Зачем, после всего этого, она заявилась в мой сад? На мою территорию, куда, она точно знала, приходят друзья. Чего хотела? Или это я поспешила, называя гидропонный сад своей территорией всего через три месяца жизни на корабле?
Все утро я думала о Кабо и нашем разговоре. После обмена любезностями наедине, случая поговорить без свидетелей больше не представилось. Но я и не была уверена, что готова обсуждать. Однако мысленно в тот день возвращалась уже неоднократно, да и трудно не думать о том, что касается тебя напрямую.
Меня и раньше успокаивала атмосфера гидропонного сада. Она давала возможность переключиться на приятную работу, сосредоточиться на простых действиях. И вот уже полдня примерно, я настойчиво копалась в настройках системы, проверяла наполнители для смеси, трубки и капельники, пока они не вытеснили все остальное у меня из головы.
А потом, подняв голову от стола, я увидела Киру. Она двигалась сквозь ровные ряды подвешенных на силовых нитях люлек с растениями, чьи корни беззащитно болтались в прозрачных кубах. Питательный раствор подходил к ним сверху по трубкам и беспрерывно подавался в каждый из пластиковых контейнеров из сосочка капельника. Висящие в воздухе ажурным кружевом зеленые, розовые, оранжевые и фиолетово-красные растения своей невесомой хрупкостью составляли разительный контраст с плотным, крупным телом Киры. Она регулярно проводила время на тренировках с тяжелыми нагрузками, поэтому смотрелась весьма внушительно. Сильная женщина. Правда, через пару лет для меня это не будет иметь ровным счетом никакого значения. Я все равно стану сильнее. Но в минуту, когда подняла глаза вверх и увидела, как ее фигура приближается к моему рабочему месту, я немного напряглась. Тем более, ее отношение ко мне однозначное:
— У тебя какое-то поручение ко мне? — Наивно спросила я, полагая, что иначе и ноги бы ее здесь не было.
Кира окатила меня ледяным взглядом и ее губы чуть дрогнули, выказывая мне презрительное снисхождение:
— А похоже, что я девочка на побегушках?
Я опустила взгляд. Ее темно коричневые, как перезревшие вишни, глаза ни о чем не рассказывали. Они были непроницаемы и тем страшны.
— Тогда зачем? — Понимание, что когда открываешь рот, потом бесполезно молчать и делать вид, будто бы ты один, пришло ко мне с запоздалым раскаяньем. Я дала ей повод напасть. Но если она и так шла сюда с определенной целью, то глупо отступать.
Кира огляделась, начисто игнорируя вопрос. Рассмотрела ростки на столе, скользнула взглядом по рядам посадок, висящих аккуратными рядами в силовых коконах. Уверена, она успела оценить и питательный состав, пробу которого я как раз проверяла на баланс веществ.
— Потому что здесь сердце корабля. И часть легких. Хотела убедиться, что у тебя все содержится в порядке.
Ага. Как же.
— Но дошла только сейчас? Спустя три месяца? Не играй со мной в эти игры, Кира. Я знаю, что неприятна тебе. Думаешь, куклы ничего не могут чувствовать? Могут. Нелюбовь не смертельна. Ты это тоже понимаешь. Просто скажи, чего хочешь на самом деле?
Кира неотрывно смотрела на меня. Очень неприятное ощущение давящего взгляда. Потом она прервала молчание:
— Хорошо, что ты такая понятливая. Причина в твоем роде. В том, какое зло от него исходит. Не рассчитывай, что когда-либо мы будем щебетать как подружки. Но раз уж вынуждены делить палубы «Астры», и должны быть готовы выступить единой командой, в случае необходимости, то, — она чуть запнулась, но пауза была такой короткой, что я заметила ее, лишь потому, что вслушивалась, — нелегко признать это, но без компромисса не обойтись. «Астра» сейчас уязвима из-за новеньких, а она мой дом. Явор был идиотом, тут дело даже не в его намерениях, а в том, что он поставил себя выше других, подверг репутацию и авторитет капитана сомнению. Мое предложение продиктовано жесткой необходимостью, моим осознанием, что есть вещи выше личных антипатий.
— Ты действуешь в интересах «Астры», и я тоже хочу приносить ей пользу, — мягко ответила я.
— Тогда проясним ситуацию. Я не желаю, чтобы ты разнюхивала информацию обо мне. Не желаю, чтобы копалась в моем прошлом. Я скажу сейчас все, что тебе нужно знать и если ты пойдешь дальше, сделаю так, что тебя забудут на той планете, к которой мы летим. Ясно?
Я кивнула. Мне больше ничего не хотелось спрашивать, она порядком напугала меня, напомнив худшие дни моей жизни своей неистовой злостью.
— Все что я хотела, понять, как немного улучшить наши отношения, — робко начала я, но она грубо прервала меня:
— Не надо понимать, ясно? Не надо пытаться. Я не хочу улучшать наших отношений. Нет их, этих самых отношений. Нечего улучшать. Просто немного снять напряженность, которая достала всех. Велимир сказал мне разобраться со своей, а точнее нашей, недружелюбной атмосферой. Он капитан. Когда говорит, реши свою проблему прямо сейчас, это не дружеский совет. Это приказ. Короче так. Ты уже в курсе, у меня два протеза, которые я получила из-за куклы. Безмозглой твари, но уже достаточно сильной, чтобы покалечить человека. К сожалению, я не знала, что вы так опасны, иначе бы не пыталась помочь ей, а всадила бы в башку пулю.
— Как это случилось?
Вишневые глаза Киры затопили меня яростью:
— Последнее, что я собираюсь делать, так это рассказывать тебе о своей жизни. Просто держись подальше. Я думаю, тебя дрессировали и надеюсь, достаточно хорошо, чтобы ты на уровне инстинкта почитала человека, но все-таки, если я буду подыхать, а ты решишь мне помочь, не надо, ага?
Слышать такое было больно. Но я все равно ее понимала. Лучше, чем она считала.
— Кира, ты ведешь себя как настоящая задница.
Я готова была услышать такие слова из уст Марты, но не Кабо. Когда он подошел так близко и как долго присутствовал при разговоре, не знаю, но зато точно понимаю, зачем. Он пришел поговорить со мной.
Меж тем, Кира повернулась к Кабо и, смерив его тяжелым взглядом, который на него, в отличие от меня, не произвел ровно никакого впечатления, ответила:
— А не пошел бы ты? Думаешь, будешь говорить мне, что и как делать?
Кабо улыбнулся одной из своих широких, немного безумных улыбок. Его торчащие во все стороны малиново-зеленые волосы выглядели забавными, а глаза блестели как драгоценные камни. Но вот слова, слова резали острым ножом:
— Я? Упаси бог. А вот капитан обязательно. Угомонись, воительница. Здесь нет ветряных мельниц, но маленькая и забитая куколка, вовсе не та несчастная, которая сошла с ума от пережитого насилия, беспамятства и чужой ненависти. Поверь, Табат достаточно умна, чтобы понять от кого надо держаться подальше. Она действительно такая, как куклы, о которых мы читали в архивах, как в прежние времена, Кира. И те люди, что держали ее у себя, наверняка понимали, какое у них сокровище. Ее восстановили в полностью исправном восстановителе. Она чудо из древней машины, а вовсе не чета тем куклам, с которыми даже никогда не встречалась. Да и ты сама, Кира в своей жизни видела лишь одну, поломанную, испорченную, дефектную. А я видел многих. То, что ты сказала, прозвучало жестоко. Она это понимает и ты тоже. Кира, я же знаю тебя много лет и ты справедливый человек, хотя и порядочная зануда. Но это, не было хорошо. Это грязный удар под дых.
Кира промолчала, но я заметила, как ярость в ее глазах утихает, сменяясь печалью.
Кабо мягко положил руку ей на плечо, и она не скинула ее нервным движением, а как-то обмякла, сгорбившись.
— Зачем он устроил нам это шоу? — Спросила она его. Кабо широко улыбнулся, потряс волосами, а потом скорчил мне рожу:
— Чтобы мы не скучали. Или ты забыла, Кира? Приказы и решения Велимира не обсуждаются.
— Ты поняла меня, кукла? — С неожиданной резкостью обратилась ко мне Кира. Я кивнула:
— Отлично. И не забывай о том, что я сказала. Отвали Кабо, эти твои шуточки, — отмахнулась она от азиата, который пытался воткнуть в ее короткие темные волосы цветок, сорванный с ближайшего куста. Но в голосе ее осталась лишь усталость и ничего более.
Когда Кира ушла, мы с Кабо какое-то время стояли молча, слушая равномерный звук капель. Он разглядывал меня, а я собиралась мыслями, переваривая информацию.
— Так что ты знаешь о куклах, Табат? — Внезапно спросил он.
— Не так много, — ответила я. Откровения с Кабо пока не входили в программу. Я вовсе не была уверена, что могу ему доверять. Да, он заступился за меня сейчас, но с таким же успехом это мог оказаться пункт его плана. Какого такого плана?
Я почувствовала, как сначала закипает раздражение, а потом и страх вспыхнул с новой силой. Они чего-то хотят от меня. Тоже будут причинять боль, и требовать ответов на вопросы. Но у меня нет ответов…
— Таб! — Кабо не пытался проделывать со мной тех же штук, что с Кирой. Стоял и смотрел. Мне в голову пришла забавная мысль а, быть может, он боится меня? Меня и моей силы, которая едва проклюнулась. Это откровение было ошарашивающим, и широко распахнув глаза, я уставилась на него.
— Таб! — Кабо не пытался проделывать со мной тех же штук, что с Кирой. Стоял и смотрел. Мне в голову пришла забавная мысль а, быть может, он боится меня? Меня и моей силы, которая едва проклюнулась. Это откровение было ошарашивающим, и широко распахнув глаза, я уставилась на него.
Азиат уже не улыбался. В его позе чувствовалась странная напряженность, но не страх.
— Табат, — настойчиво позвал он снова, призывая меня откликнуться. — Ты скажешь мне еще что-то?
— Что?
— Ты видела других кукол?
— Все что я видела, Кабо, это несколько станций в космосе. Одну или две захудалые планетки, и то, мельком. Зато я очень много времени провела на корабле, среди таких затейников, как Сневедович. Они развлекали меня и фантазиям их несть числа. Мне отчего-то никогда не приходило в голову задавать им лишние вопросы. Инициатива, знаешь ли, наказуема. Разве в гареме твоего отца было иначе? Я хорошо понимаю Киру, правда. Зло причиненное ей одной куклой было достаточным, чтобы она возненавидела весь мой род.
Я вдруг увидела, с какой жадностью Кабо ловит каждое слово, и почувствовала ярость. Даже не гнев, а горячую, струящуюся по венам ненависть, вызванную его человеческим нездоровым любопытством, и мне захотелось заставить его испытывать стыд:
— Я долго не могла понять, за что меня так наказывают? Ведь видела, как на «Звезде» парни относились друг к другу. Да, они спорили, бывало, и дрались, но никогда с ними не происходило такого как со мной. Когда на станциях они снимали шлюх и приводили на борт, я видела и слышала разные вещи, но женщин не избивали до полусмерти, не душили, не засовывали иголки под ногти. Конечно, Сневедович обо мне заботился, своеобразно, да, но убить бы меня он не дал. И такое со мной проделали лишь один раз, один умелец постарался, за якобы серьезный проступок. Я отказалась делать то, что он приказал. Но я кукла, а не шлюха. А вот затрещина и тычок были моими верными спутниками годы, знаешь ли, как утро и ночь. Неизменное всегда.
Мне хотелось кричать, но я говорила медленно и четко, почти смакуя для него каждое слово:
— Я так и не нашла причины, наверное, потому что ее не было. Я поняла со временем, вынесла из бесед с врачом «Звезды» и Сневедовичем. У каждого из них было свое представление об извращениях. Они учили и разговаривали со мной о многом, но никогда не давали забыть о том, что я просто умная вещь. Как компьютер. Или живая игрушка. Вещь, которая имеет цену, но не ценность. Вот это ты хотел услышать?
Я запыхалась, толкая безумную для меня по откровенности и смелости речь. И теперь, глядя в глаза Кабо, понимала, что если он в своем праве хозяина, ведь любой человек — хозяин куклы, даже если она свободна, как я сейчас, стукнет меня, я ударю в ответ. Второй раз, думаю, будет легче.
Но Кабо просто кивнул и сел, оставив меня стоять над ним со сжатыми кулаками и пылающим взором. Это было так глупо. Я растерялась, а он, смотря снизу вверх, показал мне язык и по-доброму засмеялся:
— Я занял твой стул, милашечка.
— Знаешь, — начала я…
— Да, ты хочешь обозвать меня как-нибудь, — перебил Кабо и добавил, — но лучше, выпустив пар, разъедающий тебя изнутри, делай шаг вперед, к будущему. То, что они творили, ужасно, но так делают со всеми куклами. Я хочу рассказать тебе, почему они это делают. Ты ведь сумела выжить, а, Таб, милашечка? Это главное. Ты свободна, жива и у тебя есть возможности разузнать больше. У тебя устойчивая психика и ты такая же умная, как Алиса. На самом деле, люди так мало знают о вас и о том, что у вас вот тут, — он постучал по своей голове указательным пальцем и подмигнул мне. — Те куклы, с которыми имеют дело коллекционеры, такие как мой отец, чаще всего несчастные создания, почти лишенные интеллекта. Большие пупсы умеющие дышать и хлопать глазами. Их понятия о мире очень примитивны, матрица убога и выполнена с ошибками, но даже они обладают невероятной выносливостью, силой и способностью к регенерации. Однако не имеют ничего общего с куклами, которые первыми вышли из исправных восстановителей. О тех ходят легенды, назначаются баснословные цены. Первые куклы, по крайней мере, выжившие, а они ведь живут очень, очень долго, слишком умны, чтобы попасться. Разве только специально, преследуя особые цели. Табат, ты же знаешь, способности необходимо развивать. Это узнают и люди, когда начинают воспитывать своих детей. Кукла тот же ребенок. Когда она рождается, то невинна, и зачастую ничего не помнит о своем прошлом. Ходят слухи, что некоторые потом вспоминают, но я не видел ни одной такой, кроме…
Я дрожала. Ничего больше не хотела слушать:
— Замолчи, Кабо. — Прервала его я.
Он с недоумением посмотрел на меня:
— Но почему? Разве тебе не интересно?
— Ты не понимаешь, да? Я знаю. Сневедович рассказывал мне, как воспитывают кукол. Он говорил, что мягок со мной. Я не хочу знать, как еще можно уничтожать чью-то личность.
— А знаешь почему?
Он все еще смотрел с любопытством, и я боролась с желанием схватить его за шею, чтобы поломать ее. Теперь знала, как это легко сделать:
— Управление. Я уже почти не чувствую боли.
— Да, — его восхищение было столь явным, что я снова растерялась. Ненавидеть психа довольно затруднительно. Кабо закивал головой, как заводная игрушка, его малиново-зеленые лохмы от этого мелькали перед моими глазами туда-сюда. Потом остановился также резко и продолжил:
— Все верно, Табат. Но ты ведь многого о себе так и не знаешь. Даже Сневедович не стал бы об этом рассказывать. Он ведь надеялся подольше держать тебя подле себя. Куклы не только становятся почти неуязвимыми с возрастом, но еще и гораздо более сильными. У них появляется больше черт отличающих их от человека. Например, способность сверхбыстрого усвоения и восприятия информации, фишки, которые в полной мере развиваются только у полноценных кукол. А плохие копии ломаются, как только переходят возрастной рубеж в десять, максимум пятнадцать лет. Некоторые превращаются в кататоников, другие буйствующих социопатов. Есть тихо помешанные, есть лишь со странностями. Некоторых утилизируют, других продают по дешевке. Вот почему, чем старше кукла, тем она дороже, но только при сохранении ее нормальности. Дрессура — рычаг управления, ты права. Поводок, вбитое глубоко в подсознание неподчинение равно боль, действует отлично. Но иногда, происходят несчастные случаи. Такие как с Кирой. Только подумай, что может натворить кукла, впавшая в неистовство?
— Как узнать, свихнешься ли ты? — спросила я, неожиданно озабоченная именно этим. На прочее мне было плевать. Я уже прошла через это и не хотела бесконечно перемалывать порошок из костей.
— Я обожаю тебя, — совершенно искренне выпалил Кабо, подскочил со стула и отвесил мне глубокий поклон. Я чуть не кувыркнулась назад спиной, зацепившись обо что-то ногой.
Кабо галантно подал мне руку, помогая удержаться на ногах, а потом, склонив голову на бок, словно являлся гигантской всклокоченной птицей, сообщил:
— Ты идеальная копия. Поверь мне. Я видел только одну такую же классную. Алису. И я пришел, чтобы наконец-то рассказать ее историю.
Да, утро определенно задалось.
11 глава Встреча
Иногда, я могу позволить себе такую роскошь, как размышления о прошлом. Не слишком часто, но могу. Особенно после трудного дня, когда Табат тихонько, свернувшись калачиком, сопит под боком. А я не в силах уснуть, потому что не готова еще повстречаться с очередным кошмаром, молча, часами лежу, смотря в потолок. Обдумываю события минувшего дня, строю планы на следующий, вот в эти минуты они и приходят ко мне, воспоминания.
Помню, в один день мы страшно поругались с Алисой.
Я и правда не могла понять ее тогда. В нашем мире, главными ценностями оставались блага цивилизации. Те, что еще можно было урвать. Эти возможности, получше устроиться, как-то обезопаситься от медленно надвигающейся катастрофы, создать себе и семье иллюзию благополучия — все, что заботило обыкновенных людей. Да, отчасти это напоминало шутку про птицу страуса, который прячет голову в песок. Но, что нам оставалось делать? Времена массовых истерик, безумств, волнений и войн уже прошли. Выжившие в гонке потеряли больше, чем приобрели в результате бессмысленных акций. Ничего не изменилось. Бедные так и остались бедными, богатые получили еще больше власти. Те, кто стоял посредине, никуда не продвинулись.
Наша планета не имела стратегического значения, не пролегала мимо важных торговых или пассажирских транспортных линий. Ни туристических красот, ни уникальных ресурсов. Перспективы, которые так и остались перспективами. Разочарование. И ничего, ради чего правительство содружеств захотело бы озаботиться спасением маленькой вымирающей колонии.
Несколько моногородов на одном полушарии и еще меньше на другом. Автоматизированные системы, защитные купола, силовые поля. Когда-то было именно так. Красиво. Безопасно. Победа человеческой расы над враждебной средой обитания. Моногорода, как гигантские черепахи проедали единую структуру чужих джунглей, позволяя колонистам не опасаться нападений хищников или ядовитой флоры. Система воздушных развязок, автоматические очистители подступов к городу, уничтожающие иномирные растения и деревья. Так было. Раньше. В колонию давно уже не вкладывались деньги, потому что незачем, нерационально тратить колоссальные средства на поддержание умирающего. Мы как-то смирились с крахом системы, с общим упадком, с тем, что знакомый нашим предкам высокотехнологический мир переставал таковым быть, даже с угрозой вымирания и то научились жить.