В поисках цезия - Марков Георгий Мокеевич 7 стр.

Многочисленные серийные опыты, которые про­водились в его лаборатории, требовали чрезвы­чайной внимательности и наблюдательности. Поэтому профессор часто по привычке говорил:

— Тише, пожалуйста, тише!

Было что-то благоговейное в этой Тишине среди оживленного шума большого города. Всех, кто входил в тихую лабораторию, охва­тывало смущение, и они испытывали невольное уважение к происходившим здесь таинственным опытам.

У профессора было три сотрудника, не счи­тая лаборантки и уборщицы.

По старшинству после Петкова шел Савов. Он отличался от остальных своей представитель­ностью и неизменной элегантностью. Его ценили как одного из крупных специалистов по проти­воатомной защите, у него были научные труды, его имя часто упоминалось, и он заботился о своей доброй славе.

Доктору Елене Радевой двадцать шесть лет, и, вероятно, поэтому она очень серьезна и стара­тельна. Маленького роста, черноглазая, некраси­вая, но добрая, подвижная, как серна, она не­престанно суетилась в просторных кабинетах ла­боратории и готова была пожертвовать собой ради науки. Внутренне Радева гордилась, что ра­ботает в номерном институте, где проводятся чрезвычайно важные исследования, а внешне старалась казаться хладнокровной, даже равно­душной, как и подобает настоящему ученому.

Третьим был инженер Николов, человек с ха­рактером мрачным и раздражительным, каждую минуту готовый нагрубить даже профессору, от­читать кого угодно. Он быстро вспыхивал, и тогда даже профессор не мог успокоить его. Но Петков любил инженера, так любил, что уже на следующий день после совещания великодушно простил ему дерзкое выступление и дал новое задание. Впрочем, это отнюдь не смягчило Николова. Он был убежден, что он совершенно прав и что профессор должен был простить его. В научных кругах считали, что Николов очень способный человек и что из него выйдет круп­ный ученый, только нервы у него явно не в по­рядке. Он без малейшего стеснения, открыто называл Савова фанфароном, а Радеву аптекар­ской куклой.

Четыре часа пополудни. Рабочий день в ла­боратории кончился, но никто из сотрудников

не уходит.

Заканчивалась первая стадия опыта № 456.

Как показала рентгенограмма, синтез прошел удачно, и профессор в добром настроении насви­стывал оперную мелодию.

Сотрудники окружили его, ожидая дальней­ших указаний.

Синтез проводился в специальном автоклаве, где было создано необходимое для реакции низ­кое давление. Полученный материал охлаждали и вальцевали, превращая в широкие листы. Из этих листов, обладавших эластичностью каучука, они делали мешочки, в которые сажали под­опытных мышей. Затем в камере мешочки облу­чались мощным потоком гамма-лучей.

Состояние мышей решало успех работы. Од­нако до сих пор подопытные животные поги­бали под действием смертоносных лучей.

Камера, где производилось облучение, была сделана из стекла, а внутри находился свинцовый сосуд, в который Радева вложила мешочек из материала № 456 с мышами. Она взглянула на счетчик Гейгера, вмонтированный в камеру. Он показывал отсутствие радиоактивности. За­тем она закрыла свинцовый сосуд, соединила его со специальным свинцовым кабелем, конец которого выходил из камеры, и закрыла дверку самой камеры.

Решающая часть опыта началась.

Внимательно проследив за действиями своей помощницы, профессор Петков сказал Савову:

— Что-то мне подсказывает, что на этот раз нам непременно повезет!

— Я тоже убежден в этом,— ответил Савов. Мрачный Николов присоединял к камере

шланг, через который пойдет радиоактивное ве­щество в виде газа.

— Если ничего не выйдет и сегодня,— сказал он Радевой тихо, но так, чтобы его услышали другие,— я предложу профессору превратить эту камеру в аквариум и пойду искать себе бо­лее серьезную работу!

— Николов, неужели это не серьезная рабо­та?— спросил профессор.— Неужели стремление спасти жизнь миллионов людей — это, по ва­шему мнению, не серьезная работа?

— Я этого не говорил,— ответил Николов.

— Может быть, вам действительно все это надоело? Ведь целый год бьемся, а результатов нет. Я понимаю вас и согласен с тем, что опыты, наверное, нужно прекратить, но...— профессор на мгновение замолчал и с грустью закончил: — Б Японии от лучевой болезни продолжают уми­рать люди, и мы должны продолжать наши по­пытки остановить этот ужас. Представьте себе, что нам удастся защитить людей от радиоак­тивного излучения! Проработать для этого Це­лый век — не так уж много!

— Да, и Николов это хорошо понимает, но он просто шутит,— попытался смягчить разговор Савов.

— Я не шучу! — Инженер ненавидел покро­вительственный тон Савова.— Я сказал это и готов повторить еще раз. Мне опротивело играть в кошки-мышки! Или ваша теория — легко­мысленная забава, или, клянусь, нам кто-то Соз­нательно мешает! Да, мешает!—воскликнул ;он и острым взглядом окинул всех присутствующих.

Профессор задумался.

Часы пробили пять. Пора было пускать в ка­меру радиоактивный газ.

«Бедные мышата!» — подумала Радева, и ей захотелось освободить их из зловещей камеры.

Она отвернула кран. Счетчик Гейгера тотчас же отметил, что поток гамма-лучей устремился в камеру.

«И сейчас, как всегда, через несколько часов материал не выдержит, мыши начнут метаться и затем...» — Радева припомнила сотни случаев, когда они испытывали разочарование, и ее охва­тило чувство отчаяния и боли.

— Дайте мне показатели для протокола! — крикнул ей Николов. Он сел за стол напротив камеры и начал быстро писать.

Профессор подошел к нему, чтобы передать свои данные. Савов спокойно и деловито говорил о характерных особенностях опыта № 456. Ра­дева передала цифровые данные о составе мате­риала и показатели рентгенограммы.

Все это Николов записал в журнал.

— А теперь,— сказал профессор,— те, кто не дежурит сегодня, могут уходить. Кто остается со мной на дежурство?

Обычно оставались по двое, так как профес­сор тоже принимал участие в дежурстве.

— Я,— ответил Савов.

— Нет,— возразил инженер.— До двенадцати ночи должны дежурить профессор и я, а вы с Радевой — с двенадцати до утра.

— А я думал, что сейчас дежурить мне,— примирительно улыбнулся Савов.— Отлично, друг мой, я и без того смертельно устал.

— Это меня не касается,— отрезал Николов и повернулся к нему спиной.

Через несколько минут Радева и Савов вышли из лаборатории, а профессор спустился поужи­нать в ресторан, расположенный в том же зда­нии.

Оставшись един, Николов глядел на камеру и думал: «Неужели и на этот раз мыши погиб­нут? »

Радева поправила перед зеркалом прическу, попрощалась с профессором и Николовым и на лифте спустилась вниз.

На улице она увидела Савова. Он стоял на тротуаре и кого-то ждал. На нем был великолеп­ный черный костюм и модный галстук, которых раньше не было видно под белым халатом. Она подумала: «Вероятно, это уже десятый костюм. Он одевается так элегантно, что тратит на это, пожалуй, все свои деньги».

— Кого ждешь? — спросила она, хотя всегда, разговаривая с Савовым, чувствовала себя не­ловко. Ей казалось, что он смотрит на нее свы­сока и втайне подшучивает над ней. Поэтому она предпочитала ссориться с Николовым, ко­торый был ей как-то ближе.

Савов нежно улыбнулся, подошел к ней и, не отрывая взгляда от ее темных глаз, ответил:

— Тебя, если ты не возражаешь.

— О! — по-детски воскликнула она.

Они давно работали вместе, но ни разу Савов никуда не приглашал ее, никогда не обращал на нее больше внимания, чем этого требовала совместная работа, хотя всегда был любезен. Она знала, что он вращается в обществе красивых и важных дам, и потому была очень удивлена.

— Ты хочешь узнать у меня о каком-нибудь деле? — спросила она с тайной надеждой, что это не так. В глубине души ей хотелось произве­сти на него выгодное впечатление, так как Са­вов был красивым, интересным и к тому же вос­питанным и интеллигентным человеком.

— Дела остались там! — засмеялся он, мах­нув рукой на здание, и добавил: — Я не знаю твоих планов, но полагаю, что ты не отказалась бы поужинать со мной. Ужасно устал! Пой­дем, а?

Радева не могла прийти в себя от удивления. Она хотела было отказаться от приглашения, но вспомнила, что дома ей делать нечего, кроме как лечь спать. Она никуда не ходила, не умела жить, как говорили ее знакомые, и страстно желала только одного — стать знаменитым уче­ным. Да и характер у нее был угрюмый. По­этому знакомые не очень настаивали на ее об­ществе. И вдруг предложение поужинать, и не с кем-нибудь, а с самим доктором Савовым, самым интересным из всех мужчин, каких она встречала, с человеком, о котором столько гово­рили. Кто из ее знакомых женщин не сгорал от желания встретиться с ним, быть в его компа­нии, работать около него. И опять в голове у нее мелькнула мысль отказаться от приглаше­ния. Внутренний голос подсказывал ей, что так будет лучше, что этот человек не из ее среды. Но как интересно было бы узнать его по­ближе...

— Молчание — знак согласия, не так ли? — опередил он ее ответ, и она невольно кивнула го­ловой.

Они пошли по тротуару. Савов тотчас же взял Радеву под руку с левой стороны, и это произвело на нее большое впечатление: никто из ее знакомых не соблюдал этикета. Откуда-то появилось такси. Савов подошел к краю тро­туара, поднял руку, и такси остановилось.

— Куда? — спросила Радева.

— О, я повезу тебя в такое место!.. — отве­тил Савов, помогая ей сесть в машину.

Все казалось ей таким необычным: до сих пор она ездила на трамвае, а в такси только один—два раза, и то по очень спешному делу.

Заметив, что машина удаляется из центра го­рода, Радева вопросительно взглянула на Са-вова. Она хотела спросить, куда он везет ее, но видя, что он добродушно улыбается, промол­чала.

Невольно Радева начала сравнивать Савова с Николовым.

«Как они не похожи!»—подумала она и представила себе инженера — мрачного, сердитого, с не причесанными, может быть, неделю волосами, в старых, неглаженых брюках. Она знала, что у Николова тяжелое семейное поло­жение, что у него много забот, но теперь это уже не оправдывало его в ее глазах.

— Можно спросить, почему ты удостоил меня такой чести? — спросила она необычным для нее веселым, кокетливым голосом.— Раньше ты не замечал меня!

— Я всегда замечал интересных людей,— от­ветил он.

Но этот ответ показался ей дешевым компли­ментом. Он понял это и поспешил исправить оплошность. Ласково взглянув на Радеву, он до­тронулся до ее руки и сказал:

— Мне кажется, в первую очередь ты должна упрекать себя в том, в чем упрекаешь меня. Не я, а ты всегда держалась в стороне, словно не­приступная жрица науки, и всегда смотрела на меня только как на человека в белом халате, убийцу мышей и помощника профессора Петкова!

Она засмеялась. «Жрица науки»,— польщенно повторила она про себя. Да, она мечтала стать именно жрицей науки.

Савов продолжал глядеть на Елену. Его большие темные глаза излучали теплоту и ласку, а лицо сияло той приятной улыбкой, которая ей так нравилась. Он взял ее за руку, и она не отняла ее, а только неопределенно поду­мала: «Какой человек!»

Вдруг, совсем некстати, она вспомнила, что, впервые увидев Савова, сказала о нем: «Вы­скочка!»

Ей не понравилась его подчеркнутая элегантность, а его самодовольная физиономия раздра­жала ее. Впоследствии она убедилась, что он человек очень учтивый, внимательный, вежли­вый со всеми, даже с Николовым, который не выносил его. Однажды она слышала, как инже­нер сказал ему:

— Вы, Савов, все время играете, словно на сцене!

Позже Савов стал помогать ей в работе. Он усердно обучал ее, и знания доктора поражали Радеву своей обширностью, хотя Николов назы­вал его дилетантом.

О многом вспоминала Радева, а Савов продол­жал глядеть на нее с нескрываемым восхище­нием.

Она неловко улыбнулась и наивно спро­сила:

— Мне непонятно, как я могла произвести на тебя впечатление? Ты же на всех смотришь свысока.

Он ответил смеясь:

— Это оценка Николова. Он неплохой парень, но несдержанность погубит его...

Наконец он отвел свой взгляд, устремил его вперед и заговорил.

Сначала он сказал, что о человеке нельзя су­дить по одежде. Затем разговор незаметно пе­решел на научные темы. Радева выслушала бле­стящую лекцию о катализации с выделением ионов при сильной концентрации электролитов. Он привел пример с уксусной кислотой и не упустил случая заметить, что его интересуют раз­личные теоретические вопросы.

— Несколько лет я занимаюсь одной проблемой, которую обязательно должен решить! —-Он говорил о влиянии ультрафиолетовых лучей на некоторые патологические процессы, и его рассуждения заинтересовали Радеву. Теперь Са­зов казался ей особенным человеком, настоя­щим ученым, и она перестала думать, что у него имеются по отношению к ней какие-то легкомыс­ленные намерения.

Она уже была уверена, что ее прежнее пред­ставление об этом человеке было случайным и неглубоким. Он оказался таким искренним и прямым, что она разозлилась на Николова.

— Я мечтаю,— задумчиво говорил он,— соз­дать такой препарат, который позволит осущест­влять холодное консервирование продуктов и хранить их очень долго...

— Я тоже интересуюсь этим вопросом!—вос­кликнула она.

— Мне будет очень приятно вместе с тобой работать над этой проблемой,— сказал он.— У меня дома есть небольшая лаборатория. Наде­юсь, ты не отказалась бы взглянуть на нее?

Он продолжал говорить ей о своих проектах, спокойным и приятным голосом излагал целые теории, выдвигал гипотезы, разрушал старые по­ложения, и все это казалось Радевой именно тем, о чем она сама мечтала.

Машина выехала за город и летела по шоссе к горам. На землю уже спускались прозрачные синеватые сумерки, и на обнаженной вершине Люлин-горы догорали последние лучи солнца. Все вокруг напоминало сад. Недавно зазеленев­шая нежная, свежая трава темнела на ровных просторах лугов. Деревья склоняли свои ветви, опушенные нежно-зелеными листочками. Едва слышно шумели высокие тополи, выстроив­шиеся по обеим сторонам шоссе. Вдали синели вершины гор, а над Витошей[1] быстро темнело голубое, как горное озеро, небо.

Глубоко вдыхая чарующие ароматы весны, Радева смотрела из окна машины, и радость пе­реполняла ее грудь.

Машина остановилась у ресторана недалеко от подножья гор Витоша. Здание находилось в большом саду, и из окон его открывался чудес­ный вид на город — множество огней, разбро­санных по всей равнине и даже по склонам далеких Балканских гор.

Стало прохладно, и Савов предложил войти внутрь. Они нашли столик на застекленной веранде, откуда вид был таким же красивым. В ре­сторане было немного посетителей.

— Савов, здравствуй! — раздался чей-то го­лос, и Радева увидела стройного молодого че­ловека среднего роста, с забинтованным горлом. Видимо, у него была ангина. Он весело помахал им рукой.

— Пантов! — представился он Радевой и бес­церемонно протянул руку.

Все трое сели за один стол. Официанты зажгли лампы. Темнело, и ярче разгорались огни далекого города.

Радева мечтательно смотрела в окно и радо­валась, что не раздумывая решила поехать с Савовым и что все так приятно и красиво.

«Какая природа! Как красиво!» — думала она и с восхищением смотрела на Савова.

Пантов оказался разговорчивым собеседником. Он рассказал о своей поездке в Драгалевцы и о том, как попал под дождь и простудился.

— Вам нужно выпить чего-нибудь теплого,— посоветовала Радева.

— В такую непостоянную весеннюю погоду трудно избежать простуды,— ответил он.

В ресторан начали прибывать посетители. Большинство из них приехало из города, а не­которые — прямо с Витоши, где они провели целый день. Ресторан славился отличной кух­ней. Официант взял у них заказ. Радева неожи­данно почувствовала, что сильно проголодалась, и не возражала против обильного ужина, зака­занного Савовым.

— Ты всегда так много ешь? — спросила она.

— А что? — улыбнулся Савов.

— Но это слишком дорого,— заметила она и тотчас же упрекнула себя в мелочности.

Савов внимательно поглядел на нее.

— Мне платят достаточно, чтобы прилично жить,— сказал он.

И они перешли на другую тему: говорили о последних концертах в Софии, о достоинствах болгарских скрипачей. Радева призналась себе, что доктор Савов — тонкий зг.аток музыки. Снова она невольно сопоставила его с Николо-вым и опять вынуждена была признать превос­ходство Савова. Пантов весело болтал, время от времени посматривая на часы. За полчаса он выпил несколько больших рюмок раки[2],но этого показалось ему мало, и он попросил при­нести охлажденное вино.

— Простите, но ведь вам нельзя пить холод­ное вино,— заметила она.

— О, вы так внимательны! — ответил он не­сколько сконфуженно и тотчас с детской непо­средственностью добавил: — Не могу отказаться от старых привычек. А когда заболеваешь, это особенно трудно...

Радева кивнула и занялась едой. Ей казалось, что все блюда приготовлены как-то особенно удачно, и она сказала об этом Савову.

— А я здесь давно уже свой человек,— заме­тил он.— Принести тебе хорошего пива?

Она ответила утвердительно.

Савов встал из-за стола и пошел в буфет. В этот момент Пантов вдруг уронил на пол нож и крикнул ему вслед:

— Скажи, чтоб принесли другой нож!

Но Савов не слышал. Тогда Пантов, извинив­шись перед Радевой, поднялся и тоже пошел в буфет. Через минуту они оба вернулись, 'при­несли пиво и вино.

Савов заговорил о работе, которую он хотел вскоре начать. Радева испугалась было, что он вот-вот проговорится о своей секретной работе в институте, но, к ее радости, доктор не сказал ни слова об их опытах. «Он умеет хранить тай­ну»,— подумала она.