– Хорошо. Марк, пойдем в кухню. Мира, извини, что мне пришлось втянуть тебя в эти семейные разбирательства… Но я правда была не в себе. Когда я увидела эти снимки, презервативы, у меня все перед глазами поплыло, я подумала, что умру или сделаю что-то страшное…
– Таня была домработницей у одного моего товарища, я попросил, чтобы он уступил мне ее на день… Не мог я пригласить тебя в свою захламленную «берлогу», понимаешь? Я тебе говорил! Тогда! А ты что подумала? Приревновала меня?
– Марк, ты должен нам все рассказать, – потребовала Мира и тут же, не меняя трагичного выражения лица, спросила: – Рита, что у тебя на ужин?
– Не знаю… Не помню.
В кухне их ждала разбуженная, встревоженная Ксения Илларионовна. В домашнем халате, розовая после сна, она смотрела с виноватым видом то на Марка, то на Риту.
– Это я во всем виновата… Это я позвонила тебе, Марк, и рассказала про эту женщину. Но я так испугалась! Прошу вас, не ругайтесь, пожалуйста! Ты, Марк, и так довольно редко стал бывать дома. А Рита – я знаю свою дочь – в каждом человеке видит всегда только хорошее. И, если бы эта женщина не смахивала на сумасшедшую, я бы и сама не забеспокоилась, я так думаю… Возможно, сработала моя интуиция.
Марк, которому меньше всего хотелось, чтобы при его разговоре с Ритой и Мирой (Миру, как это ни странно, он переносил легко, больше того, ему почему-то казалось, что в ее присутствии ему будет легче объясняться) присутствовала теща, поспешил заверить ее, что ругаться никто не собирается.
– Ксения Илларионовна, мы, напротив, оба очень благодарны вам за то, что вы позвонили мне и что я, испуганный, пусть и поздно, но все-таки примчался домой. Так что не переживайте, мы не собираемся ругаться. Наоборот, нам есть о чем поговорить друг с другом.
– Я поняла, – вздохнув, улыбнулась Ксения Илларионовна, – у вас, как всегда, дела! И ты примчался сюда не из-за этой танцовщицы, а чтобы рассказать этим двум любительницам криминальных приключений какую-нибудь невероятную историю про убийства… так? Ты всерьез надеешься на их помощь?
– Конечно… Тем более что это – двойное убийство.
– Постой, это не то ли – про двух супругов, отравленных разными ядами? Он бизнесмен, а она – домохозяйка? Идеальная пара, они так любили друг друга…
Марк медленно перевел взгляд на тещу:
– Ксения Илларионовна, откуда вы, не покидая Пристанного, все это знаете?! Ведь убийства произошли совсем недавно!
– Так… Знаю, и все. Просто у одной моей знакомой сын работает в прокуратуре.
– Фамилия?
– Марк, не проси – все равно не расскажу. Я обещала!
– И что еще вам рассказала знакомая? Может, вам и имя их убийцы назвали?
– Нет. Но она сказала мне, что женщина, может, и сама отравилась. Словом, все это надо доказывать, и тебе предстоит еще много работы.
– Рита, скажи хотя бы ты, кто эта мамина знакомая? – потребовал Марк.
– Она шутит, Марк, – мягко сказала Рита. – Уверена, что она смотрела местные новости или слушала криминальную хронику.
Ксения Илларионовна расплылась в улыбке.
– Ладно, я вас оставлю. Только вы уже потише беседуйте, а то девочку разбудите. Марк, ты когда в последний раз видел свою дочь?
– Жаль, что она спит…
– Знаешь, она так на тебя похожа! С каждым днем все больше и больше.
– Рита, разогрей мне что-нибудь, посидите здесь с Мирой, а я пойду взгляну на Фабиолу. А то я так скоро забуду, как выглядит моя дочь!
После этих слов что-то произошло – словно в самóм воздухе разрядилось напряжение, мешавшее близким людям понять друг друга. Рита, занявшись ужином, как-то успокоилась, и боль в груди, мешавшая ей дышать последние несколько часов, утихла. Мира тем более, видя, как пришла в себя подруга, которая еще недавно была на волосок от трагедии, повеселела и едва сдерживала себя, чтобы не позвонить мужу, успокоить его, рассказав, как все славно получилось и что у Риты с Марком, слава богу, все нормально. Что уж говорить про Ксению Илларионовну, которая, успокоившись, что она не стала поводом для семейного скандала, счастливая, проводила Марка в спальню, где спала ее внучка, и замерла, глядя, как Марк любуется разметавшейся в безмятежном детском сне Фабиолой…
Оставалась интрига, связанная с убийством Миши Семенова и появлением новых персонажей – Татьяны и Киры Захаровых. Кто они? Марк сказал, что они сестры.
Машинально раскладывая на тарелке ломти розовой жирной селедки, Рита пыталась вспомнить каждое произнесенное Марком слово. Мысли путались, слова, словно темные цветы, распускались в памяти… Татьяна подозревается в убийстве Миши Семенова. Татьяна – та самая девушка, вроде бы балерина, которая однажды убиралась в квартире Марка, бывшая когда-то домработницей у его друга. Какого друга? Стоп. Балерина! Она почему-то назвалась Наталией и сказала, что это ее парень ушел к балерине. То есть что это не она балерина, а та, к которой ушел ее парень… «Мужчины любят только балерин?.. Но я умею танцевать. Вы же видели…» Она – балерина, но сказала, что это та, другая, – балерина… Еще она поменяла имя. Обманула Риту. Еще Марк сказал, что она могла Риту покалечить. Но за что? Обливают серной кислотой обычно в приступе болезненной ревности или зависти. Об этом знают все. Неужели эта самая Наталия-Татьяна, назовем ее «Балерина», любила когда-то Марка, была его возлюбленной, а он влюбился в Риту? Но это было давно, несколько лет назад, и страсти должны были уже давно улечься. К тому же Марк, как считала Рита, был с ней предельно откровенен. Он бы непременно рассказал ей о существовании женщины, которая могла быть для Риты опасна… Тем более что он намекнул в разговоре с Ваней – «эта Татьяна – не в себе… У нее и прежде бывали заскоки, она несколько раз пыталась покончить с собой…». Значит, Марк знал, что Татьяна-Натали способна покалечить его жену – и все это время молчал?
Нет, что-то было в этом непонятное. И она, накрывая на стол, с нетерпением ждала возвращения Марка, чтобы выслушать его объяснения. Чтобы он рассказал наконец, что происходит и за что убили Мишу Семенова?! Рита вдруг осознала, что за всеми своими переживаниями и ревностью она как-то странно неглубоко восприняла смерть Миши. Когда же Рита представила, что ее гостья могла появиться и в ее доме с букетом и убить ее саму или ее близких, ей стало и вовсе не по себе…
– Рита… – подала наконец голос молчавшая, задумавшаяся, как и Рита, Мира. – Я вот что подумала… Это как же надо было насолить этой бедной женщине, чтобы она решилась убить вашего друга, Семенова! Вероятно, произошло что-то ужасное, страшное, раз она решилась на такое! К тому же она на самом деле не в себе, поскольку действовала крайне неосмотрительно. Посуди сама. Она идет к Семенову и убивает его. Затем, словно бы специально, для того чтобы как-то проявить себя, присылает Марку свой снимок, словно напоминая ему о себе, о том, что было когда-то и что выстрелило только сейчас…
– И в самом деле… – Рита поставила тарелку с горячей картошкой и посыпала свежим укропом. – Ну где же Марк, почему он так долго? Свихнуться можно от всех этих вопросов!
– Но и это еще не все, – не унималась Мира. – После этого она приезжает в Пристанное и, рискуя подхватить воспаление легких, танцует под твоими окнами, на снегу… Провоцирует тебя на то, чтобы ты пригласила ее к себе домой. Если все так и речь идет об одной и той же женщине, то ты действительно находилась в опасности. И Марк прав!
– Но и ты тоже пойми меня! Мы с Марком живем в разных эмоциональных сферах. Он по горло погружен в убийства, и мир вокруг него, как ему кажется, кишит преступниками. Я же, напротив, во всем вижу только светлое, прекрасное. Это мое мироощущение, понимаешь? Если бы я была такой, как Марк, то и картины мои полнились бы портретами мертвых людей, их бы заливала кровью… А я пишу натюрморты, причем в них много цветов, или портреты людей с интересными лицами. Знаешь, мне и самой даже не верится, что мы с Марком еще находим какие-то точки соприкосновения. Ведь он, по сути, довольно-таки мрачный человек. И мне хочется как-то расшевелить его, заставить его по-другому взглянуть на мир. Я много раз предлагала ему отправиться в путешествие. А сколько путевок у нас пропало из-за его работы? Понимаешь, мы поклялись друг другу, что никогда не будем проводить отпуск отдельно друг от друга, что всегда будем ездить вместе. И что же? Мы ни вместе никуда не едем, ни я сама нигде не бываю… Я – художник, мне нужна определенная свобода.
– Ладно, Рита, знаю я эту вашу историю… Марк любит тебя, к тому же он очень ответственный человек. Вот потому-то все так и получается. И сейчас не время думать и говорить о свободе, когда речь идет о таких серьезных вещах, как угроза твоей семье! Давай лучше послушаем, что нам сейчас расскажет Марк. Я слышу его шаги.
16
12 декабря 20.. г.
Алекс
Она и сама не могла себе объяснить, почему в ее телефоне сохранился номер ее бывшего возлюбленного – Вениамина. Казалось бы, она должна была его забыть и стереть все, что с ним связано, не только из телефона и записной книжки, но и из памяти. Но вот почему-то не сделала этого. И в телефоне оставила, и в записной книжке, и в памяти. Если Ванечка был для нее все же просто любовником, и его больше любило ее тело, чем душа, то Вениамина она любила в свое время страстно, болезненно, всей душой и считала его самым близким человеком. Она так и не поняла, как так могло случиться, что он бросил ее ради матери. Да, они с матерью, конечно, похожи, и мать выглядит прекрасно для своих лет, но они же любили друг друга! И при чем же здесь мать? Чем она оказалась лучше ее?
Она и сама не могла себе объяснить, почему в ее телефоне сохранился номер ее бывшего возлюбленного – Вениамина. Казалось бы, она должна была его забыть и стереть все, что с ним связано, не только из телефона и записной книжки, но и из памяти. Но вот почему-то не сделала этого. И в телефоне оставила, и в записной книжке, и в памяти. Если Ванечка был для нее все же просто любовником, и его больше любило ее тело, чем душа, то Вениамина она любила в свое время страстно, болезненно, всей душой и считала его самым близким человеком. Она так и не поняла, как так могло случиться, что он бросил ее ради матери. Да, они с матерью, конечно, похожи, и мать выглядит прекрасно для своих лет, но они же любили друг друга! И при чем же здесь мать? Чем она оказалась лучше ее?
Сейчас, когда она держала на ладони телефон, где на голубоватом фоне высвечивалось дорогое ее глазам имя «Вениамин», сердце ее тяжело ухало где-то в горле…
Она открыла телефон и, услышав знакомое и нежное «Саша», замерла, и слезы сами покатились из глаз. Как если бы она точно знала, что этот звонок не простой, что это – его возвращение к ней, желание вымолить прощение, покаяться.
– Да, Веня, это я. Что-нибудь случилось? – Она наполнила голос нежностью, как клубничным сиропом.
– Ты хотела меня видеть… – услышала она и удивленно посмотрела на стену, словно на ней выступила испарина в форме Вениамина.
Ну да, она хотела его видеть, но только он-то как мог об этом узнать? Телепатия?
– Я все знаю, – произнес он таинственную фразу, и мгновенно между ними восстановилась та интимная доверительность, какая существовала вплоть до того момента, когда он объявил ей о своем уходе.
Что он знает? Что он может знать? Что она по-прежнему любит его и до этого момента делала все, чтобы его забыть? Что ей не хватило Гарашина для того, чтобы отвлечься от мыслей о Вениамине, и, чтобы по горло погрузиться в новую жизнь, она завела себе еще и грубоватое животное – Ванечку? Или (господи, этого не может быть!!!) он знает, ЧТО она задумала в отношении своего мужа?
– Что ты знаешь? – прошептала она, глотая слезы.
– Знаю, что ты скучаешь…
И вдруг ее осенило. Пусть Вениамин ушел от нее, предал ее, бросил, но его голос… голос выдавал его и говорил о том, что он еще не забыл ее, что он продолжает ее любить, что, возможно, он разочаровался в своей жене и теперь хочет вернуться к ней, к Алекс, нет, к Саше! Вот уж с кем ей никогда не хотелось играть и быть Алекс, так это с Вениамином. С ним она всегда вела себя естественно, она буквально растворялась в нем, и для него она всегда была Сашей, Сашенькой… Алекс появилась, когда Саша почувствовала себя полным ничтожеством, когда комплекс неполноценности развился у нее настолько, что она потерялась совсем. Алекс буквально вытащила ее за волосы из этого крепко пахнущего серой болотца уныния и безразличия.
– Вениамин… У меня к тебе есть одно дело… Очень важное… – проговорила она и прошептала в трубку, оглядываясь: – И интимное…
Она вдруг представила себе, что это Вениамин помогает ей избавиться от Гарашина. Странное дело, но даже после того, как он с ней поступил, она все равно продолжала доверять ему – она хотела верить ему, вновь желала ему довериться. Хотела поручить ему убийство мужа. И тогда он наверняка бросит ее мать и вернется к Саше. Тем более что он, человек, ценящий роскошь и знающий, как распорядиться деньгами, чтобы получить от них максимум удовольствия, никогда не откажется вскарабкаться на новый, более высокий, но мягкий и комфортный, выложенный пачками банкнотов уровень жизни.
Его звонок – разве это не знак ей, к кому следует обратиться за помощью?
Мысли ее взбивали мозги в пену. Предложить ли ему, до смешного алчному, сразу же деньги за убийство или же терпеливо выслушать его требования? У нее почему-то было такое чувство, что он согласится. Она чувствовала это, и от предвкушения огромных перемен в жизни просто опьянела…
– Заинтриговала, – отозвался мягким голосом Вениамин. – Хорошо, я готов тебя выслушать. Где и когда?
«Боже, ему не терпится меня увидеть!»
Возбужденная, она вдруг переменила свой безумный план в отношении Вениамина и решила всю самую черную работу взять на себя. В сущности, что сложного в том, чтобы отравить человека? Она сделает это сама, немедленно, и встретится с Вениамином уже свободная, сладко овдовевшая, переполненная любовью и самыми приятными планами! А Ванечке она все объяснит… А чтобы он не проболтался, она поделится с ним, даст денег на лечение его вечно больной жены. Они расстанутся, довольные друг другом.
Гарашин умрет уже сегодня вечером. Она сделает для этого все возможное. Вениамин, его звонок – это толчок к действию, это знак! Значит, завтра утром Вениамин сможет к ней прийти, не рискуя быть пойманным ее мужем.
– Веня, завтра утром, у меня. – Она страшно нервничала и не смогла это скрыть.
– Хорошо.
Дрожащей рукой она положила телефон на стол и, стискивая пальцами лоб, задумалась – с чего начать? Ей вдруг остро захотелось доказательств неверности мужа, чтобы она завелась, чтобы разозлилась, чтобы в ней не осталось ни капли жалости к этому человеку.
Она вошла в его кабинет на цыпочках, будто бы он мог там находиться. Но нет, его не было и не могло быть, он еще рано утром выехал из дома и направился на работу. И все равно! Он каким-то невероятным образом присутствовал в кабинете: здесь пахло его одеколоном, им самим.
Она открыла ящик его письменного стола – и неожиданно, сразу же, в первую же секунду, увидела то, что хотела увидеть. Конечно, она поняла это не мгновенно, а лишь полистав документ. Это была копия договора купли-продажи квартиры на имя некой Евгении Максимовой, но от имени Гарашина, нотариально заверенная – все как положено.
Он что же, купил кому-то квартиру? Какой-то Евгении? Сука ты, Гарашин, с легкостью подумала она. Сука и есть. Кто-то сверху, видимо, позаботился о том, чтобы именно в этот момент она обнаружила в ящике стола убийственный (в прямом смысле этого слова) компромат на мужа. Руки сами зачесались, сразу захотелось распечатать упаковку крысиного яда. Розовые гранулы с ароматом малины. Кто-то, опять же там, наверху, позаботился о том, чтобы яд так душисто пах!
Но самое большое потрясение, которое она испытала несколькими минутами позже, привело ее к мысли, что все, что она задумала, – единственно верное решение в создавшейся ситуации. Машинально обыскивая карманы одежды Гарашина, она, к своему величайшему удивлению, обнаружила там новую баночку черничного джема! Это был его любимый черничный джем, французский – St.Dalfour Freres, без сахара, узкая с черной крышечкой баночка – ровно 284 грамма. Она знала, что его секретарша ленилась искать для него именно этот джем, покупала любой черничный, что попадался ей на глаза, поэтому Гарашин, очень любивший себя и свои привычки, часто покупал его себе сам. Как и чай, который он тоже любил, и кофе.
Джем, 284 грамма, так и просился стать наполненным этими нежными малиновыми гранулами (предварительно растертыми, разумеется). До 300 граммов.
Алекс взялась за дело: растерла в ступке яд, выложила джем из баночки в миску, размешала его с розовым порошком и снова положила в банку. Аккуратно разровняла ложкой, после чего салфеткой вытерла края банки и плотно закупорила ее.
В это самое время в дверь позвонили. Саша чуть не рухнула на пол – ноги от страха совсем ослабли. Кто бы это мог быть? В любом случае это не Гарашин, а потому она не впустит посетителя в кухню. Это невозможно, поскольку весь стол усыпан розовыми гранулами и комочками грязных салфеток, выпачканных черничным джемом. Но и не открывать тоже нельзя. Уже завтра, когда выяснится, что Гарашин мертв, что его отравили, милиция будет опрашивать всех подряд, и вдруг выяснится, что вдова (пока еще не вдова) не открывала, хотя все знали, что она дома…
«Боже, какая же я стала мнительная!»
Саша подошла к двери, суетливая, нервная, заглянула в глазок и сразу успокоилась. Соседка, Аллочка. Чудесная женщина! Правда, иногда она отнимает у Саши время. Нигде не работает, часто приглашает к себе Сашу на чашку кофе. Хотя что же в этом плохого? Саша и сама нередко звонит в ее дверь, когда ей хочется с кем-то просто поболтать, убить время, угостить куском пирога или кекса.
Просто сейчас не самое подходящее время для чаепития. Или для кофе. Уф…
– Алла, привет! Рада тебя видать! А я сижу и думаю – дай-ка проведаю Аллочку, спрошу, что-то она давно ко мне не заглядывала!
Саше и самой было противно оттого, как фальшиво звучал ее голос. Какая гадость!
Не пригласить маявшуюся от безделья соседку в кухню не получится. Так уж у них повелось – сразу в кухню, за стол, сигаретки, кофеек…
– Кофе? Сигарету? – Саша улыбалась так, что скулы чуть не свело судорогой.
Аллочка даже не обратила внимания на беспорядок на столе и тем более на джем. Саша быстро собрала розовые гранулы в салфетку, потом смоченным водой бумажным полотенцем, сложенным в тысячу раз, принялась судорожно вытирать стол.