной Музычки, из картин там разных, на которых не пойми что нарисовано, из вывихнутых законов. И люди в этом коконе рождаются, живут, умирают — и постепенно превращаются в мутантов, потому что даже воздух вокруг — отрава. И очень трудно из кокона прорваться. А большинство и не хотят уже. Потому что в какой-то степени внутри спокойней. А снаружи нужно постоянно думать самому, бороться, карабкаться… Иногда кто-то вырывается. Некоторые ухитряются вытащить с собой других людей. Как дядя Слава. Особо гениальные — выволакивают целые страны. Как Сталин, например.
— Стаалин?. — недоверчиво протянул Тим, и Олег засмеялся:
— Ну вот и кокон… Что, в школе сказали: Сталин — бяка? Когда он к власти пришёл, население СССР было где-то миллионов сто тридцать. Когда умер — почти двести. Принял страну, где радио было верхом прогресса, а оставил — с собственной электроникой и электротехникой и уже с телевизорами. Начинал — хорошего автомобиля сделать не могли, закончил — имели лучшие в мире танки и самолёты. А нынешние — наидемократичнейшие, всё разрешившие и смертную казнь отменившие — ухитрились сделать так, что у нас людей каждый год на миллион меньше становится, пылесосы покупаем в Корее, авиапромышленность вообще сдохла… Читать надо, Тим, сравнивать и анализировать, даже если нам по четырнадцать лет. Уже пор. А власти этого ужас как боятся — особенно боятся, что молодёжь думать начнёт. Вот и наслаивают кокон — "Фабрика звёзд", «Дом2», рэпфестивали… Наши предки были умнее: чужое — значит, надо сто раз проверить, а не от Сатаны ли это и подойдёт ли нам? А сейчас из нас додиков пытаются сделать, таких подопытных крысок с электродами в мозгах. Был такой эксперимент. Крысе в "центр удовольствия" в мозг вживили электроды, научили кнопку нажимать — тык, и кайф. Эта крыса умерла от жажды. Просто не могла отвлечься на то, чтобы попить — давила и давила кнопку. Знала, что умирает — и всё равно давила. Вот так.
Тим передёрнулся. И вспомнил пару раз виденных ребят, помешанных на компьютерах — в 13–15 лет с больными суставами пальцев, практически слепых, с изуродованной кожей лица, первыми признаками туберкулёза… И то, с каким восторгом они вновь и вновь опять садились за клавиатуру…
Олег потянулся, зевнул и вдруг прочитал:
Это Юнна Мориц. "Звезда Сербости". Если хочешь, потом почитаешь. У нас распечатки из Интернета…
— Да не люблю я стихи, — признался Тимка. Олег засмеялся:
— Ты и про гитару то же самое говорил, а как слушаешь? Вообще большинство людей не знают, что они любят, а что нет. Они знают, что им говорят любить, а что говорят ненавидеть.
— Зима, — сердито сказал Тимка, — ты вообще захаял всё, что не спрятано у вас в тайге. Да что там, хорошего ничего нет, что ли?!
Олег молчал. Долго молчал. В чаще зашёлся — мороз по коже! — филин, ему где-то очень далеко ответил дрожащий вой волка. Звёзды — яркие и крупные, Тимка никогда раньше таких не видел — подмигивали сквозь прорези в листве.
— Не знаю, — признялся Олег;Тим вздрогнул. — Когда у нас отобрали коней, всем было всё равно. Понимаешь, у нас и так не очень много было. А у тех, кто отбирал, было всё. И всё-таки правы оказались они. Разве это по справедливости? Разве по справедливости то, что в мире, где нас, русских, так мало и всё меньше, нас — сирот, беспризорных — всё больше? Я вообще не знаю, кто был мой прадед, Тим. Но он стопроцентно воевал. А мой дед, наверное, голодал и тяжело работал в тылу. Или, может, даже беспризорничал. Или, как я, остался сиротой. Но тогда всё было понятно — война шла. А сейчас? Ради чего люди мучаются сейчас? Ты знаешь? Я — нет. Но я не верю, что этот мир единственно возможный и не будет другого.
— Другого? — Тимка поставил подбородок на колени. — Какого?
— Какого? — Олег лениво подбросил хвороста в костёр, и тот, пригаснув на миг, разгорелся ярче; огненные змейки вползали по сучьям. — Чтобы было голубое небо… и никто не хихикал при слове «голубое». И трава у крыльца, а в ней — кони пасутся. И чтобы разорились все фирмы, которые производят бронированные двери… А если ты в пути, то входишь в любой дом, как к себе, и тебя сажают за стол… И даже если есть у тебя враг, то он приходит к тебе и бросает в лицо перчатку, а не убийц нанимает… И чтобы люди не бросали своих детей и собак. Никогданикогда не бросали… — голос Олега вдруг задрожал и он несколько секунд молчал. — Я, Тимка, сам себе не очень представляю, какой это должен быть мир. Хороший. И это не так уж трудно. Человек просто должен быть человеком. Вот и всё.
— А это что, просто? — спросил Тим. Олег кивнул:
— Очень. А главное — зависит только от человека, от него самого. И всё…
Мальчишки перестали разговаривать и отвернулись от костра, глядя на звёзды.
— Вон та, большая — Альфа Волопаса, Арктур, — сказал Олег, обнимая руками плечи. — Арктур — Пастух Медведей…
— Почему Пастух Медведей? — задумчиво спросил Тимка. Олег пожал плечами:
— Я не знаю… Такое стихотворение есть у Белянина.
— Это поэт?
— Писатель и поэт… Странно — книжки все весёлые, всё кувырком, читаешь — хохочешь. А стихи печальные… У него два года назад сына убили.
— Кто? — от неожиданной злобы у Тимки захолодели щёки. Он повторил требовательно и гневно: — Кто убил?! — как будто неизвестный Белянин был его старшим другом.
— Какие-то гады украли, чтобы выкуп получить… А он стал сопротивляться. И его задушили…
— Их нашли?! — Тимка закусил губу.
— Нашли и посадили… Один оказался одноклассником, ну, его, сына… Он и заманил в ловушку… Вот тебе и ответ. Пацан заманил одноклассника, чтобы деньги получить. Не может быть нормальным мир, в ко-тором такое происходит вообще. Но ведь мысль-то про похищение не сама в башке у этого гада родилась! Телевизор подсказал, который тоже не сам по себе работает… Помоему, это всё даже страшнее, чем Беслан. Там хоть с каких-то, пусть с первобытных позиций, можно объяснить: чужое племя, чужую веру — под корень! Не простить, но объяснить… А тут необъяснимо. Ради денег… Вот те же Гитлер и Сталин. Сталин людей использовал, как дрова для топки локомотива — вперёд, давай, скорость, напор! Гитлер в сорок пятом против нас бросил четырнадцатилетних, рука не дрогнула — сколько их наши побили? Жуть… Но Сталина осенью сорок первого чуть ли не на коленях умоляли: уезжайте из Москвы! Враг в сорока километрах! А он только сказал, чтобы полк его личной охраны подготовили: в случае чего он этот полк сам в атаку поведёт. А для Гитлера в апреле сорок пятого и вообще всё было ясно! И ведь за ним на самолётике прилетела Ханна Рейча, была такая лётчица-фанатичка… Его тоже упрашивали — летим в горы, фюрер! А он отказался… У них при жизни было всё. Но они были вожди — и понимали, что в случае чего всё и отдать придётся. Закон наших предков. В последней битве можно уцелеть — убежать, сдаться многие могут. Но вождь в такой битве уцелеть не имеет права. А нынешние? Чем они отвечают? Провалил дело — сняли с должности, уехал на виллу к тёплым морям… Карлики, которые сами ничего не могут и боятся того, на что способен их собственный народ, потому что не знают, что с этими свершениями делать… Ну и остаётся запихать народ в кокон — чтобы ни Корчагиных, ни Голицыных, ни Гагариных, ни Беляниных…
— С умным хлопотно, с дураком плохо — нужно что-то среднее, да где ж его взять? — пробормотал Тимка, а Олег, услышав, кивнул:
— Точно… Дядя Слава пел тебе?
— Не мне, но в общем… да, — согласился Тимка. — Ты так говоришь, как этот — оратор.
— А это не трудно, — пояснил Олег, — просто читать надо побольше и рэп с попсой нив коем случае не слушать. Они мозги блокируют, это научно доказано.
Филин опять заорал в чаще, как сумасшедший, которому колют галоперидол, потом перешёл на детские всхлипывания — полное ощущение было, что в лесу заблудился ребёнок. Тимку даже мороз по коже продрал. Он вздохнул и спросил:
— А там, в той стороне, куда мы едем — там что?
— Километров через триста будет Подкаменная Тунгуска, — ответил Олег и засмеялся: — Да не живёт там никто. Если западней… или вос-точней… там — да, есть поселения. А если прямо на север, то только реки. Можно сказать, до самого Северного Ледовитого… В этих местах двадцатьтридцать миллионов человек без особых проблем могут жить. Но пусто. Точнее… — Олег сощурился, — люди не живут.
— Зверей много? — понимающе спросил Тимка. Олег медленно кивнул:
— Много… — он отвернулся в сторону леса. Глядя в темноту, продолжал: — И не только зверей… Не только зверей, Тим… но и ещё коекого…
— Вот только страшилок не на… — сердито начал Тимка, но в этот момент Олег обернулся, улыбаясь острейшими клыками. Пламя больше не отражалось в его глазах — они были алыми сами по себе, с узкими вертикальными зрачками! — А… коротко выдохнул Тимка и, взмокнув, вскочил, хватаясь за нож.
Олег с неудержимым хохотом опрокинулся на спину, задрыгал ногами и, выплюнув пластмассовую челюсть, протянул руку к Тимке, на ослабевших ногах замершему у костра:
— У… у… ааахххааа!. Убери… нож… уааххха, уаа!!! Не момогуу…
Тимка хлопнулся на место, с трудом разведя пальцы. Его начало подташнивать, всё внутри тряслось. Олег, продолжая хохотать, осторожно извлёк из глаз линзы, убрал их и челюсти в футляр, вытащенный из кошеля на поясе.
— Дебил, — сказал Тимка, сглатывая, дрожащим голосом. — Кретин, придурок. Так же помереть можно. Балдахрен…
— Молодец, — неожиданно уже серьёзно похвалил Олег. — Сразу за нож… Наш человек!
— Ещё раз дебил, — буркнул Тимка, ощущая уже только противную слабость — тошнота прошла. — Детский сад…
— Вообще-то не совсем, — покачал головой Олег. — Тут и правда много всякой всячины водится… Мамонты — самое безобидное.
— Мамонты… — скривился Тимка. Олег поднял руку:
— Слово чести. У старших ребят поспрашивай, они расскажут до фига.
— И всё правда, — кивнул Тим. — Инопланетяне, черти из нефтескважины и метровые крысы в метро. Да?
— Нет, — засмеялся Олег. — Есть вещи посерьёзней… Тайга — она нас-только древняя, что ей вся история человечества — тьфу. И у неё немало своих тайн.
— Зима, не верю я в сказки, — возразил Тим. Олег сощурился:
— А чего ж ты так за нож схватился?
— От неожиданности! — огрызнулся Тим.
— Ну-ну… — Олег потянулся. — Ладно, давайка спать. А то завтра до полудня не поднимемся.
Тим, не прекословя, раскатал одеяло, улёгся. Олег устраивался по другую сторону костра, подталкивал в него полешки, потом отлучился в темноту, там говорил с конём… Как он вернулся — Олег не помнил.
Заснул.
12. К У Р Г А Н
К девяти утра ехали уже почти три часа. Лес стал глухим, нас-тороженным и тихим. Олег попрежнему лидировал, Бес занимал мес-то в хвосте и помалкивал. Тимке было немного не по себе. Больше всего ему хотелось взвести арбалет и держать оружие в руке. Такого леса он не видел ещё никогда — даже во время пешего путешествия к Светлояру с дядей, когда ему казалось, что глуше ничего и быть не может. Оказалось, что может. И ещё как…
Верхом, не спешиваясь, пересекли небольшую речушку, узкую, но бурную — вода закручивалась вокруг конских ног и клокотала. На берегу вдруг обнаружилась тропка — неширокая, но утоптанная надёжно, она уводила от реки, и Тим решился спросить:
— Звериная, что ли?
— Нет, — коротко отрезал Олег, не поворачиваясь. Он тоже молчал всё утро, как будто и не было вчерашнего разговора у огня. Тим не стал уточнять, и через пять минут, не больше, кони прошли между двух каменных глыб — алого гранита, они возвышались метров на пять каждая. Понизу поросшие мхом, выше они были чистыми, и Тим различил хороводы выбитых на камне фигурок — люди, животные, сцены охот и боёв, плясок и погребений… Над фигурками в камне глубже остального был вырезан — и на правой скале, и на левой — знак:
Только на левой и правой скалах знак «катился» в разные стороны. Тим смутно помнил, что свастика — а это была свастика — означала вроде бы загнутая в одном направлении свет и дух, в другом — мрак и силу. Он попытался вспомнить, в каком что, но мысли прервались. Лес отступал, впереди виднелся просвет, оттуда прямотаки лилось солнце.
Олег пришпорил Карьера и, пригнувшись к его гриве, галопом помчался вперёд. Тимка не успел опомниться — его Рокот сам рванулся следом; несколько мгновений — и они все трое вырвались на большой луг, посреди которого плавно — именно так подумал Тим — высился курган. Пологий и большой, он именно поэтому казался не очень высоким, хотя на самом деле поднимался метров на тридцать, не меньше. На склонах клонилась под неожиданным ветром густая трава. У подножья из её волн поднимались большие валуны. Тимка увидел, что на многих лежат лоскутья материи — яркие и выцветшие, косточки, ещё что-то…
— Эвенки считают этот курган священным, — Олег спешился, Бес последовал его примеру, и Тимка тоже поспешно соскочил в траву. — Вот и умилостивливают, — тщательно и с сомнением выговорил Олег, — его, как могут.
— Тут похоронен кто-то из их вождей? — Тимка только теперь определил, как высок курган — и мысленно присвистнул.
— Из вождей, только не из их, — ответил Олег. И, прежде чем Тим спросил, прочитал: — "И таковы были наши деяния и наша слава от века. А теперь не верим, что так было…" Велесова Книга.