Ингирит охотно просвещала меня, описывая растения, их свойства и опасность для мороков или людей. Большинство местных деревьев, плесени, мха, цветов и трав для человека были смертельно ядовиты. А вот морокам нанести значительный ущерб могли лишь некоторые из них, в основном, как отметила Ингирит, по неосторожности или глупости самой куклы. Она подчеркнула, что мир Капао прекрасен и гармоничен именно таким, какой есть, и настоящее варварство со стороны людей пытаться его изменять, подламывая под себя природу.
К моменту кульминации ее речи, мы дошли до одного из необычных пузырчатых домов:
— У Капао дикий и вольный нрав. Поэтому, планета так подходит нам. Для людей здесь все было кончено, еще не начавшись, — сказала Ингирит, останавливаясь перед ним, похожим на улей, слепленный из множества шаров с неоднородной, грубой фактурой, каждый примерно в метр диаметром. Здание прекрасно вписывалось в пестрые джунгли, практически сливаясь с ними. Думаю, с воздуха его было бы легко принять за что-то принадлежащее к флоре или фауне Капао.
Я задала вопрос, едва сдержавшись, чтобы не потрогать стену:
— А как на счет людей, которые еще живы?
И тут же почувствовала, как тепло, окутывающее меня, стремительно исчезает. Подумать не могла, что прикосновение разума Ингирит так подействует на меня, а разрыв ментальной связи отзовется болезненным одиночеством, даже не острым, пронзительным. Словно я мгновенье принадлежала к огромной семье, окруженная заботой и любовью, а затем снова оказалась одна, в темноте.
— Послушай, Табат, — ровно произнесла Ингирит, — закон природы гласит, чтобы родилось новое — старое должно умереть. Не мы обрекали колонию Капао на смерть и не мы бросили людей наедине с враждебной им средой. Не мы научили их бояться своей тени, друг друга и нас, убивать, ненавидеть и жаждать смерти всему, что не вписывается в схему. Они не попытались найти к Капао мирный подход, нет. «Хочешь мира — готовься к войне», — так когда-то сказал один из них, а люди превратили одно изречение в девиз популяции. Им свойственно уничтожать все, что они не могут подчинить. Но когда натыкаются на противника сильнее себя, люди капитулируют. Ведь когда-то, достаточно давно, мы тоже считались людьми. Что они сделали с великим открытием жизни, Табат? Превратили в игрушку, в неодушевленный мусор, в кукол. А ведь у каждого есть душа, разум, индивидуальность. Жажда наживы привела к тому, что даже после запрета на восстановление, люди продолжают штамповать поделки, генетически уродливые подобия нас. Их миллиарды, Табат. Они бьются за свою вселенную, а мы лишь за маленький кусочек мира. Ответь, зачем нам ввязываться в заранее проигранную войну?
— Не верю, — невольно вырвалось у меня.
Ингирит, прислонив ладонь к пузырю, улыбнулась:
— Да. Мы научились использовать их, чтобы остановить геноцид нашей расы. Умирающая колония прекрасно подходит для экспериментов. Мы не люди, наш эмоциональный фон, чувства и реакции работают несколько иначе. Но новое поколение мороков отличается от первых кукол. Таких как я. Многие из них лишены памяти человеческого тела, в том числе и гендерных признаков, осознания своего пола, эмоциональных связей, чувств, воспоминаний. В прошлом им пришлось пройти через жесткие пытки, страдания и психологические травмы. Чтобы лучше понять человеческие мотивации, нам пришлось организовать специальную команду. Контрольные группы, внушение, манипуляции. И еще некоторые особые эксперименты, растянутые на годы. Мать Алисы и Агаты, а позже и Бат, все они являлись частью такого эксперимента. А ты своего рода промежуточный, неожиданный результат. Интересно?
Я пристально смотрела на Ингирит. Молча.
— Если да, то идем. Там, — она указала на проход овальной формы, беззвучно открывшийся в пузыре, — ты сможешь получить ответы. А там, — она указала за мою спину, в ту сторону, откуда мы пришли, — люди, которых ты сегодня опрометчиво назвала семьей. Если предложу правду или их жизни, на выбор, сможешь совладать с любопытством и просто уйти? Уйти, когда до разгадки остался один шаг? Или поступишь как люди, пожертвуешь кем-нибудь?
Я сглотнула, но не пошевелилась и ничего ей не ответила.
Ингирит легонько кивнула и обратилась к Алисе:
— Видишь? Идеальная копия.
— Заходи, Табат, — произнесла Алиса.
Я не пошевелилась. Ингирит повернулась к проходу:
— Договор в силе, Табат. Никаких игр не будет. Ты вернешься к ним, если пожелаешь.
И меня снова окутало уютное тепло. Я вздохнула, подчиняясь зову, куда более действенному, чем насилие. Ощущению безопасной гавани, заботливой ладони, перебирающей волосы, безграничной нежности. Ингирит шагнула в проем, и я, отбросив сомнения, последовала за ней.
Странное было ощущение, идти по слегка пружинящему покрытию в круглом тоннеле, стенки которого слабо сияли мягким, розовато-лиловым светом. Необычный коридор закончился в таком же удивительном помещении. Поначалу, я не могла определиться, что именно меня смущает, вызывая некоторую дезориентацию. Потом поняла. В комнате не было привычно фиксированного количества стен. Панели возносились от пола под разными углами к нему и друг другу, смыкаясь в различных причудливых комбинациях, и высоко над головами сходились к центру, складываясь в конструкцию, совершенно не соблюдающую никаких законов симметрии. Матовые, гибко изогнутые пластины, окрашенные в светлые тона, мягко светились, чем создавали в помещении особую атмосферу, сочетание полутеней и света, в котором контуры лиц и предметов казались чуть размытыми и выглядели нежнее. В таком освещении кожа кукол становились потрясающе красивой, а внешность утонченной, практически безупречной, настолько, что невозможно было отвести взгляда.
Помещение выглядело совершенно пустым, но я предполагала, что в стенах может скрываться какое угодно количество техники, мебельных систем или чего-то еще.
Ингирит не мешала мне спокойно осматриваться. Я прошла вперед и заметила на полу светящийся бледно голубым круг, явно отличающийся фактурой от всего остального покрытия. В диаметре он был от полутора до двух метров, чуть утоплен в пол, с отчетливо отступающим краем. По воле Ингирит, я теперь и без слов понимала, чего она хочет. Мы встали на него. Кукла протянула мне ладони, и я взялась за них без малейших колебаний. В ту же секунду платформа беззвучно ушла вниз, а мы зависли в голубоватом, ярко сияющем свете. Не знаю точно, что именно удерживало нас в воздухе, какое-то поле или сам этот свет, что становился все ослепительнее и белее. От него резало в глазах и, не выдержав, я зажмурилась. Единственной связью с реальностью осталось ощущение крепко сжимающих мои ладони рук Ингирит. В голове мелькнула мысль об Алисе, которая почему-то с нами не пошла.
Вдруг, на секунды мое тело стало необычайно легким, а затем также мгновенно вес вернулся. От неожиданности не успев среагировать, я упала на колени. Ингирит отпустила меня, но я чувствовала исходящую от нее волну успокаивающего тепла, когда неуклюже поднималась. Она не стала комментировать наше перемещение, лишь молча указала вперед, предложив тем самым покинуть устройство, предназначенное, как я поняла, для перемещения с уровня на уровень в многоэтажных помещениях. Нужно ли называть его лифтом или лучше телепортом? Не знаю. Никогда не сталкивалась с подобными технологиями.
Ингирит держалась чуть позади, словно хотела, чтобы я сама все рассмотрела. Но на первый взгляд, вокруг почти ничего не изменилось. Те же странные стены, возносящиеся к потолку под разными углами к сглаженным сводам, плавные очертания которых растворялись в полумраке, и пустота. Но потом, в глубине комнаты, я увидела некую конструкцию: две утопленные в пол чаши, размерами около полтора на два метра, между которыми возвышался аппарат, напоминающий медицинские капсулы искусственного поддержания жизни. Он издавал едва слышное гудение.
Стоя перед «Восстановителем», практически не сомневаясь, что это он и есть, я испытывала не восторг, не страх, а какое-то лихорадочное нетерпенье. И боялась показать Ингирит свою заинтересованность, возбуждение и почти что разочарование, совершенно позабыв, как легко морок считывает эмоции. Когда эта мысль, наконец, пришла мне в голову, я быстро посмотрела на нее, но Ингирит, казалось, совершенно равнодушно ждала, когда же ей зададут главный вопрос.
Я медлила. Терзаемой сомнениями, смутной тревогой и любопытством, мне захотелось прежде немного успокоиться и даже отвлечься, поэтому я подошла ближе к аппарату. В конце концов, передо мной находилось легендарное устройство.
«Восстановитель» напоминал бабочку. Раскинутые «крылья», посредине «тело» — аппарат. Чаши имели необычную форму. Однажды Кабо показывал мне семена одного растения, называемого им фасолью, так вот, изгибы их бортов походили на две таких фасолины круто изогнутыми от центра боками.
«Восстановитель» напоминал бабочку. Раскинутые «крылья», посредине «тело» — аппарат. Чаши имели необычную форму. Однажды Кабо показывал мне семена одного растения, называемого им фасолью, так вот, изгибы их бортов походили на две таких фасолины круто изогнутыми от центра боками.
Я обошла сооружение по кругу. Чаша слева оказалась пустой. Ее стенки, похоже, поглощали рассеянный свет, потому что выглядели матово тусклыми, а дно, напротив, сияло. Оно было выстлано каким-то необычным по составу материалом, сплошное покрывало из крошечных белоснежных кристалликов. Я не решилась потрогать их. Внутри правой чаши находилось тело куклы. Оно лежало на боку, с согнутыми и притянутыми к животу ногами и руками. Волосы пушистой волной закрывали лицо, а пальцы на руках едва заметно подергивались.
Я обернулась, чтобы посмотреть на Ингирит. Она спросила:
— Красивая кукла, верно?
Я пожала плечами. Ингирит добавила:
— Скорее великолепен, да? Высокий, крупный — настоящий великан. Такие куклы редкость среди нас. Он идеальная копия, как и ты. Только не пытайся его разбудить. Это пока невозможно. Ему необходимо набираться сил и получать базовые навыки. Дозагрузка. Осознание себя куклой приходит с трудом.
— Зачем ты привела меня сюда?
Ингирит подошла к аппарату и провела по его гладкой поверхности рукой:
— Ты тоже родилась здесь. Куклы на Капао должны рождаться для радости и свободы, а не для того, чтобы оказываться в руках садистов. Но с этим уже ничего не поделаешь, к сожалению. Ты проявила немалую силу духа и волю. Люди не сломили тебя, хотя имели для этого все возможности.
Я вздохнула:
— Хватит, Ингирит. За эти дни я выслушала столько предположений и теорий. Хватит пустой болтовни. Я устала. Есть что сказать, говори.
Она продолжала водить рукой по панели восстановителя:
— Узнать, как очутилась у Сневидовича тебе неинтересно?
— Во вторую очередь, — сухо бросила я, невольно все возвращаясь мыслями к Марату. Ему придется труднее. Он, в отличие от меня, помнит себя человеком. Я только надеялась, что вторая жизнь не покажется ему сбывшимся кошмаром.
Кукла перехватила мой взгляд, и ее лицо потеряло всяческое выражение. Просто безликая маска:
— Не стоит его жалеть. Далеко не каждому дается второй шанс. Вообще-то, я удивлена. Ты сочувствуешь потере им человеческой внешности, а не радуешься тому, что друг остался жив. Ты ведь кукла. Такие реакции больше подходят нерационально мыслящим людям.
Я слушала невнимательно. Меня больше интересовала ее странная реакция. Ингирит заметила это и сменила тему:
— Агате удалось обмануть нас всего один раз. Мы недооценили ее возможности. Она считала, что многое знает о мороках, и ей не мешали так думать, так как не считали серьезным противником. В то время, она была озабочена дальнейшей судьбой Бат. Агата согласилась побыть в нашем городе добровольно, чтобы мы смогли провести ряд экспериментов и исследований. Взамен, мы вернули Бат свободу. Конечно, Агата не могла знать, почему так произошло, и думала, что сама одержала победу. Этого ей, видимо, показалось мало. Как раз в тот период и родилась ты. Она как-то узнала о важности проекта. Видимо, идея таким образом отомстить показалась ей привлекательной. Единственное, чего Агата не учла, отсутствие в твоей памяти нужной ей информации. Поэтому ее план сработал только наполовину.
— Так кто я? — Не скрывая раздражения, спросила я. Хождения вокруг да около порядком достали. При этом какая-то часть меня поражалась собственной храбрости. Куда же ты делся, мой вечный спутник — страх?
Ингирит слабо улыбнулась и ее лицо снова ожило. Она обошла аппарат:
— Присядем?
Опустившись на пол прямо рядом с чашей, где спал Марат, кукла выжидающе посмотрела снизу вверх. Я села там, где стояла, и требовательно уставилась на нее в ответ:
— Ну?
— Когда мы начали эксперимент, матери Агаты и Алисы как раз исполнилось четырнадцать. Нам пришлось хорошо поработать с ее памятью, чтобы воспоминания о проведенных у нас месяцах полностью исчезли из ее жизни. Проблемы бесплодия в человеческой колонии уже достигли угрожающих масштабов, и их ученые безуспешно пытались повернуть вспять необратимый процесс. Мы пересадили Лие, так звали ту девочку, новую матку и яичники, выращенные нами из ее же клеток. Но этого, конечно, было недостаточно. Пришлось время от времени забирать ее к нам. Мы провели много растянутых по времени опытов, связанных с этим проектом. Шрамов на теле Лии не оставалось, уровень нашей науки будет повыше вашего, поэтому она ничего особенного не замечала. Кроме провалов в памяти. Но в колонии дела шли так плохо, что всем было плевать. К тому времени Лия осталось сиротой, ее судьбой никто не интересовался. Она просто умалчивала о тех странных вещах, что, как ей временами казалось, с ней случались. Мы ведь мороки. Хорошо знаем свое дело.
— Хороший повод для гордости, — перебила я.
Ингирит скривилась. Она выглядела недовольной:
— Скажите, пожалуйста. А что ждало ее в их мире? Сироту, одиночку, бесплодную…нищенку? Мы заботились о ней. Оберегали, следили за ее судьбой, помогали. Да, нам было нужно, чтобы она жила в приграничном секторе, но Лия никогда не голодала и не находилась на грани выживания.
Я прищурилась:
— И где она сейчас?
Лицо Ингирит снова превратилось в маску. Я подумала, что когда она нервничает или злиться, то так скрывает подлинные чувства.
— Погибла. Несчастный случай. Мы просто не успели вовремя.
— Однако же детей Лии вы наверняка спасли?
Ингирит продемонстрировала, как быстро умеет двигаться. Ее лицо мгновенно оказалось в двух сантиметрах от моего. Ноздри куклы хищно раздувались, зрачки почти полностью закрывали серебро радужки:
— Не смей! — Прошипела она.
Я впервые увидела, как кукла выходит из себя. Почти сразу же Ингирит отвернулась и замерла в неподвижности. Я не смела ее тронуть. Прошло несколько минут, прежде чем я снова услышала мягкий, с легкой хрипотцой, голос:
— Мы не звери. Лия не заслуживала такой нелепой смерти. Да, мы спасли девочек. И даже оставили им несколько воспоминаний. Учли предыдущие ошибки. Девочки должны были быть лучше подготовлены к неожиданностям, чем их мать. Стоит добавить, что мы с самого начала наблюдали за течением беременности и развитием плодов. А также то, что Лия считалась матерью одиночкой. Она никому не говорила про отца своих детей, потому что ничего о нем не знала. Мы попытались внедрить ей фальшивые воспоминания, но не вышло.
— А он был? — Поинтересовалась я, уже зная ответ.
— Нет, — Ингирит снова повернулась ко мне, — то есть, конечно, был биоматериал, тщательно отобранный и геномодифицированный, в связи с угасанием естественной функции спермогенеза у мужчин Капао. Мы не ожидали, что зародыш разделиться и начнут развиваться близнецы. Мы провели несколько микроопераций до их рождения и ряд опытов. Ты должна знать, что все охотники — наши дети. Именно в наших лабораториях создавались зародыши, которые превратились в людей с особыми способностями. Мы пересадили зародыши в восстановленные матки биологических матерей. Как ты понимаешь, мы не можем желать им зла. Кроме того, они носители искусственных генов кукол, результата многолетних и упорных трудов. Охотники — не просто люди. И Бат наивно ошибалась, когда считала, что это природа позаботилась о таких, как она, создавая новый подвид для борьбы людей с Капао и нами. Это сделали гениальные ученые куклы в лабораториях.
Я пыталась понять, к чему она ведет:
— Хорошо. Вы наблюдали за Алисой и Агатой на протяжении их жизней. Что произошло, когда Алиса умерла родами?
— Человеческие доктора испортили нам годы работы. Идиоты, — удивительно спокойно ответила Ингирит. Учитывая ее недавнюю реакцию на мои слова, я чувствовала себя напряженно и зло:
— А кто принимал роды Лии?
— Мы. Но в случае с Алисой усилия по обеспечению им достойных условий жизни обернулись против нас. Добраться до девочек становилось все труднее. Марк окружил Алису плотным кольцом охраны и неучей врачей, невозможно было забрать ее без подозрений или нежелательных свидетелей. Эксперимент должен был происходить в естественных условиях. Мне запретили вмешиваться. В результате Алиса погибла, но ребенок выжил.
Я снова начала терять нить разговора. Поэтому попыталась направить его в нужное русло:
— Кто вообще этот Марк? И какое отношение он имеет ко мне?
Ингирит пропустила мои слова мимо ушей. Она плавно поднялась и подошла к загудевшему немного громче аппарату Восстановителя. Какое-то время кукла колдовала над пультом, что-то меняя в настройках и набирая невидимые мне комбинации команд. Потом, подняла голову и ответила:
— Марк был боссом одной из крупнейших группировок в моногороде. В умирающей колонии родить ребенка означает продемонстрировать здоровье, мужскую силу. Бонус власти для такого как он. Впрочем, теперь это уже не имеет никакого значения. Город почти уничтожен. Отцом Бат стал один юноша, мелкая шестерка. Его убили. Думаю, Марк. Бат также подвергалась нами генной модификации в возрасте эмбриона. Алиса знала об этом. Мы не стали стирать ей память. Бедная девочка знала и о возможных осложнениях, но мы убедили ее, что в случае необходимости сумеем помочь.