— Может, успокоишься, парень?
В проеме двери стоял здоровенный полуголый парняга.
— Может, тебе неприятно это слышать, но Лиза просит тебя мотать отсюда, — объявил он, смерив меня презрительным взглядом. Особо насмешливую улыбку вызвал у него мой поварской китель.
Красавчик из модного журнала был на две головы выше меня. Кальсоны в обтяжку подчеркивали его мужские достоинства и сногсшибательную мускулатуру живота.
— Не лезь! Твое дело — сторона, — огрызнулся я и ринулся в квартиру.
Но он схватил меня за горло, вытолкнул на площадку и запер дверь.
Не повезло!
Я грустно уселся на ступеньки. При падении я больно ушиб себе руку и вот теперь сидел и поглаживал ее, прислонившись спиной к стене. И тут заметил Ремингтона, он подошел и прыгнул ко мне на колени.
— Привет, старинный приятель!
Кот подставил голову, чтобы я почесал его за ушком, и тут я кое-что сообразил.
— Элизабет! — заорал я. — Твой кот у меня в заложниках. Если хочешь получить его обратно, выходи на улицу.
Я не сомневался, что в квартире меня услышали. До меня донеслись обрывки разговора. Это внушило мне надежду. «Говорила же тебе, следи за котом», — выговаривала Лиза своему красавчику, а тот что-то бурчал в ответ.
— Если дорожишь бедолагой Ремингтоном, не вздумай посылать телохранителя! — рявкнул я на прощание и ринулся вниз по лестнице.
Минуту спустя Лиза появилась у подъезда — натянула рваные джинсы, кроссовки и футболку.
— Давай мне кота!
— Конечно, отдам, но сначала ты меня выслушаешь.
— И не подумаю! Год назад смылся с утра пораньше, как воришка, и с тех пор ни записки, ни телефонного звонка!
— Ну да, конечно, но у меня была причина.
Лиза не поинтересовалась какая. Она кипела обидой и изливала накопленную злость:
— Ты, похоже, все позабыл! А ведь той ночью мы с тобой о многом говорили. Ты спас мне жизнь, я была с тобой откровенна. Доверилась тебе! Думала, ты не такой, как другие…
— Я точно не такой!
— Согласна! Ты гораздо хуже! И что ты возомнил? Что я бросаюсь на шею любому встречному?
— Не знаю, как насчет встречных, но замену мне ты нашла быстро.
— Ну и подлец! — Лиза была вне себя от возмущения. — Это же ты ушел! Ты!
Она замахнулась, собираясь отвесить мне пощечину. Я успел схватить ее руку, но Ремингтон воспользовался моментом и соскочил на тротуар. Лиза подхватила его и повернула к подъезду.
— Стой! — рявкнул я. — Я тебе все объясню!
— Не стоит, Артур. Мне все объяснил Салливан.
Я догнал ее и встал рядом.
— Очень интересно! И что же он сказал тебе?
— Все! И ты мог бы сказать мне это сам! Сказать, что ты женат, что у тебя дети и вообще… Но Салливан сказал, что именно так ты привык поступать с женщинами.
Ну и гад!
Я загородил дверь рукой, чтобы она не могла войти в подъезд.
— Пропусти!
— Клянусь тебе, Салливан все наврал.
— С какой стати твоему дедушке врать?
— Он сумасшедший!
— Ну уж нет, — Лиза покачала головой. — Сейчас врешь ты. Я часто вижусь с Салливаном, навещаю его два раза в неделю и знаю точно: с головой у него полный порядок.
— Послушай, Лиза, это долгая история…
— Охотно верю, но у меня нет ни времени, ни желания ее выслушивать.
4
Аллея Макдугал
9 часов утра
— Привет, малыш, — поздоровался со мной Салливан с порога дома.
— Хватит с меня! Я давно вырос.
Старик раскрыл мне объятия, собираясь поцеловать, но я был не в настроении и, не обращая внимания на его нежности, вошел в прихожую, даже не поздоровавшись.
— Чувствуй себя как дома, — вздохнув, произнес он.
Я так и сделал. Отправился в ванную и содрал с себя дурацкий наряд. Мне нужно было как следует помыться. Избавиться от запаха пота и капусты, которым я пропитался, пока томился в идиотской кухне. Я мылся горяченной водой, я извел полфлакона геля, но все же избавился от кухонных миазмов Бронкса. После душа побрызгался одеколоном Салливана, мне нравились в нем нотки лаванды.
А потом «у себя» в комнате натянул наконец хлопчатобумажные штаны, рубашку с короткими рукавами и льняную куртенку. На комоде лежали четыре бумажки по пятьдесят долларов. Понятное дело, дед положил их для меня.
Я сунул деньги в карман и, не теряя время, спустился вниз. Из колонок проигрывателя раздавался саксофон Билла Эванса. You Must Believe in Spring,[30] знаменитая песня Мишеля Леграна.
Салливан с сигарой во рту сидел за столом в гостиной, глядя в экран ноутбука. В очочках на носу, он изучал биржевые новости.
— Это что у тебя? — спросил я, показав на монитор. — Сидиром?
— Сайт брокерских услуг.
Я удивился.
— Что значит сайт?
— Разновидность информационной службы, если тебе больше нравится. Благодаря Интернету теперь можно играть на бирже сидя дома.
— А что такое Интернет?
Старик не мог сдержать улыбки.
— Мне семьдесят пять, и я должен объяснять тебе, что веб — это…
— Свою иронию можешь оставить при себе!
— Подумать только, какой чувствительный! Ладно! Интернет — это мировая информационная сеть, которая позволяет обмениваться сведениями и оказывать друг другу бесчисленное множество услуг, например…
Я оборвал его вопросом:
— А ты что, смыслишь что-то в игре на бирже?
— Играл не без успеха в начале пятидесятых, — сообщил Салливан с притворной скромностью.
Повернулся ко мне спиной и уставился на экран с рядами цифр.
— Мы находимся на пороге новой эры! Новые технологии, новые возможности, и это только начало! За год, что я тут маракую, я удвоил свой капитал. Представляешь? Я бы не поверил, если бы в молодости мне кто-то сказал, что можно будет с такой легкостью зарабатывать деньги.
Я подошел к бару и повесил куртку на высокий стульчик. Рядом с бутылкой виски стояла старенькая итальянская кофеварка. Мне очень хотелось привести себя в порядок, и я приготовил себе двойной эспрессо и капнул в него немножко бренди.
— Как ты можешь покупать и продавать акции, если у тебя нет счета в банке?
Салливан передернул плечами.
— Тоже мне проблема! Детские игрушки! Подставное лицо — и все дела. Я, представь себе, пользуюсь банковскими данными Лизы и отчисляю ей процент от выигрыша.
Я не выдержал и взорвался:
— Вот-вот! О Лизе мы с тобой и поговорим! С какой радости ты вывалил ей полную сумку вранья насчет меня?
— Вывалил, потому что приличная ложь лучше скверной правды. Интересно знать, а что я должен был ей сказать?
Салливан поднялся со стула и налил себе чистого бренди, без всякого кофе.
— Имей в виду, я по-прежнему буду ставить тебе палки в колеса.
— Но почему, черт побери?! Тебе кажется, что у меня мало неприятностей?!
— Тебе не нужно видеться с Лизой, этим все сказано. Хочешь сбросить пар — возьми пятьсот долларов в шкатулке и шагай. В гостиничных барах полно роскошных девочек.
— А тебе не кажется, что ты так и нарываешься на грубость? И ты ее от меня получишь!
Салливан одним глотком выпил бренди.
— Я хочу Лизе счастья. И тебе тоже.
— В таком случае не вмешивайся не в свое дело! Я уже не маленький и прекрасно знаю, что для меня хорошо, а что плохо!
— Не в твоем положении. Не забывай, что я уже побывал в твоей шкуре.
— Вот именно. И я жду от тебя помощи!
— Я тебе и помогаю, отваживая от этой девушки. Ты принесешь ей несчастье и сам будешь несчастлив до конца своих дней.
Старик положил руку мне на плечо и очень серьезно произнес:
— Ты же видишь, что со мной случилось. Я убил любимую женщину и провел больше десятка лет в психиатрической лечебнице.
— Спасибо за совет! Но я запрещаю тебе принимать решения за меня. И не забывай, что в эту ловушку я попал по твоей милости!
Салливан вспыхнул:
— Я не хочу отвечать за твою глупость! Нечего валить с больной головы на здоровую!
— Я чего-то просил?! Жил себе спокойно! Фрэнк сам ко мне приехал! Фрэнк! Твой сын! Сын, который стал мерзавцем, потому что ты его бросил и стал жить со своей Сарой! Посмотри правде в глаза!
Старик сгреб меня за шкирку. Возраст не возраст, а силища у него, как у быка.
— Не распуская язык, малец!
— Не боюсь я тебя, — парировал я и прижал старика к шкафу. — Не забывай, что если ты живешь здесь, можешь слушать свой джаз, пить виски, курить сигары, играть на бирже, сидя за экраном, то только благодаря мне. Я приехал и забрал тебя из психбольницы. Я! А не твой сын, не твои друзья, не мой братец и не моя сестрица!
Он опустил глаза, и я отпустил его.
— Я не хочу тебя больше видеть, Салливан. Никогда, — сказал я, надевая куртку. — Я постараюсь сам разобраться с Лизой, а тебе больше не советую говорить с ней обо мне.
Я уже шел к двери, но на пороге обернулся, не удержался и сказал:
— И если ты будешь по-прежнему мне вредить, клянусь, что в следующее мое возвращение отвезу тебя обратно в психбольницу.
5
— Лиза! Ты дома? Открой!
Такси мигом домчало меня до Амстердам-авеню, и я вот уже минуту колотил в дверь. Однако квартира отвечала мне полной тишиной, и только изредка доносилось негромкое мяуканье Ремингтона.
Дело шло к полудню. Куда она могла подеваться в такую жару в первое воскресенье августа? Уж точно она сейчас не в своей Джульярдской школе и не в баре в Ист-Виллидж.
Я спустился вниз. Шофер такси, на котором я приехал, индус-сикх в чалме, поставил свой «Форд Краун» неподалеку и обедал в тени гинкго. Опершись спиной на капот, он с аппетитом уминал питу.
Я в растерянности озирался по сторонам, ища подсказки, спасительной идеи, озарения.
Почтовые ящики…
Из щели каждого почтового ящика на лестничной клетке торчал розовый листок. Когда я приходил утром, ничего этого не было. Распространитель явно хотел привлечь внимание к своим листовкам.
Я взял одну и узнал стилизованный силуэт Шекспира — высокий лоб, усы, острая бородка. Короткий текст в форме приглашения сообщал:
В рамках 34-го Шекспировского фестиваля
в Сентрал-парке уникальный спектакль
учеников выпускного класса
Джульярдской школы искусств.
Уильям Шекспир
«СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ»
в воскресенье 4 августа в 13 часов 30 минут
в помещении театра «Делакорт».
Вход свободный.
Я с облегчением вздохнул. Лиза, слава богу, нашлась!
Шофер доел питу, я показал ему приглашение, и он завел мотор. Уже полдень, жара стояла несусветная. Солнце палило нещадно, и никогда еще я не видел на Манхэттене столько машин. Но не прошло и десяти минут, как мы уже ехали вдоль восточной решетки Сентрал-парка и остановились возле Музея естественной истории. Шофер высадил меня на 79-й и объяснил, как добраться до театра. Я расплатился, поблагодарил, перешел через улицу и вошел в Сентрал-парк.
Множество афиш объявляли о «Сне в летнюю ночь». Я знал эту пьесу, сам играл в ней, когда учился в лицее. Следуя указаниям шофера, я быстренько добрался до театра — скамеек, стоящих на свежем воздухе среди деревьев неподалеку от Замка Бельведер. В этом зеленом театре вот уже тридцать лет самые разные театральные труппы дают бесплатные представления, играя пьесы мэтра из Стратфорда.
Я огляделся вокруг. Народу толпилось хоть отбавляй — туристы, любители драматического искусства, ребятня, которая брала приступом разносчиков мороженого и воды.
Я увидел и Лизу, она стояла в сторонке вместе с актерами своей труппы, для них выделили отдельное помещение, натянув небольшой тент. Узнал я и журнального красавчика — мистера Все в шоколаде, — который выставил меня на лестницу. Он и сейчас был, считай, полуодетым, сменив классные кальсоны на костюм Деметриуса. Лиза сияла в диадеме и волшебном наряде Титании, королевы фей, и выглядела как настоящая королева.
Сказать, что она мне не обрадовалась, значило ничего не сказать. Мистер Шоколад собрался было вмешаться, но я оказался на высоте — сразу наподдал коленкой куда следует, и Шоколад сломался.
Тезей, Эгей и Лизандр, увидев, что обидели их коллегу, собрались было меня отколошматить, но тут вмешалась королева фей:
— Артур! Что я тебе такого сделала?! Почему ты решил испортить мне жизнь?
В голосе Лизы звучала такая горечь, что я на секунду задумался: а правда, почему? С чего это я к ней вдруг привязался?
— Мне нужно, чтобы ты меня выслушала, Лиза!
— Но я сейчас занята! Через несколько минут выхожу на сцену. Мы репетировали эту пьесу полгода. Для меня все это очень важно!
— Я знаю, но время не ждет. И я прошу тебя: ты потратишь на меня сейчас четверть часа, и если потом не захочешь меня никогда видеть, я обещаю, что так оно и будет.
— Хорошо, — вздохнула она, — Даю тебе десять минут.
Мы отошли в сторонку, чтобы нам никто не мешал. Но далеко отойти не могли — платье было слишком длинным и с такими крыльями за спиной, что трудно было передвигаться. Мы устроились на скамейке в тени в десятке метров от тента.
Рядом с нами рыжий мальчишка в очках торопливо поедал итальянское мороженое, не сводя глаз с Лизы, а его мамочка в это время не отрывала глаз от романа Джона Ле Карре.
— Так что же такого важного ты хочешь мне сказать? — сухо спросила Лиза.
— Можешь мне не верить. Все, что со мной происходит, невероятно, но это чистая правда.
— Давай говори!
Я набрал в грудь воздуха, словно собирался нырнуть, и говорил десять минут без остановки, не позволяя ей себя прерывать. Рассказал все: об отце, маяке, металлической двери в подполе, о моем появлении в соборе Святого Патрика, а потом у нее в душе, как я ее спас, очнувшись в мастерской ее бывшего дружка, и о драме Салливана тоже. О проклятии Башни двадцати четырех ветров.
Выбравшись из лабиринта оправданий, я замер, ожидая, что скажет Лиза.
— Если я правильно поняла, ты живешь здесь всего лишь одни сутки в году и поэтому мне не звонил? — проговорила она очень спокойно.
— Вот именно. Я тебя не видел со вчерашнего дня, а для тебя прошел почти год.
— А когда ты не здесь, ты где?
— Нигде, меня нет, и все тут.
— И как же это происходит? Каким образом ты испаряешься? — насмешливо спросила она. — Как в «Звездном пути»,[31] что ли?
— Испаряюсь и все. Не знаю как. У меня нет способностей супергероя, я не маг, как Дэвид Копперфильд.
Лиза нервно хихикнула.
— Ты помог своему дедушке сбежать из психиатрической больницы, но сам-то ты понимаешь, что тебе там самое место?
В ее голосе слышались сарказм и любопытство. И тревога тоже.
— И что? Ты сейчас исчезнешь? Прямо у меня на глазах?
— Боюсь, что так и может случиться…
Я был почти уверен, что так оно и будет. Вот уже несколько секунд я ощущал покалывание во всем теле, перед глазами поплыли черные пятна, я чувствовал сладкий запах флердоранжа. Я изо всех сил старался прогнать эти ощущения, справиться с ними, подавить. Во что бы то ни стало мне нужно было еще хоть чуточку продержаться.
Лиза задумалась, и я видел в ее взгляде тревогу. По логике вещей, она должна была бы испугаться и убежать, но что-то ее удерживало. Она медлила.
— Мне нужно тебе сказать одну вещь, — начала она. — Может, это не слишком важно…
Как я заинтересовался! Но она внезапно остановилась и замолчала.
А меня заколотила дрожь. У меня начались непроизвольные судороги. Я оглянулся, опасаясь произвести негативное впечатление на людей вокруг. Но никто не обращал на меня внимания. Смотрел только очкастый рыжик.
— Лиза, продолжай, очень тебя прошу! Что ты хотела мне сказать?
Но она молчала, ошеломленная зрелищем, которому стала свидетелем.
В ушах у меня шумело. А затем последовало уже знакомое ощущение, что я задыхаюсь, и еще более неприятное, что таю…
— Артур! — крикнула Лиза.
Но тело мое уже исчезло.
Я с удивлением обнаружил, что я, мой «дух», «душа» задержалась на земле на секунду или две, и я успел увидеть, как Лиза на лужайке грохнулась в обморок.
На скамейке рыжик уронил мороженое и теребил свою мать:
— Видела? Мам, ты видела? Королева фей сделала своего друга невидимкой?!
1997. Необыкновенный день
0
На этот раз пробуждение было щадящим. Можно даже сказать, ласковым. Я опамятовался, ощущая запах теплого хлеба. Открыл глаза и увидел, что лежу на животе, уткнувшись носом в пол, по-деревенски выложенный плиткой. Мне было проще двигаться, меньше болела голова, легче дышалось. Я без труда встал на ноги и огляделся.
Увидел электрический тестомес, машину для формовки, большую печь, где пеклись венские сдобы. В углу джутовые мешки, на столе бумажные пакеты, на пакетах надпись: «Горячие круассаны — FrenchBakerySince1974».[32]
Я отряхнул муку с куртки и брюк. Я очнулся в пекарне. Маленькой частной пекарне.
1
Я услышал голоса и шаги за перегородкой. Быстренько сунул в пакет несколько круассанов и сдоб с шоколадом и помчался вниз по лестнице, которая вела прямо на улицу.
Я оказался в узком проулке, перпендикулярном Бовери, примерно на границе между Маленькой Италией и Нолитой. Светало. Луна серебрилась между небоскребами. В витрине одного из магазинов светящееся панно показывало б часов 25 минут.
У меня уже появились свои ритуалы, главное — сориентироваться. Я опустил монетку в автомат и получил газету. Дата на первой страничке «Нью-Йорк тайме»… 31 августа 1997 года.