– Невероятно!
– Я каждую минуту жду и боюсь, что она себе навредит! – вздохнула женщина, окончательно сникнув. – Молилась бы за нее, но молитва на ум не идет – только начну и сразу вижу эти страшные фотографии, которые показал следователь, – тело, голову, ванную всю в пятнах… И опять этот страшный вопрос, как иголка в сердце: «А если она?! Если она?!» – Тряхнув головой и страдальчески поморщившись, будто от приступа боли, Наталья Павловна предложила: – Хотите, покажу, как жил Вадим? Тут и Кирина комната осталась в сохранности, даром что она давно здесь не бывала. Здесь вообще ничего с годами не менялось, разве что книг становилось все больше…
Елена с готовностью согласилась осмотреть квартиру. Ее глодало любопытство, и к тому же она чувствовала, что хозяйке не хочется ее отпускать и вновь оставаться одной. Они прошли в кабинет профессора – огромный, невероятно захламленный, набитый книгами от пола до потолка. Книжные стопки до половины закрывали окно, громоздясь даже на широком подоконнике. «Наверное, днем здесь очень темно», – подумала Елена, с опаской разглядывая это пыльное книжное море. Дыхание ее спутницы сразу сделалось еще более свистящим, будто что-то душило женщину.
– Видите? – с грустью проговорила та, обводя рукой стены. – Он был настоящий книжный червь, сидел здесь сутками, выползал только к завтраку, обеду и ужину. С одной стороны, с ним было очень просто – угождай его желаниям, соблюдай режим, и только. С другой… Иногда он бывал невыносим. Капризен, как ребенок, даже глуп, если хотите! Знаете, когда человек посвящает свою жизнь тому, что существовало очень давно или не существовало вовсе – как древний единый материк Пангея, которым он занимался, – границы реальности для него становятся очень зыбкими.
– И? – осторожно вымолвила Елена, потому что та вдруг замолчала.
– И он может совершить нечто антиобщественное, – с бледной улыбкой закончила Наталья Павловна, будто предлагая принять свои слова как шутку.
Ее улыбка, к слову, не нравилась Елене. Каждый раз, когда женщина улыбалась, ее сухие тонкие губы растягивались, облипая крупные желтоватые зубы, явно вставные. В этот миг Наталья Павловна напоминала экспонат из музея восковых фигур – с желтушным цветом лица, жесткими черными волосами, зубами неестественного вида. Живыми казались только глаза, но это также производило неприятное впечатление, будто они были пересажены с другого лица.
– Кира, наверное, рассказала вам, что отчим ее домогался? – Наталья Павловна не сводила с гостьи испытующего взгляда.
– Это правда? – вопросом ответила та.
Хозяйка тихо, невесело рассмеялась:
– И да, и нет. Впервые она мне пожаловалась, когда ей было всего двенадцать, тогда же у нее стал страшно портиться характер, девочка сделалась просто маленьким чудовищем… И одновременно начала стремительно хорошеть, превращаться в красивую девушку. Я не знала, верить ли ей? Стала за ними наблюдать. Вадим после смерти жены иногда заводил какие-то краткосрочные романы с девицами не самого безупречного поведения. Его можно понять, он был мужчина в расцвете сил, не пил, не курил, каждое утро бегал в парке… Зачем ему было хоронить себя раньше времени? На девиц я закрывала глаза, хотя всегда просила не приводить их в квартиру, где живет девочка. – И задумчиво добавила, будто про себя: – Ну, правда, он меня не слушался.
– Значит, Кира видела, как отчим встречается с проститутками? – не выдержала Елена.
Вопрос не смутил женщину своей прямотой. Та лишь кивнула, продолжая задумчиво смотреть в пространство:
– Да, к сожалению. Вадим просто не пожелал понять, почему это плохо для девочки. Он считал, что все нормально. Он многого не понимал совсем… Не считал важным. Был этаким сверхчеловеком, со своей личной моралью.
– И как сверхчеловек, считал себя вправе приставать к девочке, которая видела в нем отца?
Наталья Павловна, будто проснувшись, широко распахнула глаза и изумленно посмотрела на гостью:
– Что вы! Он к ней вовсе не приставал. Я ведь все выяснила досконально, тогда же, и все эти годы держала руку на пульсе. Ведь это мой долг, я поклялась когда-то ее матери, что Кира не останется без присмотра, и сдержала слово, хотя мне это стоило большой крови… Я все о них знала и могу подтвердить перед кем угодно – Вадим к ней не приставал. Кира это выдумала! Она придавала огромное, абсолютно вывернутое наизнанку значение каждому слову, каждой, самой невинной ласке, которую он себе по-отечески позволял… Она сама сотворила ад, в котором жила, придумала себе роль жертвы, а уж прикрывшись этой маской, закатывала такие скандалы, что чертям становилось тошно! Было даже заявление в милицию… Говорю и сама не верю!
– Так все это неправда? – нахмурилась Елена.
– Это правда для Киры, – ответила женщина, протягивая руку к выключателю. – Потому что она давно живет в воображаемом мире, полном волшебников и чудовищ. Я тоже чудовище в ее глазах, а ведь, если разобраться, родная мать возилась с ней куда меньше, чем я в свое время. Благодарности я не требую, справедливости не прошу… Хотелось бы только, чтобы она меня не оскорбляла, хотя бы перед посторонними… Признайтесь, ведь Кира наговорила про меня такого, что хоть осиновый кол в спину вбивай?
Елена уклончиво покачала головой, и Наталья Павловна снова наградила ее мертвенной улыбкой, так пугающе контрастировавшей с ее живым взглядом:
– Знаю, знаю. Не хотите выдавать девочку – не нужно. Я ведь на нее не в обиде. Наверное, этим и испортила ее, всегда все прощала. Жалко ведь, сирота… И Вадим, как ни крути, не отец ей, а настоящий-то гроша ломаного не стоит… А мать, пока была жива, больше обращала внимания на мужа, чем на дочь, или у зеркала крутилась. Кокетка была страшная, Вадим тратился на нее бесконечно, а ей все было мало!
В мягком голосе женщины зазвучали резкие, презрительные нотки, и Елена снова увидела ее такой, какой, должно быть, Наталья Павловна была в глазах Киры – злой сплетницей, не желавшей пощадить память ее покойной матери.
– Два шкафа с платьями, куча драгоценностей, о косметике и духах я не говорю. Спальня была набита до отказа, и даже после ее смерти я не сумела все раздать и распродать. Идемте, кстати, покажу ее скромную обитель. Там тоже немногое изменилось.
Елена молча последовала за ней и увидела комнату, обставленную мебелью красного дерева. В глаза сразу бросалась огромная, купеческого вида кровать, накрытая ярким атласным покрывалом с золотыми кистями по углам. Кисти спускались на толстый ковер пастельных оттенков, застилавший комнату полностью и глушивший шаги. На окнах висели тяжелые цветастые занавеси на шелковой подкладке, вдоль дальней стены, по обеим сторонам кровати, громоздились темные шкафы с резными дверцами. Рядом с окном возвышался туалетный столик с высоким, в потолок, зеркалом – алтарь чьей-то красоте, на котором давно уже не приносили жертв.
– Маша обставила все антикварной мебелью, – фыркнула Наталья Павловна с таким видом, будто этот выбор уязвлял ее вкус. – Истратила бешеные деньги, гордилась этой дурацкой спальней, как своим самым высшим достижением… И не прожила в ней больше года. Представьте, какая ирония судьбы! Я после ее смерти хотела все продать на аукционе, благо цены тогда резко выросли, но Вадим запретил. Сказал, что он мебелью не торгует и пусть все останется, как было при жене. Сам-то он тут не спал, видели маленький диванчик в кабинете? Там и ютился. Поди пойми – почему? Я думаю, ему эта спальня тоже не нравилась.
– Тут очень красиво все-таки, – сдержанно проговорила Елена. Ей почему-то было неприятно слышать, как критикуют покойницу, будто это было нечестно по отношению к Кире. – И ткани все подобраны с большим вкусом, выдержан восточный стиль начала прошлого века… Я ведь в этом разбираюсь, дизайн интерьеров – моя специальность.
– Вот как? – покосилась Наталья Павловна. – Ну, значит, это я ничего не понимаю.
В ее голосе звучала сдержанная обида, но Елена решила не обращать на это внимания. «Я ведь к ней в подруги не набиваюсь!»
– Скажите, а в шкатулке из слоновой кости в самом деле были такие баснословные сокровища? – неожиданно спросила она, не сводя глаз с туалетного столика.
Наталья Павловна подавилась воздухом и сухо закашлялась, схватившись рукой за горло. Отдышавшись, она подозрительно поинтересовалась:
– А вы откуда знаете?
– Следователь сказал и дал прочитать список украденного. А спросилось как-то само, просто пришло на ум, что эта шкатулка была бы здесь очень кстати.
– Она и стояла как раз там, куда вы смотрите! – Наталья Павловна протянула руку в сторону зеркала. – Здесь Маша просиживала часами, играла, как дитя, примеряла побрякушки. Наряжала и Киру, та с детства привыкла, что драгоценности принадлежат также и ей. Когда Вадим купил ей квартиру напротив, она утащила шкатулку туда. Мое дело сторона, конечно, драгоценности не мои, я их вообще не ношу, не люблю… – Женщина снова закашлялась, мучительно и долго. – Но я всегда считала, что такие ценности нужно хранить в банке, от греха подальше. Меня никто не слушал, и вот результат! Ведь Кирина квартира даже не стояла на сигнализации! Заходи и бери, что хочешь! Это чудо, что ее только сейчас обворовали!
– Если драгоценности пропали, это опять же доказывает невиновность Киры, – задумчиво проговорила Елена, обводя взглядом роскошную, похожую на музейную выставку спальню. Этот интерьер, при всей его мрачноватой, вычурной красоте, наводил на нее грусть. Она никак не могла представить здесь живого человека, молодую красивую женщину, умеющую смеяться, кокетничать, в шутку увешивать драгоценностями маленькую дочь. – Зачем девушке воровать у самой себя?
– Чтобы отвести подозрения! – быстро ответила Наталья Павловна, словно ждала этого вопроса. – А еще, украсть мог сообщник, который, как вы сами предположили, остался в квартире после убийства, чтобы замести следы.
– Я ничего такого не предполагала! – возмутилась молодая женщина. – О сообщнике все время говорите вы!
– А вы думаете, обошлось без него? – довольно ядовито осведомилась Наталья Павловна.
– Я… Я… – осененная внезапной догадкой, Елена заговорила не сразу. – Скажите, вот на этой кровати ваш покойный кузен развлекался с девушками по вызову?
– Как?! – воскликнула та, а поняв, что слух ей не изменил, сухо подтвердила: – Да, и что с того?
– Ведь его убили на кровати, вы знаете? На кровати, не в ванной! Тело потом завернули в покрывало и перетащили, это я точно знаю и могу доказать!
– Может быть, но что с того? – все еще враждебно повторила Наталья Павловна.
– Я думаю, его убили по наводке одной из этих девиц, – твердо произнесла Елена. – Непонятно, правда, почему он повел проститутку на квартиру к падчерице, но это не так уж важно. Та обратила внимание на шкатулку, и у нее, видимо, имелся под рукой сообщник, достаточно сильный и жестокий, чтобы совершить такое чудовищное преступление.
После краткого молчания Наталья Павловна несколько раз выразительно хлопнула в ладоши:
– Браво! Вот бы следователь с вами согласился!
– А он знает, что профессор пользовался услугами ночных бабочек?
– Еще бы! Разве наши сплетницы во дворе промолчат!
– Тогда у него тоже есть такая версия. – Елене даже стало легче дышать, она будто стряхнула с себя сонное оцепенение, пропитавшее воздух в этой огромной безмолвной квартире. – Да, против Киры многое, но не все! Эти украденные драгоценности, например, в ее пользу, и покрывало со следами крови тоже! Наконец, найдутся свидетели, которые видели тем утром убийц, и ее выпустят…
– Вашими бы устами… – отмахнулась Наталья Павловна, с интересом, впрочем, слушавшая ее монолог. – Ну что ж, покажу вам еще ее комнату, и пора нам по домам. Я ведь не здесь живу, – пояснила она, встретив вопросительный взгляд гостьи. – У меня, слышите, астма? Рядом с этими книгами начинаю задыхаться.
– Так, может, не станем задерживаться? – предложила Елена, взглянув на часы и тихонько охнув. – Так поздно! А я не на машине сегодня…
– Ну, эту комнату вам стоит увидеть! – решительно заявила женщина, причем на ее губах снова появилась тень улыбки.
Елена хотела спросить почему, но промолчала, решив, что не стоит спорить с хозяйкой из-за пары минут. Та вышла из спальни и открыла следующую дверь по коридору.
– Вот ее логово, – в голосе Натальи Павловны звучала грустная ирония. – Здесь тоже ничего не меняли с тех пор, как она ушла. Прихоть Вадима… Я вот думаю, может, в этом нежелании перемен было нечто суеверное? Может, он подсознательно надеялся, что жена и дочь вернутся, если оставить в их комнатах все, как было? Ведь иногда мы сами не понимаем, почему поступили так или иначе…
Елена уже не слушала ее. Остановившись на пороге, она обозревала небольшую, самую тесную из виденных здесь комнату. Тахта, покрытая пледом, письменный стол, шкаф для одежды, стеллаж с книгами – обычный набор, характерный для комнаты подростка. Необычными были плакаты, густо залепившие стены. Именно они заставили женщину сперва отшатнуться, потом присмотреться и на– хмуриться. Это были постеры готических и металлических групп, щедро украшенные сатанинской символикой, окровавленными телами и зловеще загримированными лицами. Плакатов было несколько десятков, что казалось явным перебором для комнаты столь небольших размеров. Помещение напоминало склеп, сплошь разрисованный жуткими фресками, а не спальню пятнадцатилетней девушки. Наталья Павловна, стоя за плечом у оцепеневшей гостьи, испустила тихий смешок:
– Впечатляет? Это ее тогдашнее увлечение.
– Она слушала такие группы?
– Нет, слушал ее мальчик. А Кира, как всегда, слепо скопировала его увлечение, она ведь очень ведомая натура. Ее на что угодно можно подбить, если только поласковей… Вот чего я никогда не умела, так это кривить душой, хитрить с девчонкой. Потому она меня и невзлюбила.
– По-моему, все это надо сорвать и выбросить! – обернулась к ней Елена.
– Зачем? – пожала плечами та. – Это же просто картинки. Я к ним так пригляделась, что уже не замечаю.
– Зато если их увидит следователь… вы же понимаете, сейчас против Киры может сработать даже такая ерунда, как вот этот плакат! – И Елена указала на огромный постер, изображавший ни больше ни меньше как расчлененный труп, над которым с отсутствующим видом сидела забрызганная кровью голая девица с бельмами на глазах, вооруженная зазубренным топором. – Надеюсь, ЭТОГО он еще не видел?
– Можно и снять. – Взглянув туда, куда указывала гостья, Наталья Павловна негромко засмеялась. – Только, знаете, черного кобеля не отмоешь добела. Кира себя скомпрометирует безо всяких плакатов. Это пугающе откровенное создание, причем она во всем видит только черную сторону. Не хотела бы я смотреть на мир ее глазами!
– А может, у нее психическое расстройство? – неуверенно предположила Елена, продолжая разглядывать постеры и проникаясь к ним все большим отвращением. Она не смогла бы провести в этой комнате больше получаса и уж конечно не сумела бы уснуть. «А та здесь жила!» Женщина впервые подумала о Кире с неприязнью.
– Кто знает? – печально откликнулась Наталья Павловна. – Я не раз говорила Вадиму, что девочку нужно показать психиатру, но он, как всегда, не слушал. Даже когда Кира прокусила мне руку…
– Руку?!
– Желаете взглянуть? – спросила та, засучивая рукав свитера.
Елена осмотрела тонкий полукруглый шрам, украшавший правое запястье хозяйки, и в ужасе покачала головой:
– Зверство какое! Как это случилось?
– Ей было одиннадцать лет, как раз недавно осиротела, начался переходный возраст… А я купила ей не те джинсы, как выяснилось, – мягким, смиренным тоном рассказывала женщина, явно находя удовольствие в своей жертвенной роли. – Когда она вцепилась в меня зубами, я думала – конец, перекусит вены, истеку кровью. Ведь Кира только с виду хрупкая, а хватка у нее, как у бультерьера! Видите, наложили шов!
– Из-за джинсов?!
– Да что там! – отмахнулась Наталья Павловна, опуская рукав. – Я вся ходила в синяках, в ссадинах! Она толкала меня, пинала, подстерегала в темном коридоре, выпрыгивала из-за угла, ставила подножки… Ей доставляет удовольствие мучить людей, понимаете?
– Просто поверить не могу! – воскликнула Елена, бросая прощальный взгляд на комнату. Внезапно ее внимание привлек плакат, висевший над постелью, в самом изголовье. В отличие от других это был графический рисунок. Вглядевшись в черно-белую репродукцию, Елена даже узнала картину.
– Обри Бердслей, – сказала она машинально, почти думая вслух. – У меня есть дома альбом.
– Ах, это? – Наталья Павловна также взглянула на рисунок. Пожав плечами, женщина выключила свет и прикрыла дверь. – Это ей Вадим подарил на пятнадцатилетие. В качестве мести, можно сказать. Кира ведь, знаете, называла его Царь Ирод. Ну, а он увидел где-то этот плакат с Саломеей и преподнес ей.
– Саломея, – еле слышно пробормотала Елена, идя вслед за хозяйкой к входной двери. – Да, это Саломея.
Наталья Павловна обернулась:
– Вы что-то сказали?
Елена покачала головой и ничего не ответила.
Глава 8
Домой она вернулась поздно, после десяти вечера, и первым делом включила везде свет. Визит в квартиру профессора произвел на нее гнетущее впечатление, женщина все еще видела перед собой этот безмолвный, набитый книгами и антикварной мебелью дом, логово Киры, мертвенную улыбку Натальи Павловны. На прощание та очень благодарила за то, что Елена заехала познакомиться, просила не забывать ее и выражала надежду, что ситуация переменится к лучшему, Киру все же освободят. Но Елена видела, что тетка говорит для проформы, а сама в это не верит.
Не верила уже и она. После того как Елена увидела комнату, где когда-то обитала девушка, в ее душе что-то надломилось и легонько треснуло. И эта, едва заметная трещина расширялась с каждой минутой, а из разлома все явственней веяло холодом, тьмою, ужасом.
«Она могла… Могла это сделать!» – стучало у нее в ушах, отдавалось в затылке, от этой мысли ломило шею и виски. Внезапно содрогнувшись, будто от омерзения, женщина отправилась в ванную и тщательно вымыла руки и лицо, будто пытаясь смыть дневные впечатления. Войдя на кухню, поставила чайник, достала из холодильника пачку творога, но тут же положила ее обратно на полку. Есть не хотелось, во рту стоял металлический вкус. Сейчас она многое отдала бы за то, чтобы посоветоваться с кем-нибудь, а точнее, получить один-единственный совет – как скорее бросить это дело.