В поисках цезия - Марков Георгий Мокеевич 8 стр.

— А я здесь давно уже свой человек,— заме­тил он.— Принести тебе хорошего пива?

Она ответила утвердительно.

Савов встал из-за стола и пошел в буфет. В этот момент Пантов вдруг уронил на пол нож и крикнул ему вслед:

— Скажи, чтоб принесли другой нож!

Но Савов не слышал. Тогда Пантов, извинив­шись перед Радевой, поднялся и тоже пошел в буфет. Через минуту они оба вернулись, 'при­несли пиво и вино.

Савов заговорил о работе, которую он хотел вскоре начать. Радева испугалась было, что он вот-вот проговорится о своей секретной работе в институте, но, к ее радости, доктор не сказал ни слова об их опытах. «Он умеет хранить тай­ну»,— подумала она.

Пантов теперь молчал и только слушал. Из­редка взгляд его останавливался на Радевой, и она чувствовала, что он зорко наблюдает за ней.

Вино быстро ударило ей в голову — она не привыкла пить. Ею овладело состояние какой-то приятной успокоительной слабости. Ее уже ничто не удивляло, и она не замечала, что Пан­тов против всех медицинских правил вливал в свое больное горло холодное вино.

Сколько времени они пробыли в ресторане, она не помнила. Все столики были заняты, и гу­стой табачный дым наполнял зал. За окнами было совсем темно, только на фоне мигаю­щих огней города выделялись черные силуэты гор.

— Ты что, задремала? — услышала она го­лос Савова.

Елена встрепенулась и ответила:

— Нет, но я очень устала... Нам не следовало приходить сюда, ведь с двенадцати у нас де­журство.

— Как ты будешь дежурить, если у тебя глаза слипаются? — шутливо заметил он.

— О, сейчас я проснусь! — она начала тереть

глаза.

— Послушай, Лена, дежурить сегодня ночью — просто безумие. Я отдежурю за нас обоих, а ты придешь позже и заменишь меня. Я скажу профессору, и он не рассердится.

Подняв отяжелевшую голову, она подумала и

сказала:

— Хорошо!

Потом испугалась: «А вдруг профессор не согласился?» Но голова стала еще тяжелее, и одно-единственное желание одолело ее — спать, избавиться от усталости, которую принес ей этот напряженный день.

Вскоре они покинули ресторан, и через десять минут машина довезла ее до дому.

Оставшись одна, Елена легла на кровать и задремала, по не могла заснуть. Ей казалось, что она совершила ошибку, что ее будут ругать, и эти мысли прогоняли сон.

«Почему я отказалась от дежурства?» — спра­шивала она себя. Правда, у них не военный ин­ститут, но все равно она должна была поехать на дежурство, потому что профессор может оби­деться. Ее охватило беспокойство. Сказать ему, что заболела? Она испугалась. Да это же ложь! А она презирала лжецов. Перед ней мелькали лица Савова и его приятеля, который, как в без­донную бочку, вливал в себя вино. Ей показа­лось, что в этом есть что-то нехорошее, но по­том она снова упрекнула себя в мелочности.

«А вдруг что-нибудь случится, и опыт прова­лится? Тогда профессор скажет: «Человеку, ко­торый меняет работу на гулянки, здесь не место!»

Эта мысль обожгла ее воспаленный разум, она вскочила, бросилась к умывальнику и подста­вила лицо под холодную струю. Вода ободрила ее. «Пойду в лабораторию»,— решила Елена и, схватив пальто, побежала к выходу.

К институту она подошла в половине первого ночи.

Открыв дверь, Елена едва не столкнулась с Николовым.

— Здравствуй! — сказала она.

Николов что-то пробормотал в ответ и пошел дальше, но вдруг обернулся и сказал:

— Если в другой раз будешь опаздывать, предупреди. Может быть, я заменю тебя.

Елену удивил тон его голоса, кроткий, мяг­кий, без тени обычной раздражительности.

— Я совсем не думала опаздывать — ответила она.— Просто так случилось. Как мышата? Выдерживают ?

— Пока все шло хорошо.

— Знаешь, есть у меня одна идея. Во время дежурства я попытаюсь сменить катализатор и проверить его действие, а затем увеличу время

реакции.

— Гм! На каком основании?

— Думаю, что группа нитратов будет лучшим регулятором, чем хлор...— И она поделилась с ним своими соображениями.

— Интересно! — воскликнул он. — Я вер­нусь...

— Что ты? Иди спать — и так ты целый день здесь. Наверное, ты даже не ел?

— Это не имеет значения! — Он повернулся и пошел вперед.

Она удивленно последовала за ним. В лифте он не проронил ни слова и рассеянно глядел перед собой. Поднявшись наверх, оба поспешили к лаборатории и почти ворвались в нее. Елена услышала треск и звон какого-то металлического предмета и тотчас увидела показавшуюся из комнаты фигуру Савова в белом халате.

— Здравствуй! — Радева протянула ему руку. Он подал левую руку и сказал:

— Прости, правая у меня мокрая. Но почему

ты пришла?

— Знаешь, я решила, что лучше отдежурить. По правде говоря, испугалась профессора: ска­жет, что я своевольничаю.

— Да, но мы ведь не солдаты,— заметил Савов.

— Ты прав, но... кроме того, я хотела про­вести один опыт. Ты мне поможешь, конечно? — она быстро сняла пальто и накинула на плечи халат.

Вдруг, схватив его за руку, она быстро ска­зала:

— Пойдем, я помогу тебе вымыть руки горя­чей водой. Сейчас я принесу! — и исчезла в со­седней комнате.

Савов взглянул на свою правую руку. На ней едва заметно блестели крохотные пылинки.

— А! — едва сдержал он крик. Побледнев, он испуганно начал искать что-то в кармане халата.

Видя, что в комнату идет Николов, он отошел к открытому окну, выглянул в него, кашлянул и вернулся на прежнее место. Ему показалось, что Николов внимательно взглянул на него. И он подумал: «А если?..»

Елена принесла теплую воду. Он тщательно вымыл руки и начал их вытирать. Радева подо­шла к камере, чтобы проверить состояние мышей, и тут заметила, что дверка камеры закрыта не­плотно.

— Кто оставил камеру открытой? — спросила она, хотя это не грозило никакой опасностью.

— Это я забыл, когда проверял мышей,— от­ветил Савов.

— Да мы же проверяли перед самым моим уходом,— заметил Николов.

— Я подумал, что им плохо,— спокойно воз­разил он.

До утра они молча работали над новым пред­ложением Елены и только перед приходом профессора сделали перерыв. О мышах они забыли. Профессор подошел- к камере, и, когда он вы­тащил одну мышь из мешочка, все увидели на ее спинке темные пятна. Стрелка счетчика Гей­гера, находящаяся в камере, показывала силь­ную радиоактивность. Значит, радиоактивный газ снова преодолел сопротивление материала и оказал свое пагубное воздействие. Все осталь­ные мыши находились в том же положении. Профессор был удручен.

— Неужели опять?—повторяла Елена, и ее глаза стали влажными от бессилия и жалости. Ей хотелось плакать.

Взяв протокол наблюдений, она записала ре­зультаты опыта. Николов и Савов молчали. Ка­залось, оба они были в отчаянии.

Снова проверили показания счетчика Гейгера. Он обнаружил присутствие гамма-лучей в самом мешочке. Все мыши стали радиоактивными.

Уже третью ночь майор Христов не мог спать спокойно. Ничего особенного не случилось, но по­тому-то он и страдал бессонницей. Сведения, ко­торые он получал от своих сотрудников, не да­вали никаких оснований думать, что враг уже действует.

Несколько часов он изучал материалы о дея­тельности номерного института, руководимого профессором Петковым. Из них было ясно, что за год работы институт, несмотря на все усилия, не достиг никаких результатов.

В этом не было ничего странного: иногда уче­ные работают десяток и более лет, а результатов нет и нет! Но все же целый год работы — и никаких, ровно никаких результатов... Это удив­ляло. Институту было отпущено много средств, и единственная в стране лаборатория оборудована по последнему слову техники.

Кто же там работал?

Вначале сотрудники института Петкова не вы­зывали никакого подозрения. Наблюдения, кото­рые провел Христов, не дали ничего существен­ного.

«Может быть, вскоре все прояснится, но враги не будут ждать и, чего доброго, успеют совершить свое пакостное дело!»

Надо было принять какое-то решение.

«Необходимо внимательно изучить каждую мелочь. Где-нибудь враг выдаст себя. Я сам прикреплюсь к институту — ведь так советовал и генерал. За столом такие дела не делаются».

Майор поднялся, подошел к окну и поглядел на улицу. Светало. Далеко на востоке блестящие сабли солнечных лучей рассекали ночную тем­ноту. Пройдет еще несколько часов, и город за­шумит. Отдохнувшие за ночь люди отправятся на работу. Ученые возобновят исследования в лабораториях, рабочие пустят станки, служащие начнут работу в учреждениях. Жизнь потечет быстро, неукротимо.

И вдруг ему стало хорошо от мысли, что це­лые три ночи он бодрствовал и что голоза у него тяжела от мыслей, но что все это для счастья народа, из которого он сам вышел. Хри­стовым снова овладела ненависть к тем, кто крадется, подслушивает, кто хочет нарушить спокойную жизнь народа..л

Зазвонил телефон.

Майор отошел от окна и взял трубку. «Ве­роятно, кто-то хочет навести справку»,— поду­мал он.

— Товарищ майор, пришла одна женщина, работница. С ее ребенком случилось несчастье. Она просит, чтобы ее приняли.

— Пусть пойдет к дежурному.

— Но он послал ее к вам.

— Ну что ж, проводите.

Христов быстро привел в порядок стол и сел. Не прошло и минуты, как в кабинет вошла жен­щина лет тридцати пяти, очень испуганная.

— Вы начальник? — спросила она майора, гражданский костюм которого несколько сму­тил ее.

— Да. Садитесь, пожалуйста.

— Товарищ начальник, знаете, что произошло с моим ребенком? Просто никто не поверит... Скажут, что тут не обошлось без нечистой силы. Страшное дело! Врачи сбились с ног...

Она перевела дыхание.

— Что же случилось?

— Заболели руки у моего сына Вани...

— Когда?

— Три дня назад, пятнадцатого числа.

— В котором часу?

— Около семи. Его школа далеко от дома, и потому он встает рано. Мальчик пошел в школу и рядом с нашим парадным нашел ручку, будь она проклята...

— Ручку? Какую ручку?

— Да вот она! — женщина вынула из сумки сверток и начала его развертывать. Она сняла несколько газетных листов, станиоль, и наконец показалась зеленая дамская шариковая ручка.

— Так вот,— продолжала она,— Ваня взял ее и похвастался в школе, что нашел новую ручку, такую маленькую, какой не было ни у кого. Сы­нок играл с ней, и вчера на его руках вдруг по­явились темные пятна, а потом ранки. Мальчик так плачет, что у меня сердце разрывается! Очень больно ему. Кричит: «Ой, мама, горит!» Думаю, что за зараза прилипла к сыну, откуда взялась? Много болезней я видела, слышала о многих, но такое вижу впервые. Привела я его в больницу, и врачи сбились с ног. Ничего не могли сказать. Недавно к нам пришел один мо­лодой человек и попросил показать, с чем играл мальчик. Я показала ему ручку, он завернул ее вот в это,— она показала на станиоль,— и ска­зал, чтобы я принесла ее сюда, к вам.

Майор с любопытством рассматривал ручку, не прикасаясь к ней руками.

— Остерегайтесь, а то и вас заразит...— ска­зала ему женщина.

Он заметил, что на корпусе ручки выгравиро­ван череп, маленький череп с перекрещенными костями... Символ смерти!

— Где вы живете?

— На улице Сентября, дом двадцать восемь.

— Двадцать восемь! — повторил он в раз­думье. И вдруг схватил папку с материалами ин­ститута Петкова, открыл ее и прочитал: «Спе­циальный институт, улица Сентября, дом два­дцать шесть». Он был потрясен.

«Может быть, ученые провели какой-нибудь опыт, или?..» — он не знал, что и думать.

— Где находится ваш сын?

— В детской больнице.

Христов поднял телефонную трубку.

— Дайте четырнадцать двадцать четыре. Ответили из лаборатории министерства.

— Немедленно пришлите сюда человека,, нужно исследовать один предмет,— приказал майор.

Женщина продолжала жаловаться, что на ули­цах случаются такие страшные вещи, и с на­деждой спрашивала, поправится ли ее сын.

Христов внимательно выслушал ее, успокоил, проводил до дверей и вернулся к столу. Он не­вольно улыбнулся. Правильно говорил генерал: «Будь начеку, ничего не упускай из виду, и они. сами выдадут себя!»

Да, они выдали себя!

Приехав в больницу, майор поспешил в изо­лятор, куда поместили мальчика. Около Вани­ной кровати врачи собрались на консилиум. Ваня был недоволен посягательством на свою свобо­ду и сердился, что он лежит отдельно от других ребят.

Мальчика только что осмотрел профессор 11ет-ков. Он с ужасом убедился, что Ваня подвергся радиоактивному облучению, тому самому, что и его подопытные животные. Но он не знал, как объяснить это, и потому не реагировал на иро­нические восклицания некоторых врачей.

— Радиоактивный ожог! Черт знает что!

— Уж не атомную ли бомбу нашел мальчик на улице!

Слушая их, майор Христов едва удержался, чтобы не направить врачей в лабораторию по­смотреть на зеленую ручку.

Профессор Петков был очень взволнован. Он сидел на кровати и слушал мальчика, который подробно рассказывал ему о том, что он делал в последние дни. Ваню не смущало присутствие врачей, и он с удовольствием рассказывал о своем приключении.

Выждав, когда общий интерес к мальчику не­сколько остыл и врачи начали расходиться, майор Христов подошел к профессору и Ване.

— Товарищ профессор, можно поговорить с вами наедине? — спросил он Петкова.

Профессор встал и попросил врачей и сестер покинуть палату.

— Что вы скажете об этом, профессор? Петков пожал плечами.

— Только одно: ребенок облучен гамма-лу­чами!

— А откуда они взялись?

— Не знаю! Просто не могу представить!

— Тогда не могли бы вы поехать со мной? Вы должны обязательно посмотреть один пред­мет...

— Ручку, да? — спросил Ваня, который слу­шал разговор майора с профессором.

— Да, Ваня, ручку.

— Где она?

— У меня. Видишь, что она сделала тебе?

— А она не бомба, дядя?

— Хуже бомбы, Ванюша! — Майор погладил русую головку ребенка и вместе с профессором вышел из палаты.

Они поехали в лаборатории, куда Христов на­правил на исследование ручку. Смертоносная дамская ручка находилась в свинцовом ящике. Открыв ящик, Христов сказал:

— Вот ключ к решению задачи, профессор! Петков был в недоумении.

— Какой ключ?

Христов что-то сказал одному из сотрудников лаборатории. Тот принес счетчик Гейгера. Хри­стов снял наконечники с ручки и поднес ее к счетчику. Стрелка сильно отклонилась и оста­новилась на последнем делении.

Профессор взглянул на ручку, затем на счет­чик, побледнел и закричал:

— Что вы делаете! Это смертельно! Это ра­диоактивный материал!

Он ударил по руке майора, и ручка упала на пол.

Майор поднял ее и положил в свинцовый ящик.

— Эта ручка,— сказал Христов, внимательно всматриваясь в лицо профессора,— найдена под окнами вашего института.

Профессор еще больше смутился.

— Вы хотите сказать, кто-то из наших лю­дей...— нерешительно произнес он.

— Может быть, и не из ваших... Но предпо­лагаю, что радиоактивная пыль в ручке носится не из любви к ядерной физике!

Профессор помолчал, как бы собираясь с мыс­лями, а затем спросил:

— А вы знаете, что в течение целого года у нас гибнут подопытные мыши?

— Знаю. Уверены ли вы, что этот радиоак­тивный материал не из вашего института?

— Да! Ключ от камеры с радиоактивным газом хранится в специальном месте, и только я имею доступ к нему. Кроме того, в нашей стране не производятся свинцовые ручки, наполненные радиоактивной пылью.

— Тогда что вы скажете о том, как оказа­лась эта ручка у стены здания, в котором распо­ложен ваш институт, и к тому же как раз под центральным окном лаборатории?

Профессор ничего не ответил.

— Провалилось четыреста пятьдесят шесть опытов,— мрачно произнес он наконец.

— И мыши гибнут всегда?

— Да.

— Чем вы объясняли их гибель?

— Да, тем, что наш специальный материал не обладает устойчивостью против гамма-лучей, и они легко проникают через него. Мы, правда, всегда удивлялись, что опыты проваливаются...

— А почему это удивляло вас? — спросил Христов.

— Потому, что рентгенографическое исследо­вание материала доказывало, что он должен вы­держать гамма-лучи, а на практике получалось обратное.

Майор Христов задумался. Искорка догадки уже разгоралась в большое пламя, которое дол­жно было осветить истину. Майор понял, что он напал на верный след.

— А какое отношение к неудачам имеют ваши сотрудники? — спросил майор.

— Какое? Мне трудно обвинить их в недо­бросовестности. Правда, инженер Николов не­сколько раз угрожал уйти из института и даже на собрании выступил против моей теории. Что касается Савова и Радевой, то они работают очень добросовестно, особенно Савов, который всегда был за продолжение опытов. Даже когда я отчаялся, он уговаривал меня продолжать ра­боту и говорил, что, может быть, следующий опыт принесет удачу...

— Но удачи не было,— заметил майор. Профессор поднял голову.

— До сих пор действительно не было, но дол­жна, обязательно должна быть,— сказал он.

— Вы так и не выяснили причину неудачи?

— Мы предполагаем, что причиной являются неизвестные нам физико-химические процессы, сущности которых мы еще не поняли. Или, воз­можно, какие-нибудь вторичные процессы, проте­кающие, как утверждает Савов, независимо от нашего желания.

— Савов?

— Да, он очень удачно развил одну теорию о причинах наших неудач,— сказал профессор.

Христов улыбнулся и не без сарказма повто­рил:

— Удачная теория о неудачах! Профессор поднялся со стула и спросил:

— Если не тайна, скажите, что вы намерены предпринять?