- А ты зачем мне поперек слово говоришь? - вдруг с обидой обратился Денгура к Писотьке. - Конечно, русские плохие люди, воришки. Все украдут... На берегу ничего нельзя оставить - все утащут, а лечить совсем не умеют: от них все болезни.
- Тяп-тяп, - передразнил старика Данда. - Знаю, тебе не нравится, что мы с русскими знакомы. Чего, охота опять, как при маньчжурах, старостой быть?
Насмешка была злая и попала в цель. Старик обиделся и умолк.
- Охота тебе чужим служить? Твое время никогда больше не вернется. Теперь надо по-другому жить. Эй, Улугу. Улугу! - вдруг тонким голоском закричал Данда. - Ты по-русски не знаешь, как будешь жену лечить?
На другой день Улугу повез жену в Уральское.
- Лечить-то они хорошо умеют, - ворчал Улугу, - а вот разве хорошо невод отбирать? Тот старик вместе со старухой живет, я его встречу, что с ним буду говорить? Смешно! Неужели русские, у кого широкие, правильные лица, тех друг от друга не отличают, а у кого лица узкие и носы длинные, только тех узнают? Смешно! Неужели такие дураки?
Кузнецовы только что отобедали, когда Улугу с женой вошли в землянку. Щуплый и жалкий, стоял гольд у порога, переминаясь с ноги на ногу. Дарья заговорила с ним. Она уже знала несколько гольдских слов. Гольдов усадили на лавку.
Улугу время от времени озирался на Егора. Убедившись, что тот не обращает на него внимания и, может быть, в самом деле, как уверял Данда, не умеет отличать гольдские лица друг от друга, Улугу успокоился.
Егор взял пилу и ушел из землянки. Следом за ним вышли мальчики.
- Тятя, а ты у этого гольда летось невод отнял, - сказал Васька, подымаясь за отцом на бугор.
Кузнецов уж и сам подумал, что где-то видел этого гольда.
- Что же, что отнял, - строго ответил он. - За дело отнял.
Спустя час Егор вернулся в землянку. Лечение окончилось, и бабка прихорашивала гольдку. Она отмывала ей грязь со щек. Муж внимательно смотрел на нее, сидя на лавке.
Егор остановился у порога, глядя на Улугу. Он вспомнил осеннее утро, косу над обрывом, ветер, волны. Улугу заметил на себе пристальный взор. Он почувствовал, что русский его узнал. Сердце Улугу замерло. Не желая выдать испуга, он, в свою очередь, пристально и как бы с подозрением стал смотреть на Егора.
Мужик в раздумье повесил голову. Мать его лечила и мыла гольдку. Сам гольд доверчиво вошел в дом, где жили люди, отнявшие у него невод. "А невод ему - что нам пашня".
Стыдно стало Егору, что в свое время, не зная тут ни людей, ни обычаев, сгоряча отобрал невод. Он хотел бы теперь его вернуть, но не решался заговорить об этом. "К случаю придется - отдам, - подумал Егор, но тут же подумал, что надо себя перебороть и честно сказать все. - Может быть, гольд тогда не разобрал, кто его обидел, не знает, что это я".
Егору пришло на ум, что нужно угостить гольда. Он послал мать к Федору одолжить водки.
- Удивил, Егор Кондратьевич! - восклицал, прибежав с бутылкой, Барабанов. - Я бы другому, убей, не дал, а тебе можно.
После первой чарки гольд развеселился. По-русски он не понимал, и говорить с ним было не о чем.
Барабанов начал знаками объяснять, что пора Мылкам мириться с Бельго.
- А то хуже будет. Ой-ой-ой, как худо! Скажи своим, что исправник приедет.
Тут Федор пальцем показал себе на лоб, потом плюнул на ладонь и, сжав кулак, замахнулся.
- Исправник, понимаешь?
- Отоли! Отоли!* - испуганно вскричал Улугу.
_______________
* О т о л и - понимаю (нанайское).
Он понял, что речь идет о кокарде и мордобое. Он вскочил с лавки и тоже показал себе на лоб, потом плюнул на руку и тоже замахнулся кулаком.
- Исправник, отоли!
- Вот тут Бельго, а тут Мылки, - показывал Федор ладонью на столе. Надо мириться, дружно жить. Араки пить надо, - щелкнул он себя по шее.
Когда Улугу, собираясь домой, вышел с женой из землянки, Егор вынес невод и поклонился гостю.
Гольд на миг остолбенел. Он ссутулился и заморгал. Краска выступила на его смуглом лице.
Потом он выхватил невод из рук Егора и бросил его в нарты. Сам прыгнул следом и, не прощаясь, не взглянув на Егора, помчался в Мылки.
Улугу с женой приехали через несколько дней снова. Они привезли Кузнецовым мяса и рыбы. Знаками гольд объяснял Егору, что дома все сказал, велел мириться и что жене лучше. Он все время кланялся и хитро улыбался.
- Гляди, привезли кабанины, - с уважением говорил про гольдов Кондрат, - будет чем кормить ребятишек.
Похоже было, что мир заключен прочный.
Бабка дала жене Улугу свежей мороженой капусты и несколько картофелин.
Улугу стал часто ездить в Уральское.
Понемногу Кузнецов и Улугу сдружились. Когда начались теплые дни, Егор как-то показал гольду соху.
- Вот это, брат ты мой калинка, называется соха! Соха! Понял?
- Соха, - повторял гольд.
Он теперь знал слова "соха", "картошка" и многие другие.
Понемногу гольд учился говорить по-русски.
Федор, встречая Улугу, каждый раз торопил его с примирением.
- А, исправник, отоли! Понимает! Смотри, брат... Скажи Денгуре, что исправник, брат, все отоли. Все понимает! Ой-ой, худо будет!.. Так и окажи.
С Федором гольд предпочитал объясняться знаками.
- Отоли, отоли! - Улугу, показывая себе пальцем на лоб, быстро плевал на руку и потом замахивался кулаком.
- Исправник-то отоли! - восклицал Федор.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Как из бездонной пропасти, Иван выбрался с конями на релку. Внизу стлалась густая мгла. Льда амурского не было видно: казалось, что там провал. Тускло светила луна, и зеленоватый свет ее кругами расходился по туману. Лишь кое-где, как майские светляки, сквозь мглу просвечивали торосники.
Иван затрусил в распадок. Иззябший и уставший, поглядывал он на огонек своей избы.
"Однако, добрался, - подумал он, слезая с коня, - сам жив, лошади целы, ружье, меха, серебро привез и опять же не без золотишка". Нагрузившись тюками, Иван вошел в избу. Смрадный, жаркий воздух охватил его. У нар собрались бабы-переселенки. Сначала он ничего не понял. И вдруг заметил, что посреди избы к потолку подвешена зыбка.
- Вот и тятька приехал! - радостно воскликнула Наталья Кузнецова.
В тот же миг слабо закричал ребенок. Бабы обступили Ивана со всех сторон.
- Гляди-ко... На-кось тебе дочь-то, - приговаривала Наталья, поднимая младенца.
"Вот бабы, чем радуют!" - подумал Иван, удрученный тем, что родилась дочь, а не сын.
Но едва глянул он на крошечное опухшее личико и увидел в нем знакомые бердышовские черты, как доброта и жалость прилили к сердцу.
- Ах, ты! - покачал он головой, еще не решаясь тронуть ребенка.
- Чего боишься? Бери, твое, - заговорили бабы.
Анга застонала.
- Что с ней?
- Болеет, - сказала бабка Дарья. - На снегу, в лесу рожала-то, что с ней сделаешь! Девчонка прибежала, кричит в голос: "Тетка помирает!.."
Дельдика, вытянув шею, молча и серьезно смотрела на Ивана, желая, видимо, узнать, понравится ли ему девочка и что он станет с ней делать.
- Пошли в тайгу, в самую чащу, - продолжала старуха, - а у нее там балаган налаженный. Она родила и лежит без памяти. Видишь, по своему обычаю, значит, рожала.
Иван подсел на край нар, взял жену за руку и что-то сказал ей. Анга всхлипнула. На потном лице ее появилась плаксивая улыбка. Иван погладил ее горячую руку, перебрал пальцы в толстых серебряных кольцах.
- Не помрет, - молвила старуха.
Наутро Анге полегчало. Иван выпарился в печке, выкатался в снегу и, красный, как вареный рак, завтракал калужьей похлебкой.
Пришли мужики.
- Как дочь назовешь?
- У нас тетка Татьяна была, не шибко красивая, но ума палата. Татьяной назову. Ну, а вы как пасху справляли?
- Водки не было, - отвечал Тимошка. - Хуже нет, трезвый праздник. А ты спирту привез?
- Нету спирта. В Николаевске и спирт выпили и духи. Матросы платят рубль за флакон и пьют. Китайцы сверху везут туда ханжу. Находятся и русские мужики, что за сотни верст везут в город бутылку водки, только чтобы нажиться. У кого с лета остался спирт, те... Там харчи шибко дорогие. Людей не хватает. Казна и купцы большие деньги платят. Город строят, пароходы собирают. Там каторжане, солдаты, матросы.
За чернобурок Иван отдал Егору сорок рублей.
- А Галдафу мне восемь целковых не пожалел, - угрюмо сказал Егор, забирая деньги.
Все засмеялись.
- Я твои шкурки продал в Николаевске американцам. У них там магазин. Чего только нету! Товару, что стены трещат. Я всегда к ним заезжаю, другой раз ночую у них... Ружье купил у американца. Там есть один американец, у него жена - поповна, сам он был матросом на китобойном судне. Корабль их разбился у наших берегов, все утонули, а он в России остался и стал от своих купцов торговать. У попа дочь высватал... Оружье у них шибко хорошее, - показал Иван новенький винчестер.
В те времена винчестер с магазинным затвором был редкостью, самой последней новинкой, однако мужики особенно не удивлялись устройству американского ружья, полагая, что здесь, возможно, вообще заведены такие винтовки.
- Ты уж из него стрелял кого-то, - заглянул Федор в дуло.
- Как же, испробовал, - усмехнулся Иван, и глаза его заиграли. - С такого ружья не хочешь, да попадешь в кого-нибудь, жалко не стрелить.
- Паря, с американцами сдружишься, они тебя до добра не доведут...
- Это баловство одно, а не ружье, - сказал дед Кондрат. - В нашу пору таких не было, а били метче. Люди были здоровее, глаз имели верный, глаза у них не тряслись, руки не тряслись, воровали меньше.
При виде иностранного ружья Егор невольно вспомнил Маркела Хабарова тому ружье запретили делать, а самого за то, что он придумал новое устройство охотничьей винтовки, поставили сплавщиком на плоты.
* * *
Солнце просвечивало далеко сквозь голоствольную чащу; как метлы на белых черенах, стояли желтые березы.
- Ручьи играют... забереги есть, - сказал Тимоха.
- Я уж поплавал по дороге.
- Вчера вон те пеньки выворотил, - с гордостью показал Егор вздыбленные, дымившиеся корневища. - Таял землю огнем, а потом уж их легко драть.
- Пойдемте к Пахому, - звал Федор.
Он рассказал Бердышову про случай с мукой, как Бормотовы отказались от помощи.
В землянке Бормотовых на столе и на лавках лежали куски рубленого кабаньего мяса.
- Парень у нас охотничает, - рассказывал Пахом. - Ружье ему отдали. Сами не можем...
- Ходить-то?
- Чего ходить-то! И прицела взять не можем, дрожь в руках. Хоть зверь в избу заходи, ничего не сделаем!
- А ты, Илюшка, и рад, что ружье тебе теперь дали? И слава богу, что отцы свалились?
- Рад-то он, верно, рад. Только, видишь, порох-то мы извели, продолжал бородатый дядя Тереха. - Ты бы хоть немного одолжил.
- Это можно.
- А ты думаешь, пароходом доставят провиант?
- А почему у лавочника не возьмешь?
- Злодеи они. Девку от отца с матерью отнять хотели. А потом муку присылают. Такой тебе зря муки не пошлет. Девка-то тихая, ладная девка, все услужить хочет...
- Федор-то говорит: "Не трусь!" А нам, видишь, не боязно, да зачем же от злодеев хлеб-то принимать?
- А парень кабана запорол нынче, - перебил брата Пахом. - Мясо есть, даст бог, не околеем.
- Как же ты заколол зверя? - обратился Иван к Илюшке, молча сидевшему в углу.
Парень вдруг ухмыльнулся, надел шапку и ушел.
- Что это с ним?
- Сейчас покажет, - слабо оказал отец.
Илюшка принес самодельную деревянную пику.
Мужики засмеялись:
- Вот дубина ладная!
Они, казалось, не придавали никакой цены Илюшкиной охоте и смотрели на его пику, как на пустую забаву, чудачество.
Иван оглядел палку и покачал головой. Он понимал, какую храбрость и силу нужно иметь, чтобы убить такой штукой кабана.
- Он ее под вид гольдяцкой геды произвел, - объяснял Пахом, - только без железа.
- Как же ты колол?
- Пырнул... Как дал ему вот под это место!
- А он как дал бы тебе клыками... Что тогда?
Илюшкино лицо вытянулось, нижняя губа вывернулась, брови полезли на лоб, парень затряс головой, словно удивляясь, что могло бы с ним случиться. Предположение, что кабан мог ударить его клыками, показалось ему смешным.
- Давно бы ружье надо Илюшке отдать, - сказал Егор, - пока порох был. А то зря спалили.
- Кто же знал, что у него такая способность?
- Мы с матерью все ругали его, что в тайгу бегает. Признали уж, когда пороха не стало.
- Кто же обучил тебя копье сделать?
- А про него я в гольдяцкой сказке слыхал. Санка рассказывал. Они с гольдами на охоту ходили. Я за выворотень спрятался, кабан-то набежал.
- В первый-то раз в ухо угодил? - с живостью расспрашивал Иван.
- Свежинкой поделимся, - говорил Пахом.
- Вечером приходи, - сказал Бердышов. - Выпьем.
- На радостях-то...
- Попа нет, вот беда.
- Сами окрестим.
Пахом послал Бердышовым кабанины. Иван прислал ему пороха и кулек муки.
В сумерки мужики пили ханшин.
- Проздравляем, Анна Григорьевна, - кланялся Пахом.
Иван качал младенца и что-то бормотал то по-русски, то по-гольдски.
Мужики допоздна играли в карты.
Эх, бродни мои, бродни с напуском!
подпевал Иван. - Первые два года мужиков кормит казна. Они в это время в карты играют - так тут заведено. Вам амурские законы надо знать.
- Теперь такого правила нету, - ответил Егор. - Нынче шибко не помогают - сам себя прокорми.
- Беда, копейку продул. С вами играть - без штанов останешься!
Эх, бродни мои, бродни с напуском!
крыл Иван Тимошкину семерку.
- С тебя копейку выиграл. Слышишь, моя дочь голос подает? Что, тятьку надо? Девка у нас на бабушку Бердышиху походит. Я, на нее глядя, своих нерчинских стал вспоминать, а то было совсем забыл.
Эх, бродни любят чистоту,
А поселенцы - карты!..
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
На Амуре уже выступали забереги. По ним в лодках приезжали к Ивану гольды. Иван раздавал им серебро за проданные меха. У всех знакомых гольдов он брал в город меха на продажу. Явился Айдамбо, совсем еще юный паренек, лучший стрелок на всем озере. Он позже всех вышел из тайги. Мельчайшими красными узорами были расшиты его куртка белого сукна, белые лосиные штаны и унты.
- Соболя есть. Держи, - говорил Айдамбо. - Соболя на, другого на... третьего на... четвертого на... - Айдамбо выбрасывал из-за пазухи черные шелковистые шкурки. - Теперь где водочки достанешь?
- Отдам тебе все! Свое уступлю, ребята хорошие! А ты разве пьешь?
- Отцу покупаю. Да и сам выпью! Отец больной ждет меня. Давай скорей!
Водка у Ивана была. Он берег несколько ящиков. Зная, что у всех торговцев запасы иссякли, дороги по Амуру нет, а мехов у охотников много, Иван открыл свой амбар.
Он знал: меха теперь потекут к нему.
* * *
Айдамбо, увидев Дельдику, замер в немом восхищении. Она мыла посуду точно так же, как это делали русские женщины.
Иван заметил взор юноши.
- Понравилась? - смеясь, спросил он.
Айдамбо покраснел, не в силах вымолвить слова.
- Поговори с ней! - посоветовал Иван.
- Не па-ажваляет, - ответил Айдамбо и захихикал виновато, словно его защекотали. Смелости его как не бывало.
- Кто не позволяет? - спросил Иван с удивлением.
- Жакон не па-ажваляет, - отвечал гольд.
- Ну, уж ты старый закон не слушай. Здесь у нас русская деревня, и можешь говорить с ней, сколько хочешь. Я бы молодой был, сам бы от нее не отстал. - Он подмигнул парню.
Айдамбо весь день провел у Бердышовых.
- А отец, наверно, покупки ждет. Ты мне говорил, что он больной, ему надо выпить, чтобы согреться, - посмеивался Иван после обеда, - а ты водку не везешь.
- А ну его к черту! - с досадой отвечал Айдамбо.
Однако при упоминании об отце выражение заботы появилось на лице гольда. Вскоре Айдамбо собрался.
- Я скоро снова приеду, - сказал он Ивану, - и привезу тебе меха.
- Ты мне говорил, что соболей больше нет у тебя.
Айдамбо смутился.
- У меня своих нет, но у отца есть, а он мне должен, - соврал он. Верно, верно! Ведь я ему водки на свои купил.
Айдамбо приободрился, чувствуя, что вывернулся удачно. Он уехал в Мылки.
На другой день к Ивану приехал гольдский богач Денгура. Он был очень ласков с Бердышовым и тоже все время поглядывал на Дельдику.
- Ты бы продал мне маленькую девку, - потихоньку попросил он Бердышова.
- Зачем тебе?
Полой халата старик проворно обтер свою вспотевшую лысину.
- Хочу жениться, - хитро улыбаясь, признался он.
Иван засмеялся:
- У тебя молодую жену отобрали, так ты хочешь на девчонке жениться? Надо тебе! В утешенье-то! А не боишься, что из-за нее опять будет беда?
- Только продай! - обрадовался Денгура, видя, что Иван слушает его сочувственно. - Я тебе все отдам.
Бердышов вдруг нахмурился.
- Она молоденькая еще. Когда подрастет, тогда только решу, кому отдать.
- Ну, отдай за меня! - взмолился Денгура. - Ведь сейчас только уговоримся, а жениться потом, когда подрастет. Возьми у меня подарок, задаток. Отдам тебе вот эти меха. Даром!
Денгура полез в мешок. Там были приготовлены лисы. Иван подарки принял, но обещания не дал. Денгура сказал, что не теряет надежды. Он предполагал, что за богатые подарки рано или поздно заберет Дельдику.
- А ее больше никто не сватал? - вдруг с беспокойством спросил он.
Иван засмеялся:
- Никто! Никто!
Проводив Денгуру, он велел жене хорошенько вымыть Дельдику, причесать ее, переодеть во все новое.
- Она просит сшить ей русский сарафан, - говорила Анга. - Наталья ее подучила.
- Нет, надо, чтобы в гольдском ходила. Пусть-ка на нее свои заглядываются. Верно, какая она славненькая, - говорил он, любуясь Дельдикой.
Когда из Мылок снова приехал Айдамбо, Ивана дома не было. Анга уходила к соседям, а с ребенком оставалась Дельдика.
Юный Айдамбо всем нравился в деревне. Анга рассказала женщинам-переселенкам, что парень ездит из-за Дельдики.
- Еще парнишка, а добывает мехов больше, чем отец и дедушка.
Возвратившись домой, она увидела при свете лампы, что Айдамбо, стуча умывальником, моет руки, а Дельдика ждет рядом с полотенцем и тараторит без умолку про то, как надо мыться.