Дождавшись, чтобы все кивнули, он повернулся к новому члену команды и какую-то долю секунды очевидно боролся со смущением. Все время, пока они ехали, у него не шел из головы этот высокий силуэт, стоявший к нему спиной на утесах Этрета. Что-то произошло с ним в тот момент, и он не мог определить, что именно.
– Э… Предлагаю вам начать с подробного рассказа о вашем расследовании. А затем мы с Шарко расскажем все с самого начала вам и Люси. Потому что, как вы, наверное, поняли, Люси выходит из декретного отпуска. Она недавно стала мамой…
– …пары близнецов, похоже, – добавила Камиль. – Мои поздравления.
– Спасибо.
Камиль дружески улыбнулась Шарко, поднесла бокал к губам и сделала маленький глоток. Она никогда в жизни не прикасалась к спиртному, но сладкий вкус не показался ей таким уж незнакомым. Это было скорее приятно, как прикосновение кожицы персика к языку.
– Отлично, – согласилась она. – Значит, никакой лжи и никаких табу.
И принялась рассказывать все с самого начала. О своей пересадке в прошлом году, о повторяющихся снах, об одержимости, о стремлении отыскать бывшего владельца сердца, которые и привели ее к Даниэлю Луазо.
Она объяснила, что такое клеточная память, существование которой вызывает много вопросов. Потом упомянула о визите к Микаэлю Флоресу. Да, она зашла в дом через задний вход, потому что дверь была выбита, а также потому, что что-то ее на это толкнуло.
– Надо вам кое-что показать, – призналась она. – Это в багажнике моей машины, но принести это сюда было бы, наверное… неуместно.
– Почему же? – спросила Люси.
– На чердаке Флореса я нашла ящик с младенческими костями.
Она пристально посмотрела на Николя, поймав на себе его серьезный взгляд.
– Я в него заглянула, – призналась она. – Учитывая состояние крыши, меня обеспокоила его сохранность. Наверное, раньше он был спрятан за слоями стекловаты, но из-за бури вывалился наружу. Я… забрала его с собой.
– Покажите, – сказал Белланже.
Машина Камиль была припаркована около дома. Они спустились все вместе, чтобы посмотреть на маленькие кости. Люси заставила себя это сделать, но испытала глубокое отвращение. Череп был не больше, чем у ее близнецов. Шарко взял ее за руку.
Через пять минут они все снова собрались за столом, принеся с собой фотоальбом Флореса, фотографию Марии с двумя монашками и конверт от нее. Кости переместились в багажник Белланже.
– Один мой сослуживец, который ни о чем не знает, помог мне разыскать эту Марию. Ее зовут Мария Лопес, в настоящее время она находится в психиатрической больнице неподалеку от Барселоны. Туда-то я и собиралась поехать.
Она ткнула пальцем в округлившийся живот на черно-белой фотографии.
– У меня впечатление, что один из секретов семьи Флорес кроется в этой беременности. Это моя часть расследования, и я вас прошу оставить ее мне. По дороге я забронировала себе место в самолете до Барселоны, вылет завтра в тринадцать часов. Разумеется, я буду держать вас в курсе, если что-то узнаю.
Шарко видел, что Люси не отрывает глаз от Камиль. Обе женщины внешне были совершенно непохожи, но в этой северянке, в ее страстной увлеченности и стремлении добиться своего любыми средствами, он узнавал свою жену. Наверняка люди севера унаследовали это от своих предков, народа, который с помощью каторжного труда вырывал уголь из недр земли и плющил сталь.
Белланже тоже размышлял. Он не имел никакого желания разыгрывать из себя тупоголового упрямца, да и не мог позволить себе обойтись без подкрепления.
– Думаю, это вполне приемлемо.
Камиль кивнула, потом показала две фотографии Луазо, которые «позаимствовала» со стены. Она ясно сознавала, что полицейские могли бы доставить ей серьезные неприятности. Но чувствовала, что может довериться им.
– Ладно… Но это еще не все, – продолжила она. – Раз уж мы предались откровениям…
И она рассказала о том, что узнала о Драгомире Николиче, сербе, главаре воровской сети. О своем визите к нему, о его признаниях… Все внимательно слушали, ошеломленные невероятным рассказом женщины с пересаженным сердцем полицейского-убийцы. Молодой женщины, которая в одиночку совершила работу десяти полицейских, выйдя за пределы всяческих правил. Трудно было даже вообразить себе боль этой незнакомки, жившей с частицей мрака в себе. А также трудно было не испытать сочувствия к той, которую всегда будет мучить призрак умершего чудовища.
Камиль чувствовала, что ее слушатели тронуты, быть может, потому, что она сама была настоящей, искренней и в конечном счете искала только истину. Капитан полиции не сводил с нее глаз, словно поощряя ее и поддерживая.
Их встреча была такой взрывоопасной!
Психологически рискованной.
Она завершила рассказ, сообщив о визите к Ги Брока. Единственное, о чем она умолчала, так это о своей надежде жить, о сердце, которое превращается в камень, о сильнейших приступах, которые бросают ее на землю. Она хотела казаться сильной, боеспособной, доказать, что она компетентна и полностью владеет всеми своими средствами.
Это было ей нужно, чтобы продолжать.
Люси не сводила с нее глаз. Камиль оказалась настоящей сорвиголовой, упрямой, неистовой, готовой на все. И так тяжко обиженной судьбой – той же самой судьбой, которая привела ее прямо сюда, в эту заурядную квартирку в парижском предместье. Люси подумала, что это наверняка не случайно. Что некоторые судьбы в дольнем мире просто созданы для того, чтобы встретиться.
– Я отчетливо понимаю, что после своего рассказа, да еще и с тем, что было мной «позаимствовано» у Микаэля Флореса, рискую навлечь на себя серьезные неприятности, – добавила Камиль. – Нападение, похищение улик с места преступления, незаконное вторжение и так далее. Но то, что я все еще живу и продолжаю свой поиск, вообще бросает вызов всякой логике. И больше уже ничто не имеет значения. Уже ничто…
Ее взгляд затуманился, потерявшись в пространстве. Растратив все силы, она пригубила свой бокал. Николя Белланже тоже понадобилось некоторое время, прежде чем он снова заговорил, потому что от ее невероятного рассказа буквально потерял дар речи. Его ночи и дни были бесконечными, гуронсан бил его по нервной системе, и в голове все мешалось.
– Значит, так… Постараемся вообще не упоминать об этих фотографиях Даниэля Луазо, будто они не существуют. И никогда не существовали. Все согласны?
Шарко, Люси и Белланже согласились с ним взглядом. Капитану полиции нужна была спаянная команда. И она таковой была. Они были одной семьей. Его единственной семьей на сегодня.
Он почувствовал себя увереннее и продолжил:
– Отлично. Насчет гробика вместе с альбомом и конвертом… устроим так, чтобы самим их найти завтра. Скажем, что захотели еще разок осмотреть жилище Флореса, что история с обвалившейся крышей привела нас на чердак… Эту поездку в Испанию я вам оставлю, но вполне возможно, что кто-нибудь из нас тоже туда наведается, чтобы придать официальности вашим находкам, если они у вас появятся. Выражаясь яснее, мы их присвоим себе. Я сожалею, но так необходимо поступить, чтобы иметь чистое судебное досье. Это единственно возможный способ действий.
– Нормально, – откликнулась Камиль. – Никакой личной славы я не ищу, поэтому никаких возражений.
– Превосходно. А мы тем временем займемся экспертизой скелета, завтра же я сам отдам его на антропометрический анализ.
Она кивнула.
– Что касается Николича, то он наверняка в руках наших коллег из Реймса, – продолжил Белланже. – Наткнуться на такую сеть – чертовски шикарный подарок для них. Руку дам на отсечение, что они перетянут одеяло на себя, особенно перед прессой. И им не составит большого труда забыть про взявшуюся ниоткуда «высокую красивую незнакомку», которая преподнесла им этого подонка на блюдечке.
Он произнес эти слова непринужденным тоном, быть может, чтобы скрыть свое смущение. Камиль ответила ему робкой улыбкой.
– Еще раз спасибо, – сказала она просто.
– Нам всем приходилось нарушать правила в какой-то момент… – сказал Белланже.
Шарко закашлялся. Уж он-то в некоторые моменты своей карьеры не просто нарушал их, а буквально проламывал.
– Это часть работы, которая создает невероятные встречи.
На этих словах капитан полиции раскрыл свою папку.
– Теперь наш черед. Выкладываем все, что собрали на Луазо, а потом вместе подведем итог насчет Флоресов. У меня предчувствие, что благодаря нашим двум расследованиям многое срастется и мы продвинемся. Но сначала перекур, даже если я один буду курить.
40
Выкурив сигарету, Николя поведал их историю с самого начала, с находки в карьере Сен-Леже-о-Буа и вплоть до выхода на Даниэля Луазо. Люси делала заметки, закрепляя все в памяти, и ее лицо выражало то возбуждение, то отвращение. По рукам пошли фотографии: послание в карьере, послание в заброшенном доме в лесу Алат, картины Рембрандта…
Настал черед Франка ознакомить собравшихся с итогами своей командировки на запад, встречи с Фулоном, а потом с Лесли Бекаро. Он рассказал об открытых и закрытых форумах murderabilia, о заповедном месте под названием Стикс, таящемся где-то под парижским клубом садомазо. Очень серьезный след, который, очевидно, надо будет разрабатывать.
Камиль впитывала эти слова, с каждой минутой все глубже погружаясь в ужас и отвращение. Люси заметила, как часто она безотчетно прижимала ладонь к груди или к шее на уровне сонной артерии естественным, привычным жестом. Словно ловила каждое биение сердца. Можно было подумать, будто она их считает.
Николя Белланже тоже отмечал слова, обводил их кружками на белых листках. Четыре мозга работали сообща, анализировали, тянули за разные нити. Шеф группы направлял возникавшие вопросы в единое русло и наконец решил, что пора приступить к обобщению и снять вопросы.
– Первая ниточка, за которую надо потянуть, – это история с двенадцатью девушками. Можно сказать, что тут мы располагаем началом и концом цепочки, а значит, за это и надо браться в первую очередь.
Он положил рядом две фотографии: одну, добытую Камиль, на которой девушка-воровка входила в дом. И другую, которую отправил Даниэлю Луазо некий КП во вложении: отрезанная, обритая наголо голова на стальном столе.
С одной стороны, жизнь, с другой – смерть в самом мрачном своем наряде.
Камиль была поражена, удар пришелся прямо в душу. Она думала о девушке из своего кошмара, запертой, напуганной… Вид отрезанной головы уменьшал надежду найти девушку живой.
– Николич, серб по национальности, привозил цыганок из Восточной Европы и продавал Даниэлю Луазо, примерно одну-две в месяц. Как нам сказала Камиль, цена варьировалась в зависимости от их группы крови. Только группы В и АВ.
– В и АВ? – переспросила Люси. – Если память мне не изменяет, с этих букв начинается каждая татуировка.
Список татуировок пошел по кругу. Люси оказалась права. Так что их смысл наконец частично прояснился.
– Группы В и АВ – самые редкие, – сказала Камиль. – АВ имеют меньше трех процентов населения, В – меньше десяти. Я это знаю, потому что у меня самой группа крови В. Луазо искал девушек с редко встречающимися группами. Поэтому Николич отбирал их заранее.
– Зачем? – спросил Шарко.
Молчание.
– Пока не знаем, – сказал Николя. – Зато знаем, что девушек покупал Луазо и держал в заброшенной каменоломне. Давал им есть, мыл, эпилировал, делал татуировки, после чего передавал их второму типу, о котором мы не знаем абсолютно ничего, кроме того, что он называет себя Хароном.
– Тот самый, который позволил Луазо пересечь Стикс, – добавила Люси. – Наставник…
– Правдоподобно. У нас есть даты, часы, места встреч в лесу Алат. Отправленное Луазо электронное письмо со словами: «К тому же ты встречу пропустил, Харон злится» – указывает на то, что их трое – Луазо, Харон и КП. Похититель, посредник, экзекутор.
– Я бы сказала даже, что четверо, – заметила Камиль, – если вспомнить сцену на скотобойне. Жан-Мишеля Флореса убивал один, а двое других смотрели. Однако Луазо тогда был уже мертв.
– Четверо… – повторила Люси со вздохом. – С ума сойти.
– Многие вопросы вытекают из того, что я только что рассказал, – подал голос Николя. – Откуда Луазо брал такие суммы наличными, чтобы платить Николичу? Что может оправдать такие цены? Что делал Харон с девушками?
Люси с отвращением посмотрела на фотографию отрезанной головы и добавила:
– И почему Луазо платил так дорого, если они кончили таким образом? Речь наверняка не о проституции и не о работорговле. Тут что-то другое…
– Да, это звено полностью отсутствует в цепи, – подхватил Белланже. – Мы знаем, откуда поступают девушки, как они кончают в руках этого КП. Остается узнать роль Харона и четвертого неизвестного…
– Может, этот четвертый просто заменяет Луазо? – сказала Камиль. – Так, всего лишь предположение.
Гипотез было много, и они поднимали все больше новых вопросов. Шарко воображал адский квартет… Орду кровожадных псов, которым удалось сбиться в стаю и орудовать в тени с какой-то скрытой целью.
– А что вы узнали насчет Луазо? Копались в его прошлом?
– Паскаль Робийяр, парень из нашей команды, как раз пытается получить доступ к его банковскому счету, чтобы посмотреть, имелись ли там значительные движения средств. Луазо мертв уже больше года, отец продал его квартиру. Учитывая, насколько был осторожен этот параноик, он не должен был оставить после себя много следов, даже скоропостижно скончавшись. Он не пользовался никаким другим телефоном, кроме стационарного, во всяком случае, неизвестно, завел ли он другой номер. Значит, история его звонков мертва. Луазо был полицейским и прекрасно знал, что мобильные телефоны – настоящие доносчики и что нет ничего лучше хорошей стационарной линии, чтобы тебя нельзя было отследить, если занимаешься не совсем чистыми делишками…
Он поболтал свой виски в стакане и сделал глоток.
– Теперь вторая нить, и отнюдь не ничтожная: Микаэль Флорес и его отец, Жан-Мишель Флорес. Оба убиты с интервалом в несколько часов. У меня здесь копии досье, которые мне предоставили майор Блезак из жандармерии Эври, с одной стороны, и Ги Брока из Нормандии, с другой. Здесь есть фотографии, портреты отца и сына Флоресов в нескольких экземплярах. Я могу вам дать дубликаты, если понадобится.
Он вкратце пересказал свой разговор с жандармом из Эври: обнаружение в спальне тела Микаэля со следами пыток, аргентинский метод пытки Пикана, хирургическое удаление глаз, отсутствие следов, загадочная личность фотографа и границы, которые он был готов преступить. При виде фотографии женщины из Ганы, привязанной крестом к колышкам во дворе, и нескольких других все буквально онемели.
Потом Николя положил рядом с фотографией отрезанной головы фото аргентинца, держащего перед глазами руки, сложенные наподобие бинокля.
– Это какой-то аргентинец по прозвищу Эль Бендито, что значит «блаженный», – пояснил он. – Фотография была сделана в Буэнос-Айресе, в районе Боэдо. Она висела в лаборатории Микаэля Флореса среди прочих. Жандарм из Эври забрал ее во время обыска, потому что она касалась Аргентины, но ничего не смог из нее извлечь. Нам придется поработать лучше, чем он.
Каждый старался собрать воедино кусочки пазла, найти связи. Белланже продолжил:
– В Аргентине Флорес сначала съездил в два отдаленных местечка, затерянных где-то у черта на куличках, потом вернулся в Буэнос-Айрес и стал прочесывать его многочисленные кварталы, пока не нашел этого Бендито. Быть может, ключ ко всему как раз этот тип, но как до него добраться? Почти невозможно. Буэнос-Айрес – один из самых больших и многолюдных городов мира.
Камиль внимательно смотрела на фото. Что-то в этом снимке не давало ей покоя. Что-то очевидное, бросавшееся в глаза, хотя сейчас она не могла объяснить, что именно. Белланже оторвал ее от этих мыслей, вернувшись в итоге к черно-белому фото, найденному вместе с маленьким гробом.
– И наконец, это последнее фото, которое вы нам предоставили. Мария, Валенсия… Еще один кусочек мозаики. Надеюсь, ваша поездка в Испанию даст нам ответы на эти вопросы.
Шарко ткнул пальцем в снимок:
– Она беременна. У Микаэля Флореса был сын?
– Майор жандармерии вкратце рассказал мне о жизни Флореса. Нет, он никогда не был женат, и у него никогда не было детей. Имя Мария ни разу не встречается в его досье. Может, она мать ребенка, чьим скелетом мы располагаем, а Микаэль его отец? Тесты ДНК должны будут нам помочь узнать, связан ли младенец генетически с фотографом.
– По словам Ги Брока, отец Микаэля часто ездил в Испанию, – подчеркнула Камиль.
– Думаете, он виделся с Марией? По-вашему, эта женщина была связана не с Микаэлем, а с его отцом? И ее беременность – результат их связи?
– Такая возможность есть. Снимок-то довольно старый. И к тому же остается еще семейный альбом с вырванными страницами… Словно старались сохранить какую-то тайну.
– В таком случае я попрошу также сравнить ДНК скелета с ДНК Жан-Мишеля, которая должна быть в базе данных. Посмотрим, не обнаружится ли родственная связь.
Молодая женщина рассматривала фотографию изувеченного отца, которую Белланже извлек из досье Ги Брока. И высказала вслух свои соображения:
– Присутствие трех концентрических кругов под разными посланиями и на месте убийства Жан-Мишеля Флореса недвусмысленно доказывает, что ваша нить и моя связаны. Они являются частью одного клубка. Клубка со многими убийцами, похитителями, насильниками, называйте их как хотите.
– Есть и другая связь, помимо кругов, – задумчиво заметил Шарко. – Это пристрастие к анатомии, препарированию и многочисленным наблюдателям… Наблюдатели на картинах, наблюдатели на месте убийства Флореса. Те, что на картинах, – это люди влиятельные, наделенные властью, они принадлежат к избранным кругам общества, считают себя стоящими выше народа и присваивают себе право пренебрегать запретами. У меня чувство, что типы, которых мы ищем, тоже подходят под эту модель. Люди, которые считают себя привилегированными, которым позволено все. Не будем забывать, что Луазо платил Николичу десятки тысяч евро. Ведь эти деньги наличными брались откуда-то? Наверняка из туго набитых кошельков.